Библиотека | Раритеты

Валерий Николаев. Тайна болот и озёр.

Николаев Валерий Иванович – зоолог, доктор биологических наук, старший научный сотрудник национального парка «Валдайский», председатель Тверского отделения Союза охраны птиц России. Занимается изучением фауны и экологии наземных позвоночных животных (преимущественно птиц) болотных ландшафтов. В круг научных интересов входит поиск необычных природных явлений, связанных с болотами и озерами. Научные интересы сочетает с популяризацией идей охраны природы.

Содержание

Глава 1. Немного предыстории и скучных рассуждений

Глава 2. На просторах Верхневолжья: начало пути

Глава 3. К тайнам болотных дебрей

Глава 4. На Валдае

Глава 5. Завидовские сезоны

Глава 6. Встречи в Старомонетном

Глава 7. Криптиды, или моя третья тайна

Глава 8. Неожиданное решение

Глава 9. Прорыв на рубеже веков

Валерий Николаев. Тайны болот и озер.

Популярные очерки о поисках редких птиц, встречах с интересными людьми и необычных природных явлениях.

Глава 1. Немного предыстории и скучных рассуждений

«Мысли свои не прячь,

Спрячешь, забудешь потом,

Куда положил!»

(Р. Гамзатов)

Жизнь каждого из нас в той или иной мере наполнена событиями. Одни из них, ярко вспыхнув, быстро гаснут, другие сохраняются в памяти на несколько лет, а потом превращаются в некие размытые символы, третьи же во всех своих деталях не дают нам покоя многие годы, если не всю жизнь. В большинстве таких памятных историй заложен поиск тайны, стремление открыть, постичь необычное в окружающем мире. Тайна не дает подолгу задерживаться дома, увлекает в дорогу, побуждает искать единомышленников, придает силы и энергию поискам, пока не будет найдено удовлетворительное объяснение увиденному.

Мне, в канун своего пятидесятилетия, было весьма непросто заставить себя изложить на бумаге одну историю, изменившую мою жизнь на многие годы. Возможно, мне так и не хватило бы терпения собрать воедино все разрозненные, многократно рассказанные, порой совершенно далекие по содержанию сведения, придавая им последовательность и смысл. Однако и молчать, отбросив все то, что годами беспрерывно волновало, тоже не хотелось, и я вновь и вновь заставлял себя садиться за письменный стол и браться за старые дневниковые записи.

Эти очерки не могли появиться на пустом месте. Они стали следствием моего образа жизни, избранного занятия. Вероятно, для этого имелись какие-то скрытые предпосылки, которые стали понятны лишь спустя годы. Теперь уже можно представить, как выстраивалась череда событий, неожиданно предопределивших необычную сферу моих интересов. Да и настолько ли случайны эти совпадения, если посвящаешь всю свою жизнь познанию живой природы?

Итак, с чего лучше начать, чтобы объяснить, почему одна история увлекла меня за тысячи километров от родных мест? Я родился под знаком Тельца, стихией которого, как известно, является земля, но при этом есть одно немаловажное обстоятельство - Тельцов следует искать не просто на земле, а недалеко от воды или у воды. Немного поразмыслив, этому выражению в моем случае можно найти следующее толкование. Действительно, я вырос на Тверской земле, среди каналов и шлюзов Вышневолоцкой водной системы, в окружении ожерелий голубых озер и рек.

Стоя у гранитной набережной в центре родного Вышнего Волочка, испытываешь странное, глубоко волнующее чувство. Вот на почерневшую сваю присела чайка. Ей невдомек, что в этом самом месте решается судьба бесчисленных капель воды, составляющих речной поток. Куда их увлекут течения? Если в Старо-Тверецкий канал, то струиться им в Тверцу и далее в Волгу навстречу Каспию, а если прямо, мимо торговых рядов и цнинского бейшлота - тогда в реку Мсту и в озеро Ильмень к древним новгородским стенам, откуда полноводный Волхов направит их в Ладогу, а там Нева и Балтика… И так повсюду на тверской земле решается судьба рожденных Валдаем вод!

Оглядываясь в прошлое, невольно замечаешь, что жизнь складывается каким-то странным непостижимым образом так, что ее ход уже не кажется столь случайным, а наоборот, становится последовательным, ведет к задуманному результату.

Моя тяга к живому проявилась в раннем возрасте. Хорошо помню, как мне, девятилетнему мальчишке, заглянувшему в окошко книжного фургона, стоявшего посреди базарной площади, попалась на глаза необычная книжка с изображением поднимающейся в небо журавлиной стаи.

- «Птицы нашего края», - прочитал я на обложке.

- Это - для взрослых, - сказала мать, но, увидев мои умоляющие глаза, незамедлительно купила книгу. С этой работы Рюрика Львовича Беме и Александра Александровича Кузнецова и началось мое знакомство с птицами. К тому времени у меня уже было несколько книжек о природе, животных, путешествиях, но теперь к ним прибавилась еще одна, посвященная птицам, которых можно увидеть в родных местах в разные сезоны года. Эта книга, снабженная вкладкой цветных фотографий, стала моим путеводителем в мир птиц.

Мои первые наблюдения были записаны в 1972 году в тонкой ученической тетрадке, но с каждым последующим годом записей становилось все больше, а желание описать, зафиксировать увиденное постепенно превратилось в приятную привычку. И теперь эти по-детски наивные наброски стали лучшим средством освежить в памяти и осмыслить давно минувшие события.

Мои самые частые маршруты того времени проходили вдоль берегов Старо-Тверецкого канала у восточной, сильно заболоченной окраины города. Старый канал - это особое место, где исторические мотивы и красоты природы воспринимаются в неком единстве и с особой остротой. Согласно преданию, Петр I прошел пешком от реки Цны до истоков Тверцы и сам наметил трассу будущего канала, прорытого в начале ХVIII века.

Цепкая детская память накрепко впитала дух старины Тверецкой набережной, где рядом по-соседски стояли два больших двухэтажных дома моих родителей. На канал нас тянуло в любое время года. Летом он заполнялся прогулочными яликами и спортивными байдарками. Вскоре появились и моторные лодки, волны от которых всегда вызывали недовольство женщин, полоскавших с плотов белье. Каждый раз с замиранием сердца проносились мы на дядиной лодке сквозь узкий пролет «горбатого» моста, чтобы вырваться на широкую Цну. Зимой ледовая поверхность канала расчищалась под катки, а ближе к весне конные обозы тянули по нему глыбы голубого льда в погреба местного пивзавода.

Рыбная ловля на поплавочную удочку у меня долго не ладилась - наверное, не хватало терпения, и вскоре я освоил более интересный способ ужения при помощи блесны. Мой улов обычно состоял из нескольких окуней и линей, которых удавалось подцепить под железнодорожным мостом - «чугункой». Для ловли приходилось усаживаться прямо под рельсами на одно из горизонтальных бревен. Вот маленькая мормышка с дождевым червем скрывается в свете солнечного зайчика в зеленоватой глубине… Резкий «кивок» резинового ниппеля на конце удочки указывал на драматизм ситуации. Через мгновение яркий полосатый окунь взлетает над водой и, ударившись о сваю, падает вниз, пронизывая все мое тело электрическим током. И все же рыба не должна была отвлекать от главного - приближающегося паровоза, наводящего ужас своим грохотом, потоками пара и кипятка, спускаемого по обыкновению посреди моста над моим рыбацким местом.

Чаще всего я приходил на канал с собакой - английским сеттером Чарли, без устали пробегавшим весь путь до Старо-Тверецкого шлюза по прибрежным топким болотам. Нас влекла сюда сизоватая гладь осоковых сплавин, населенная желтыми трясогузками и бекасами, непролазные ольшаники, переполняемые пением птиц в майские светлые ночи, выводки уток в зарослях рогоза.

К сожалению, с годами облик болот и канала изменился не в лучшую сторону, и повинны в этом сами люди. Болота как будто подменили. С осушением и промышленной застройкой открытые топи и тростники заросли кустами, стали везде проходимыми, наполнились мусором и нечистотами. Поднимающаяся ольховая поросль уже не в состоянии скрывать пестрые кучи консервных банок, бутылок, старой домашней утвари, отслужившей свой век мебели и велосипедов, свозимых в болото с тем расчетом, что в него позволено валить все что угодно, лишь бы побыстрее засыпать это «бросовое» место.

Все больше и больше мелеет и заболачивается старый канал. Гранитная облицовка его берегов в послевоенные годы была разобрана и отправлена на строительство московского метро, водная гладь затянулась тиной… Старо-Тверецкому каналу - одному из первых памятников гидроинженерного строительства России - давно требуется очистка и реставрация, но кто теперь возьмется за столь дорогостоящее мероприятие?

Вскоре мое внимание переключилось на горностая, прервавшего эти грустные мысли. Маленький проворный зверек выскочил из болота на железнодорожную насыпь, добежал до рельса и стал пристально разглядывать неподвижно застывшую собаку. Пауза была недолгой, через мгновение, скатившись вниз, зверек побежал прочь, мелькая между редкими стеблями сухого рогоза...

Река Тверца стала для меня и первым большим приключением во время сплава на плотах с группой московских школьников в 1974 и 1975 годах под руководством моего дяди. Эти первые речные походы послужили началом всех дальнейших странствий по Тверской земле.

Однако при всем моем интересе к живой природе избежать собственных сомнений не удалось. Порой мои искания принимали весьма странную форму. Незаметно настало время выбора. Как правильно выбрать вуз, в котором можно получить любимую специальность? Дело осложнялось одним моим очень «цепким» заблуждением, связанным с непониманием терминов «биология» и «зоология». Непременно хотелось получить зоологическую специальность, но ее предлагали только два крупнейших российских университета: Московский и Ленинградский, поступить в которые из-за очень высокого конкурса было большой проблемой. Помогла встреча в 1974 году с моим дальним родственником, биологом-охотоведом Александром Григорьевичем Панкратьевым. Он особо отметил, что не столь важен вуз, сколько конкретный коллектив преподавателей, их опыт и научная специализация, которые вместе с собственным желанием учиться, интересом к будущей специальности и приведут к желаемой цели. Его слова полностью оправдались.

Годы моей учебы в Калининском университете на рубеже 1970 - 1980-х годов совпали с подъемом научного интереса к проблемам сохранения животного мира, спасения редких и исчезающих видов. Еще совсем новая по тому времени идея Красной книги только набирала силу, становилась очень популярной у студентов-биологов. Сам внешний вид этой солидной книги вызывал у нас душевный трепет и горячее желание заняться актуальным делом. Самым сильным побуждающим моментом было осознание того, что очень многие яркие и крупные представители животного мира стали по вине человека очень редкими, требующие безотлагательных мер спасения. Но как правильно применить собственные силы в этой работе, каким путем вести научный поиск? Хотелось найти новое, важное для своего края направление работ. Определяющим моментом в моем выборе области исследований стало знакомство с крупнейшими болотными массивами Тверской и сопредельных с ней областей. Жарковские, Пелецкие, Потаховские, Дерзкие, Великосельские, Полистовские и многие другие «мхи» стали последними «осколками» дикой природы в среднерусской полосе, где, по словам М.М. Пришвина «всегда себя чувствуешь так, будто человек на Земле еще и не начинался». Так моя предопределенная звездами приуроченность к водам выразилось в стремлении изучать жизнь болот.

Не секрет, что натуралистов время от времени охватывает ностальгия по прошлому. Вот бы жить и путешествовать в эпоху, когда природа еще не испытала разрушительного пресса человеческой деятельности! Болота дают такой шанс, в них время словно приостанавливает свой ход. Облик болот по-настоящему естественен, в этом качестве им трудно найти аналог. В них с особой остротой ощущается уединенность от внешнего повседневного мира. Природные условия болот контрастны и экстремальны, а все живое подчиняется правилам полуводного существования на моховом субстрате. На болотах получают больше шансов для выживания виды северных широт, а обычные животные хотя и обитают здесь, но не достигают того обилия, как в окружающих лесах и лугах.

Много болот в Тверском крае, каждое из них обладает собственным неповторимым колоритом, и нужно было научиться выделять те из них, которые особенно ценны для охраны животных. Оказалось, что этому требованию наиболее соответствуют крупные верховые болота, широко распространенные в северо-западных областях России, на Валдае и прилегающих низменностях. Такие болота действительно напоминают по своей форме и отчетливым границам острова, с той лишь разницей, что их торфяное “тело” возвышается не над акваторией, а над окружающей сушей. Если взглянуть на них с высоты птичьего полета, то в глаза бросится сложная мозаика извилистых моховых гряд, мочажин, озерков, сизоватая гладь осоковых топей, а там, где из торфа выступают бугры минеральной почвы, возносятся купола дремучих ельников. В таком многообразии среды обитания сформировалась весьма специфическая и богатая птичья фауна, резко выделяющаяся среди прочих ландшафтов. И в этом заключается еще одно скрытое качество, сближающее болота с островами дикой природы.

Совершенно непохожие краски, простор и таинственность болотных пейзажей, сильно воздействуют на человеческое воображение. Они поражают натуралистов своей величественной первозданностью, неизведанностью, безлюдностью, лишь временами приоткрывая свои тайны самым упорным и настойчивым исследователям. Мир болот стал для меня первой тайной природы. Очень разные по своему облику и образу жизни птицы нашли свое последнее убежище на болотах. Среди них оказались не только типичные болотные жители - кулики, серые журавли, белые куропатки, но и «беженцы», вытесненные человеком из других мест. На глухих озерах уцелели последние гнездовья чернозобых гагар, лесные острова среди болот облюбовали орлы-беркуты, черные аисты, бородатые неясыти и многие другие раритеты, которых мы и не рассчитывали уже встретить в природе. Такой «калейдоскоп» пернатых трудно встретить где-либо еще в среднерусских краях. Нашим пристрастием к болотам стало пристрастие к орлам! Но осознать в полной мере такое предназначение болот было нелегко. В обиходе чаще всего под болотом понимается любая лужа с лягушками. На самом же деле, болото - это сложный природный ландшафт, формирующийся тысячелетиями.

Болота - это места не для прогулок, они труднодоступны и надежно оберегают своих обитателей. Топи и мочажины, рои слепней в летнюю жару, постоянный страх заплутать в лабиринтах озерков и соснового криволесья спасают болотную живность от вездесущего человеческого любопытства. Знакомство с болотами стало для нас серьезной школой экспедиционной подготовки, и тем дороже и памятнее становились результаты изысканий, проведенных в них. Годы поисков не прошли даром, они научили многому, позволили обрести первые, скромные, но по-настоящему новые результаты, добытые упорным трудом.

Болота, несомненно, представляют собой ландшафты, обладающими некой «накопленной духовностью». Оценить и измерить каким-то образом этот вдохновляющий потенциал болот нелегко. Он неисчерпаем и «эксплуатируется» каждым человеком по-своему. В нем особенно полно находит свое выражение стремление городского жителя соприкоснуться с загадочным миром дикой природы. Так или иначе, наша скрытая в глубине души любовь к странствиям была реализована и наполнена смыслом через поиски редких птиц Верхневолжья.

Болотные птицы настолько увлекли меня, что ни последовавшие затем экспедиции на дагестанское побережье Каспия, ни знакомство с отрогами Тянь-Шаня в Чаткальском заповеднике, ни таежные дали на восточном участке БАМа не смогли изменить мой выбор.

Перелистывая пухлые стопки потрепанных полевых дневников - единственных моих «трофеев», вспоминаю многих и многих энтузиастов-любителей природы. Помимо своих личных наблюдений и услуг в качестве проводников, эти люди давали нам приют, помогали транспортом и едой. Не имея возможности хотя бы кратко поблагодарить каждого из своих товарищей индивидуально, всем им выражаю глубокую признательность за помощь. Особые слова признания хочется выразить моему другу и соратнику Дмитрию Керданову, с которым мы вместе делили все тяготы полевой жизни.

Глава 2. На просторах Верхневолжья: начало пути

«Там болото большое-большое,

И я чего-то боюсь».

(Из разговора двух сборщиц клюквы

на вокзале в Вышнем Волочке)

Если говорить о первоначальном этапе наших поисков, то нужно мысленно вернуться к началу уже ставших историей восьмидесятых. К этому периоду в студенческих дружинах по охране природы получили широкое развитие программы «Фауна», «Беркут», «Сокол» и другие им подобные, ставившие целью выявление и охрану гнездовий редких видов птиц. Необходимость таких работ была связана с недостатком конкретных сведений о состоянии многих видов животных, которые оказались на страницах Красной книги. Некоторые из них, например, орел-беркут, считались окончательно исчезнувшими в нашем крае

Изучение редких видов животных - трудное, часто неблагодарное занятие. Недели и месяцы непрерывных поисков с изодранными в клочья штормовками и сапогами позволяли собрать ничтожную информацию по простейшим вопросам: где, в каком количестве, в каких условиях встречается тот или иной вид. Случалось, что серьезные трудности возникали на чисто субъективной почве, когда требовалось преодолеть устоявшееся мнение авторитетов о невозможности обитания тех или иных редких видов животных рядом с нами. Однако тем интереснее казались эти исследования, манившие своей неизведанностью и новизной

Такими мыслями мы делились со своими преподавателями и подолгу обсуждали предстоящие маршруты с заведующим кафедрой зоологии Калининского университета Валерием Ивановичем Зиновьевым. Для начала мы получили адреса опытных охотников и лесников, способных оказать помощь, и наметили самые интересные, по нашему мнению, районы поиска. Наступило лето 1980 года. Нам предстояло проехать Торопецкий, Западнодвинский, Жарковский, а затем Бельский и Нелидовский районы, составляющие в совокупности значительный по площади юго-западный сектор Тверской области. Через несколько лет автомобильные и железнодорожные трассы из Твери в Ржев и Нелидово запомнились в мельчайших деталях. Предчувствуя экзотику скитаний в лесных и болотных дебрях, взгляд инстинктивно выхватывал из вагонного окна самых обычных птиц: рассекающих синеву неба стрижей, воркующих у чердачного окна сизых голубей, пролетающего над кромкой леса канюка… Особенно заметными были по пути следования изменения ландшафта. Минуя ополье Торжокского, Старицкого и Ржевского районов, поезд попадал в почти непрерывную лесную местность, на масштабы которой указывали огромные штабеля бревен и досок, стоящие на переездах трелевочные трактора и лесовозы, дымящиеся трубы деревообрабатывающих комбинатов

Конечным пунктом первой поездки стал Торопец. Выйдя из автобуса поздним майским вечером, мы остались одни в незнакомом городке наедине с нашими огромными рюкзаками и смутным представлением о тех местах, где следует искать птиц. Неуверенность в затеянном деле еще более усилилась после неудачной попытки разместиться на ночлег в гостинице, в которой, как и везде в то время, не было свободных мест. В итоге пришлось обратиться в отделение милиции, где нас встретили с пониманием и, вдобавок, снабдили адресом «знающего» человека - Константина Ивановича Колпачкова, ставшего первым нашим гидом из последовавшего затем многосотенного ряда охотников, егерей, рыбинспекторов, колхозников, водителей, лесорубов, учителей, пастухов, чиновников, милиционеров, пенсионеров, военнослужащих, дачников и просто браконьеров - людей самых разных профессий и образа жизни, создавших то информационное пространство, из которого постепенно отфильтровывались факты из жизни птиц

По совету Константина Ивановича было решено посетить несколько наиболее интересных пунктов района. Наше знакомство с птицами области началось с белого аиста. На пути следования в поселок Плоскошь приятно удивило обилие гнезд этой птицы, которые в большинстве случаев помещались на металлических водонапорных башнях. Гораздо реже аист поселяется на деревьях, и этому есть своя причина - достаточно удобно и прочно устроить массивную гнездовую постройку на дереве удается не всегда, но именно такие гнезда бывают особенно зрелищными. Одно из них находилось на верхушке сухой высокой липы в старом парке в деревне Канищево. С земли казалось чудом, как это столь крупное, объемом около кубического метра, гнездо держится на хрупкой макушке дерева. Помимо хозяев внутри него поселились несколько пар полевых воробьев, скворцов и даже галок. Аистиное гнездо стало настоящим многоквартирным домом для птиц

Селяне с нескрываемым интересом рассказывали о новых пернатых поселенцах, появившихся в здешних краях. Случалось, что крупных и доверчивых птиц отстреливали охотники, но вскоре их стали встречать доброжелательно, закрепляя на башнях и деревьях автопокрышки или целые тракторные колеса. Если подходящих опор для гнезд не было, а птицы настойчиво прилетали в деревню, некоторые жители специально ставили деревянные столбы с дощатыми настилами. Гнездился аист и в самом Торопце: на кладбищенской ели и на плоском куполе старой церкви

Интересна история заселения аистами Тверской области. В начале прошлого века эта птица лишь изредка залетала на территорию ее нынешних юго-западных районов. Так, в 1915 году местный охотник-краевед Иван Щабейкин в своей заметке в журнале «Охота» (№7, 1915), посвященной весенней жизни птиц Бельского уезда, писал: «Нынешней весной появились редкие птицы в нашей местности - аисты; встречались стайки в 4-5 штук. 9 апреля, за час до захода солнца, прилетела парочка аистов, долго кружила она над постройками, и уселась на ночлег на близстоящей сосне. Откуда прилетели они? Не из разоренных ли окраин многострадальной Польши, где грубые тевтоны вместе с селениями пожгли и гнезда их, в которых они сотни лет так счастливо жили !...» Начало быстрого расселения аистов в Тверском крае пришлось на 1970-е годы. К этому времени сформировался основной гнездовой очаг в Торопецком, Западнодвинском, Нелидовском, Жарковском и Бельском районах. В последующие годы численность вида продолжала расти, превысив к концу XX века 200 пар. Аисты плотно заселили Оленинский район, «Пушкинское кольцо» от Старицы к Бернову и Торжку. Самые передовые из них гнездились уже у восточных и северных границ области в Сандовском, Краснохолмском, Конаковском, Зубцовском районах, проникая еще дальше - в Московскую и Ярославскую области

Несмотря на свои крупные размеры, аист хорошо приспособлен к жизни рядом с человеком. Он появляется там, где природные ландшафты давно превращены в культурные угодья, где поля и пастбища вытеснили леса и болота, а с околицы деревни видны сразу несколько соседних селений. Его силуэт можно увидеть на пашне, на лугу позади бредущего в летний полдень коровьего стада, у канавы или старицы в пойме реки. Даже осушительная мелиорация, столь пагубная для многих птиц, не отпугнула аиста, который с успехом может ловить лягушек в дренажных каналах. Неблагоприятными для яиц и маленьких птенцов могут оказаться лишь затяжные весенние похолодания и дожди, да неопытные аистята иногда налетают на электрические провода

С окрестностей Плоскоши начались наши лесные маршруты, накрепко запомнившиеся впервые встреченными медвежьими следами и жуткими комариными ночевками. У края Плоскошского леса в крошечной деревеньке Юнцово местный старожил, расспросив о предстоящей работе по поиску птиц и узнав, что за ее выполнение мы не рассчитываем получить ни малейшего материального вознаграждения, искренне погоревал, заключив, что такое дело тяжелее всякого лесного труда

Наш путь составил около сорока километров от села Волокового по реке Кунье до места впадения в нее правого притока - реки Сережи, где посреди леса открылся маленький погост с деревянной церквушкой. В этом месте сходились границы трех областей: Тверской, Псковской и Новгородской, и поэтому оно казалось по-особенному глухим и безлюдным. Тихими июньскими вечерами долина реки, рассекающая еловую стену леса, наполнялась монотонным урчанием козодоя, вдоль берега «тянул» вальдшнеп, а к ночи над водой начиналось беспрестанное мелькание летучих мышей

Более интересным оказалось птичье население в «озерной» части Торопецкого района на территории Завлинского бобрового заказника. Нас очень заинтересовал рассказ одного из местных рыбаков, который однажды зимой встретил на незамерзающих речных быстринах странного «скворца», смело нырявшего в прорубь и, как ни в чем не бывало, весело щебетавшего на льду после купания. Очевидно, речь шла об оляпке - своеобразной птице, добывающей корм под водой

Рядом с деревней, где жил наш знакомый егерь Николай Васильевич Васильев, протянулось небольшое, но очень красивое Кисловское озеро. Подобных озер на отрогах Валдайской гряды очень много, они часто образуют целые цепочки, связанные между собой мелкими, но быстрыми речками, питающими в конечном итоге три главных водных артерии: Волгу, Днепр и Западную Двину. Здесь проходил один из этапов древнего торгового пути «Из варяг в греки», здесь селились и защищали свои рубежи славянские племена, возводились первые древнерусские города. Такие мысли невольно возникали в голове при виде одиноко стоящего на краю деревни покосившегося каменного креста - свидетеля давно прошедших времен освоения Тверского края

Окрестности близлежащего Кудинского озера были наполнены неугомонными криками коростелей и погонышей, «кувырканием» черно-белых чибисов и, особенно, больших кроншнепов. Последние смотрелись очень эффектно и напоминали в полете гигантских бабочек, пересекавших луговые просторы быстрым машущим полетом, прерываемым короткими паузами планирования. Кроншнепы - самые крупные наши кулики, сравнимые по размерам с вороной. Их невозможно не узнать по длинному, изогнутому вниз клюву и тягучему посвисту. Сейчас этот вид куликов редок. На Верхневолжье найдется совсем немного мест, где в поле зрения можно насчитать несколько пар этих интересных птиц

На этом озере нас ждала встреча с еще более редкой птицей - скопой. Этот пернатый хищник обращает на себя внимание не только своей выразительной внешностью, но и манерой охоты за рыбой. Как и у других, связанных с водой птиц, окраска оперения скопы контрастна: светлая снизу и темная сверху. Ее длиннокрылый, стройный силуэт над водоемом заметен сразу. Птица, сделав несколько облетов залива, неожиданно камнем упала в воду, исчезнув на мгновение в фонтане брызг, но тут же взлетела, глубоко взмахивая крыльями. Такие процедуры повторились раз десять с интервалом в одну-две минуты. В конце концов, в лапах скопы заблестела чешуей добыча, с которой она быстро удалилась в прибрежный лес

Повсюду на озере била ключом птичья жизнь, но без этой мимолетной встречи увиденная картина природы не получила бы того колорита и завершенности, которые вносят в жизнь редкие виды

Вскоре нам представилась возможность осмотреть гнездо скопы на верхушке сосны у края большой, зарастающей малинником вырубки. Сосновый ствол почти на две трети высоты был лишен сучьев, и взобраться по нему было делом непростым, требующим сноровки, физической силы и смелости. Сопровождавший нас егерь не выдержал и заявил, что и за горсть золота не полез бы на это дерево. Подобные возгласы мы слышали еще не раз. Высота в двадцать метров покорилась Дмитрию только благодаря стальным крючьям-древолазам. В лотке гнезда оказалось три пуховых птенца, остатки окуня, полусъеденный подлещик и слой рыбьей чешуи. Проведя измерения и сфотографировав птенцов, мы быстро удалились от гнездовья с надеждой, что нам еще посчастливится увидеть этих замечательных птиц. Однако этой мечте не дано было сбыться. Летом того же года топор браконьера свалил гнездовое дерево. К сожалению, с подобными случаями уничтожения гнезд хищных птиц пришлось сталкиваться еще не раз. Одной из самых беззащитных оказалась скопа, ее гнездовья в приозерных сосняках исчезли в первую очередь. Посещая многие озера в Западнодвинском, Андреапольском, Пеновском, Осташковском и других районах, мы словно шли по следам недавней расправы над скопой. Десятки ее гнезд были разорены, гнездовые деревья срублены, а птицы убиты. Правда, в последние десятилетия отношение к скопе стало постепенно меняться, ее стали узнавать и связывать с Красной книгой

Сейчас особенно важно осознать необходимость сохранения всего многообразия птиц, их предназначения для природы и жизни человека. Список птиц Тверской области включает свыше двухсот видов. Все они придают неповторимый колорит нашей природе, не дают блекнуть краскам родных пейзажей. А сколько интересного приносят любознательным людям наблюдения за дикими птицами! Они побуждают больше времени уделять постижению природной красоты, помогают освобождаться от стереотипов повседневности, приостанавливают стремительный бег нашей жизни, наполняя ее памятными впечатлениями, и, в конце концов, открывают прелесть свободы

Этот очерк написан по впечатлениям молодого и немного наивного человека, чья душа была проникнута интересом ко всему живому. Все дальше и дальше в прошлое уходят яркие картины моих первых свиданий с природой, но именно они стали тем чудесным источником мыслей, что позволил мне выразить свое отношение к родному краю.

Глава 3. К тайнам болотных дебрей

«Болота - это особый мир, отдельный, живущий своей особой жизнью, имеющий постоянных обитателей и временных гостей, свои голоса, свои шумы и, главное, свою тайну».

(Ги де Мопассан)

Еще в школьные годы у меня дома висела географическая карта Калининской области, и каждый раз, когда я просыпался по утрам, в только что открытые глаза попадал ее нижний край с большим заштрихованным зеленым пятном, указывающим на Жарковские болота. Кто мог знать, что спустя годы знакомство с природой этих болот определит мои дальнейшие интересы, изменит всю мою жизнь!

Отправным пунктом поездок в этот «таежный» край стала станция Земцы, от которой брала начало одноколейная, на паровой тяге, железная дорога на поселок Жарковский. Всякий раз на этой станции нас невольно охватывало волнение от предстоящих встреч с болотной экзотикой. Это предчувствие обостряло восприятие всех ничем не примечательных событий: покупку провианта в станционном магазинчике, обед в столовой леспромхоза… Даже бегающие по берегу пруда белые трясогузки казались здесь более интересными, чем где-либо в другом месте.

Грузовой состав с двумя пассажирскими вагонами медленно удалялся в сплошную лесную местность с редкими поселками. К прибытию поезда подтягивалось много местного, зачастую хмельного народа, в основном лесорубов. Разговоры начинались быстро. На лицах многих наших собеседников было отчетливо заметно желание пообщаться с новыми людьми и поделиться своими наблюдениями.

Еще совершенно не представляя истинных масштабов этого лесоболотного края, мы, не дожидаясь проводника, самостоятельно совершили первую «вылазку» к Жарковскому мху, огромная равнина которого предстала по обе стороны железнодорожной насыпи. Верховое болото имело вид бескрайнего поля, обрамленного по линии горизонта зубчатой стеной леса, кое-где виднелись полосы сосновых грив и низкорослого болотного криволесья. Даже в июньскую жару воздух над болотами по-морскому свеж, а волны ветра отгоняют изрядно надоевших в лесу комаров и слепней. Сфагновое покрывало болота в лучах вечернего солнца искрится всеми цветами радуги: от красно-бурого до изумрудно-зеленого. Очень необычное зрелище, когда поезд удаляется в болотную даль: кажется, что он движется каким-то чудесным образом не по рельсам, а по самой поверхности болота. В этот подходивший к концу тихий июньский день в нас окончательно укрепилась идея изучения мира болот. Болота увлекли, поглотили нас. С каждым годом они все больше и больше привлекали своей первобытной красотой, переносившей в неведомые края, о которых мы знали из книг детства. Пустынные и однообразные на первый взгляд, они удивляли своим природным разнообразием среди давно освоенных среднерусских ландшафтов.

На рассвете, выпив по стакану молока, мы отправились со старым лесником Захарычем на глухую болотную гриву Красный Стан. Там, по словам нашего проводника, было большое орлиное гнездо. Сразу за поселком тропинка, обогнув озеро Амлышево, пересекла еловый лес и, миновав несколько вырубок, устремилась на открытое верховое болото.

В это время суток бывают очень красивы искрящиеся бисером ночного тумана паутины, в великом множестве развешанные на деревьях, мхах и кочках. Эту красоту приходилось безжалостно рвать посохом, иначе липкие, мокрые, холодные плети быстро облепят лицо.

Примерно через два километра начался старый болотный сосняк, и Захарыч стал внимательно всматриваться влево от тропы. Мы тоже искали глазами крупное гнездо, которое вот-вот должно было показаться где-то рядом, но вскоре наткнулись на большую кучу веток под одной из сосен. Это были остатки гнезда беркута, среди которых валялись птичьи кости. Подобных гнезд нам еще не приходилось видеть! Весь гнездовой материал был раскидан по сторонам, словно в нем специально пытались что-то искать. Загадка прояснилась, когда на стволе сосны мы заметили длинные, глубокие борозды, залитые смолой. Их оставил медведь, сваливший гнездо орла с дерева и затем разрывший его содержимое.

Что привлекло медведя к гнезду? Этот зверь нередко пытается добраться до гнезд крупных пернатых хищников, чтобы поживиться их птенцами или остатками добычи птиц. На таких выделяющихся деревьях медведи нередко обдирают кору, тем самым помечая свои индивидуальные участки обитания. Так и перекрещиваются интересы двух крупнейших хищников: пернатого и четвероногого.

Нам ничего не оставалось, как сфотографировать былое местообитание орлов и отправиться в обратный путь. В поселке Откос нас ждали интересные новости. В местном лесничестве пережидали затянувшийся дождь несколько лесников во главе с лучшим знатоком здешних мест Владимиром Никитичем Крыловым. Они-то и поведали нам, что видели совсем рядом с поселком черного аиста. Узнав, что мы интересуемся именно этой птицей, водитель грузовика согласился подвезти нас до нужного места. Встреча с аистом случилась через полтора километра, среди заболоченного леса, на краю придорожной канавы.

Жарковские болота оказались очень удобным местом для выявления изменений в фауне птиц, произошедших с начала XX века. Такой анализ был возможен благодаря научному наследию известных смоленских орнитологов Владимира Владимировича Станчинского и Георгия Леонидовича Граве, посвятивших многие годы изучению птиц этих мест, в то время относившихся к самым северным уездам Смоленской губернии. Спустя полвека их публикации определили наши маршруты и круг поисков. В текущем столетии территория так называемого Бельско-Холмского полесья не раз разделялась административными границами и переходила из области в область. Так оказалось, что до Твери из этих мест гораздо дальше, чем до Смоленска, Великих Лук и даже белорусского Витебска, связь с которыми у местного населения сложилась исторически и ощущается до сих пор.

Больше всего удивляет, каким образом в центральной России, веками осваиваемой человеком, на перекрестке торговых путей, смог сохраниться столь обширный лесоболотный край. Определенную роль в этом сыграло его пограничное положение между землями новгородских словен, смоленских кривичей, а позднее Ростово-Суздальского, Тверского и Литовского княжеств. При постоянной военной угрозе леса имели большое защитное значение. Вплоть до середины ХVII века лесистость здешних мест достигала 70% территории. Даже в начале XX столетия В.В. Станчинский писал: «Леса и болота тянутся здесь на десятки верст, совершенно не прерываясь; проезжая такими лесами по невозможной дороге, где иногда приходится перелезать через преградивший путь ветровал, вдруг неожиданно выбираешься на поляну, на которой у дороги только что отстроилась или отстраивается деревушка. Жители здесь совсем в лесу. Овсяным посевам сильно вредят медведи, скотоводству мешает обилие волков, а разводить гусей не позволяют орлы-беркуты. На вопрос, что за деревней дальше, сплошь и рядом получаешь ответ: «Лес». - «А дальше что?» - «Болото, а за болотом не знаем, что».

Бельский уезд традиционно считался районом куницы и рябчика, много было здесь глухаря и белой куропатки. Обилие дичи позволяло охотникам вести заготовку и отправлять ее на рынки в Москву и Ригу. Малопугливых рябчиков нередко промышляли без ружья, с помощью петель-силков.

С ХVIII века, когда усилился спрос на древесину, местные леса, принадлежавшие в основном помещикам, вырубались целыми массивами и сплавлялись по Обше и Меже и далее по Западной Двине. В 1723 году в городе Белом была открыта пристань для торговли лесом. Строились многочисленные лесопильные заводы. Новые условия для стремительного роста сельхозугодий на месте вырубленных лесов создались в период Столыпинской реформы (1906 - 1908 гг.). В это время стремление к освоению новых участков было столь велико, что хутора появлялись даже на лесных островах крупных болот. Однако к середине 1920-х годов хуторская система стала приходить в упадок, а еще через десятилетие в период сплошной коллективизации хутора практически обезлюдели, а поля и пашни стали зарастать лесом.

В тоже время над Жарковским мхом нависла еще более серьезная угроза: создание мощного агроиндустриального комбината и тепловой электростанции, работающей на местном торфе. Планировалось соединить железными дорогами города Смоленск, Холм и Старую Руссу. Эти планы не осуществились - началась Великая Отечественная война. В послевоенный период в сельской местности неуклонно сокращалось население, многие приболотные деревушки опустели. И теперь во многих некогда оживленных местах не найти ни дома, ни дороги - все затянулось кустами и лесом, но зато выросли поселки лесорубов с уходящими в лесные дали ветками узкоколеек. Промышленные лесоразработки последних десятилетий завершили начатую в прошлом вырубку коренных лесов, остатки которых теперь можно встретить разве что в Центрально-Лесном заповеднике, да по краям болот.

Старые работы по зоологии отличались высокой конкретностью и скрупулезностью описаний пунктов исследований, природной и хозяйственной обстановки того времени, что позволило определить и посетить все указанные в них урочища, пройти маршрутами авторов, сравнить прежние и современные места обитания птиц. Особенно нас заинтересовало указание о находке жилого гнезда беркутов на одной из сосновых гряд Жарковского мха. Зная, что орлы очень консервативны в выборе гнездовий и способны селиться в одном месте в течение многих лет, было решено проверить его. Возможность обитания там орлов подкреплялась рассказами местных жителей о неоднократных встречах птиц в этих местах. Орлиное гнездовье находилось недалеко от озера. Рядом с ним часто останавливались рыбаки и охотники. Судя по всему, орлы испытывали немалое беспокойство от такого соседства. Случалось, что люди залезали в гнездо, забирали птенцов, а иногда срубали гнездовые деревья и отстреливали взрослых птиц. Судьба орлят была печальной, они некоторое время жили в неволе, но затем погибали от неумелого обращения. Годы гнездования орлов сменялись длительными периодами отсутствия этих птиц. Многое об истории этого гнездовья мы узнали от местного охотника-краеведа Василия Даниловича Титова, опубликовавшего свои наблюдения (заметка называлась «Место, облюбованное орлом») в журнале «Охота и охотничье хозяйство» за 1959 год.

Знакомство с Жарковским мхом продолжилось зимой. Воспользовавшись студенческими каникулами, мы совершили лыжный поход в самый глухой участок болота. Несмотря на подробные объяснения лесников, найти правильную дорогу в заснеженном лесу оказалось делом непростым. После нескольких безуспешных попыток, на одной из просек конец лыжной палки звонко ударился в глубоком сугробе о рельс. Это была старая узкоколейная линия, тянувшаяся среди вырубок на край мха.

Болото предстало огромным белым полем с маленькими, словно сошедшими с японских миниатюр, сосенками. Через несколько километров пути показался округлый ледяной контур озера и отходящая от него цепочка сосновых колков. Дойдя до ближайшего из них, мы убедились, что деревья здесь растут вдоль незамерзающих луж, в которых по движению торфяных частиц ощущался довольно сильный водный поток. Это были глубокие «окнища» погребенной под мхом реки Поникши. Усиленный дренаж вокруг невидимой реки создавал лучшие условия для роста сосен, куртины которых живописно возвышались на монотонном просторе болота.

В февральских сумерках болотный пейзаж еще сильнее воздействовал на воображение, и вот уже очертания болотного криволесья стали казаться крышами деревенских изб с поднимающимися столбами сизоватого печного дыма, а у горизонта возник силуэт башенного крана... Голос напарника развеял болотный мираж. Заночевали в одном из колков на Поникше. Уже при лунном свете разогрели на костре кашу, вскипятили чай. Спали в палатке, но среди ночи замерзли так, что пришлось выбираться и разводить костер. Наутро от мороза не горел фонарик, заклинило пленку в фотоаппарате, лопнуло одно из лыжных креплений, но, несмотря на все эти неприятности, экскурсия научила многому, и главное, был выяснен путь к болоту.

Основные работы начались весной. На этот раз предстоял трудный поход с большим количеством вещей, включая надувную лодку. Путь к болоту был уже известен, но от этого не стало легче. Передвигаться по скользким и гнилым шпалам старой узкоколейки было небезопасно. Дело в том, что полотно таких дорог укладывалось обычно не на грунт, а на несколько слоев бревен, и сам путь приподнимался над землей на метр и выше. Со временем шпалы подгнили, расшатались, при ходьбе вырывались из старых костылей, а сама дорога затянулась густой березовой порослью. Часто шпал не было вовсе, и через проемы приходилось проходить по покачивающимся рельсам. В такой ситуации было легко промахнуться мимо шпалы, наступить на трухлявое бревно и рухнуть со всей поклажей вниз.

Общую картину старых узкоколеек дополняли гадюки, черные и пестрые «кольца» которых постоянно попадались на пути. Особенно много водилось этих змей на сухих песчаных насыпях среди заболоченных вырубок. Рептилии сползались погреться, укромно устроившись вдоль теплых рельсов. И хотя они совершенно не представляли опасности для наших ног, обутых в резиновые сапоги, но все же заставляли каждый раз переключать внимание на шипящее, извивающееся тело.

Как ни трудна эта дорога, сойти с нее и пробираться через лес еще тяжелее. Заболоченный, покрытый завалами из неубранных стволов и пней, он был настоящим мучением, и только находка лосиной тропы позволяла быстрее выбраться на сухое место.

По мере удаления от жилья менялась картина местности, а вместе с ней и сопутствующие звуки. У последних бараков поселка остались проворные белые трясогузки, затихло за стеной деревьев пение скворцов и гомон галок. На большом удалении еще слышно было мычание коровы и скрежет козлового крана на лесопогрузочной базе, еще дальше - уловим лишь приглушенный лай собак и тепловозные гудки. Стоило пройти еще немного, и эти звуки умолкли. Мы вступили в БОЛЬШОЙ ЛЕС! В Верхневолжье найдется совсем немного мест, где можно удалиться на такое большое расстояние от населенного пункта или проезжей дороги.

Жарковские леса... Даже в наше время сплошь изрубленные и рассеченные лесовозными дорогами, они производят сильное впечатление своими размерами и богатством растительности. Здесь соседствуют друг с другом таежные ельники и болотные сосняки, черноольховая урема и елово-широколиственные леса, а местами сохранились старые дубравы. Однако об истинном составе прежних лесов теперь, к сожалению, можно судить лишь по истлевшим огромным стволам деревьев, брошенным лесорубами. В начале мая поляны и обочины дорог покрываются белыми цветами ветреницы дубравной, в сосняках радует глаз прострел, летом вдоль лесных ручьев густо разрастается папоротник-страусопер и лунник оживающий. Под сенью лесов прячется северная орхидея - венерин башмачок, а среди лугового разнотравья можно заметить соцветие дикого гладиолуса - шпажника черепитчатого.

Одним из постоянных мест отдыха перед Жарковским мхом стала для нас пустошь Чернея. От этой маленькой деревушки, когда-то приютившейся на берегу лесной речки, осталась лишь небольшая луговина - полог. В майскую пору зеленения берез здесь было приятно послушать на вечерней заре певчего дрозда, а перед самым закатом побудить свое воображение таинственным посвистом мохноногого сыча. Вот присел и тут же сорвался с верхушки елки кулик-черныш, и, словно вспугнутый его криком, на берег речки выбежал еще не совсем перелинявший заяц-беляк. Его зимняя шерсть далеко заметна на темном фоне бурой земли.

Подойдя к краю болота, мы переобулись в резиновые сапоги, оставив до возвращения ботинки под валежником. Лучше всего чувствовал себя сопровождающий нас лайчонок Курган. Он одинаково весело несся как по лесу, так и по мху. И вот впереди среди стволов сосен показалось широкое, светлое пространство верхового болота. После утомительной ходьбы по лесу велико желание поскорее выбраться на открытый простор, почувствовать особую свежесть болотного ветра, осмотреться во все стороны до самого горизонта. Однако столь манящая перспектива наяву оборачивается не меньшей, а еще более тяжелой ходьбой. Профиль верхового болота выпуклый. За тысячелетия торфяные пласты поднимают поверхность болота на высоту нескольких метров над краями суходолов, что заметно даже невооруженным глазом. Прежде чем выйти на болотное плато, предстоит преодолеть его топкую окрайку, в которую стекает с возвышенных участков торфяника избыточная влага. Здесь, всего в нескольких метрах от леса, можно провалиться в торфяную жижу по колено, а иногда и по пояс. Пышно разрастающиеся белокрыльник, сабельник и вахта - верные спутники трясины, но по мере удаления от болотных «берегов» топяная зелень сменяется буровато-пестрой сфагновой поверхностью. Идти становится легче, ноги уже не вязнут, а, проминая моховой покров, выдавливают чистую воду. Болотный рельеф создан растениями, под ногами только мох и вода. За дни и недели жизни на верховом болоте невозможно измазать грязью сапоги и одежду, здесь все безупречно чисто, и только пятна от сосновой смолы и костровых углей могут «украсить» ваши руки.

На пути к конечной цели приходится обходить лишь большие мочажины, покрытые качающимся ковром мхов, и еще более вязкие «окна» голого черно-бурого торфа с редкими розовыми розетками насекомоядного растения росянки. И все же утомление наступает довольно скоро, сказывается постоянное напряжение ног, которые, не чувствуя под собой земной тверди, то утопают в подушках мха, то проваливаются в мочажины. Лишь иногда нога ступает на твердый участок сохранившейся с зимы подмоховой льдины. Постоянные зигзаги и обходы мочажин и озерков удлиняют путь к манящим долгожданным привалом, лесным островам, а неожиданный апрельский снегопад может окончательно сбить с правильного направления.

Один из таких островов запомнился нам еще с зимней экскурсии. По мере приближения к нему стали вырисовываться светящиеся колоннады раскидистых сосен, застывшие под разными углами от мощных порывов ветра. Среди них было немало лишенных коры, сказочного облика деревьев-скелетов, обрамленных веером огромных ветвей. Подходящее место для леших и бабы Яги!

Причиной возникновения такого «аномального» леса посреди болота явилась речка Поникша, отводящая избыток воды от своих берегов. Здесь, на острове, она уже освободилась от торфяного плена и бежала в открытом русле, вдоль которого протянулась узкая полоса старого ельника. Почвенный покров хотя и был моховым, но все же достаточно плотным и сухим, чтобы поставить палатку.

Отовсюду доносилось майское пение птиц: зябликов, пеночек, дроздов-деряб, лесных коньков. Скинув с плеч тяжелые рюкзаки и немного передохнув, мы осмотрели окрестности. И вдруг неожиданная находка - на мхе под деревьями лежало несколько огромных перьев с характерным «мраморным» окрасом опахал. Никаких сомнений - это были линные перья беркутов! Стоило нам пройти еще немного, как у верхушки одной из сосен открылось массивное гнездо с силуэтом могучего хищника. По форме оно напоминало чашу, сложенную из крупных сосновых сучьев, чуть прикрытую сбоку сосновой зеленью. В его лотке мог бы без особого стеснения разместиться человек. Вспомнились слова лесника Крылова, сравнившего гнездо с гардеробом.

Конечно, это было не то гнездо, которое видели здесь Граве и Станчинский. С тех пор орлы потеряли и построили заново не одно гнездо, но продолжали селиться там, где привыкли жить веками. Чтобы не беспокоить осторожных птиц, мы поспешили уйти подальше, разбив лагерь в одном из сосновых колков. День подходил к концу. Тишину болота изредка нарушали булькающие трели кроншнепов, да крики парочки чеглоков, увлеченных брачными полетами вокруг нашей стоянки. Лежа на мху посреди дикого болота, невольно замечаешь, как незримыми рубежами разделяется жизнь природы и человека. Вот на куполе майского неба появился «крестик» парящего беркута - символа дикой жизни, а над ним далеко наверху авиалайнеры, исчерчивая голубизну белыми полосами, уносили из столицы неведомую публику, ничего не ведающую о событиях на этом болоте...

Наблюдения за беркутами продолжились. Оказалось, что в орлином гнезде, кроме хозяев, гнездится белая трясогузка. Ее миниатюрное гнездышко помещалось в проеме внутри орлиной постройки. В бинокль было хорошо видно, как трясогузка, воспользовавшись отсутствием взрослых орлов, смело залетала в лоток гнезда и деловито склевывала каких-то насекомых не только с веток, но и с пухового орленка, ловко забираясь ему на спину. Орленок, размером с голубя, лежал в обрамлении зеленого лапника, регулярно выкладываемого родителями для соблюдения чистоты гнезда. Когда наступало время кормления, орлица аккуратно отрывала от принесенной добычи маленькие кусочки мяса и подносила к птенцу, который быстро схватывал угощение. Изредка на край гнезда присаживался второй орел, и тогда все семейство было в сборе.

К середине июля орленок выглядел совсем взрослым и через некоторое время покинул родное гнездо, пробыв в нем около двух с половиной месяцев. Потребовалось еще несколько дней, прежде чем молодая птица начала пробовать силу ветра на окрепших крыльях, но перед этим она подолгу сидела на валежнике, а иногда и отправлялась гулять пешком. В это время слеток может стать легкой добычей для четвероногого хищника и, конечно, для случайных людей, забирающих таких «больных», по их мнению, орлят домой.

К сожалению, орлы все реже посещают свое исконное гнездовье. За время наших наблюдений окрестности гнездовья изменились не в лучшую сторону. Падали под ударами топора сухие сосны-великаны, появлялись все новые кострища и стоянки с разбросанными вокруг бутылками и банками. Иногда вовремя не затушенный костер охватывал смолистый сосняк неудержимым огненным смерчем. В гнездо кто-то специально залезал при помощи крючьев-древолазов, а само гнездовое дерево пытались срубить. С какой целью это делалось? Из праздного любопытства или с корыстными намерениями завладеть яйцами или птенцами редкой птицы?

Каковы же причины, влекущие людей в глухие болотные дебри? Дело здесь оказалось не столько в охотниках или сборщиках клюквы, сколько в рыбаках. Еще в начале века на местное болотное озеро, преодолевая десять, а то и двадцать километров, приходили рыбаки. Ловят рыбу здесь и поныне. Мелкий окунек дружно клюет не только на озерах, но и в «окнищах» подмоховых речек. Болотные озера, где ловится рыба, окружены по берегам набитыми тропами и кострищами. В этом кроется причина почти полного исчезновения еще одного весьма редкого вида - чернозобой гагары. Эта птица обладает весьма своеобразной внешностью, крупными размерами (почти с гуся), держится на открытой воде и легко наблюдаема. Гагара - отличный ныряльщик, но на суше она беспомощна. Свои гнезда она устраивает на самом краю берега, так, чтобы при опасности можно было бы мгновенно сползти в воду, но это не спасает ее кладки от разорения людьми и непременно сопровождающими их собаками. Взрослые же птицы нередко попадают в рыболовные сети и жерлицы. Единственным шансом для спокойного гнездования вида стали безрыбные (заморные) озера на глухих болотах.

Картину птичьего населения болот нельзя представить без куликов. С этими птицами непременно встречается каждый, вступивший на болотную почву. Золотистая ржанка - яркий кулик с запоминающейся внешностью и повадками. В отличие от многих других представителей куличиного семейства, у нее небольшой клюв, золотисто-пестрое оперение головы и верхней части тела, на брюшке - черное пятно. Считалось, что стайки этих куликов можно увидеть в нашей местности только весной и осенью во времена пролета, когда они кормятся на полях и на илистых отмелях по берегам рек.

Впервые мы обнаружили гнездовое поселение ржанок в 1981 году на Жарковском мхе, а в последующие годы - еще на целом ряде крупных верховых массивов Верхневолжья. Этот вид тесно связан с особым грядово-мочажинным типом верховых болот, на которых моховые кочки покрыты янтарными россыпями морошки, а в голубых озерках отражаются силуэты корявых сосенок. По соседству с ржанками заметны крупные кулики - большие и средние кроншнепы, оглашающие безмолвие болот растянутыми трелями. Еще издали, увидев человека, эти птицы начинают взволнованно кружить, непременно присаживаясь на верхушки деревьев.

Поблизости от куликов образовалась смешанная колония из нескольких десятков сизых и озерных чаек. Когда рядом с ними поселяется пара серебристых чаек, спокойствию колонии приходит конец. Пытаясь изгнать более крупную соплеменницу подольше от своих гнезд, сизые чайки беспрестанно преследуют ее, хватая на лету за крылья и хвост. Столь сильную нелюбовь эти чайки проявляют, пожалуй, только к серым воронам, не упускающим случая полакомиться их яйцами и птенцами.

С каждым посещением Жарковский мох приоткрывал свои тайны, знакомя с все новыми видами пернатых и показывая новое в жизни уже известных нам птиц. Каждый год мы с нетерпением ждали прихода весны, чтобы вновь побывать в этом глухом и прекрасном природном уголке, испытать радость встречи с совершенно иным, наполненным особыми красками и звуками, миром.

Не менее увлекательными стали экскурсии в столь же глухую лесную местность окружающую Жарковское болото. Лишь старые, большей частью заброшенные лесовозные узкоколейки пересекали эти леса от вырубки к вырубке. Одна из них тянется на тридцать пять километров от города Нелидово к поселку Тросна и далее на юг, заканчиваясь у маленького карьера. Раньше по этой дороге курсировали мотовозы, таскавшие платформы с лесом и миниатюрный состав из пары пассажирских вагончиков. Теперь же предстоит идти пешком или просить местных владельцев самодельных дрезин, которые отваживаются пускаться в путь по извивающимся рельсам за клюквой.

Эта дорога ведет на еще одно крупное, но на этот раз низинное болото - Стаховский мох. В начале века все луговые острова в его окрестностях были освоены под пашню и пастбища, на них располагалось несколько селений с пятью десятками дворов. Прошли годы. Давно исчезли «неперспективные» болотные деревеньки и хутора, никто уже не косит болотную осоку и не пасет скот на лугах. Но на одном холме виднеется несколько почерневших от времени, вросших по окна в землю, избушек. Это все, что осталось от некогда большой деревни Малахово. В одном из строений еще теплилась человеческая жизнь в лице трех старушек: Фроси, Зои и Хрузы. Бабушки были очень гостеприимны и рады каждому новому гостю на «своем» болоте. Уединенную жизнь они выбрали добровольно, не поддавшись на уговоры близких переехать в «цивилизованные» места. Обзавелись коровой, лошадью, свиньей и несколькими десятками гусей и кур. Два раза в год трактор привозил им запас муки, комбикорма, сахар и прочую снедь. Имелся у старушек ветхий челнок и несколько сетей, которыми они ловили рыбу на озере Кремно. Одна из них, ответственная за рыбалку, нередко осматривала в трофейный немецкий бинокль акваторию озера с крыши сарая, внимательно следя за поставленными сетями.

Расспросив старушек о местных птицах, мы узнали, что на озерах держится много уток и куликов, в оставленные на берегу верши иногда попадаются выпи, а на домашних гусей нападает крупный орел-«гусятник». Последним, очевидно, был беркут, залетающий из ближайших болот. Здесь у населения широко распространены местные названия птиц: тетерева часто называют «поливнем», чомгу - «гагой», а домашнего индюка - «кураном», скворцы звались «грачатами», под названием «моряна» охотники имели в виду чернозобую гагару.

Птичья жизнь этого болота контрастно выделялась на фоне окружающего лесного края. Поразительный по своему разнообразию и мощи птичий хор оглашает эти места в апреле-мае. Основу его составляет «блеяние» бекасов, заполняющих вечернее небо над болотом, а на самом болоте слышатся бесконечные крики погонышей и коростелей, уханье выпей, гомон чаек и крачек. Из певчих птиц здесь особенно выделяются громкоголосые дроздовидные камышевки, речные сверчки, полевые жаворонки и соловьи. В деревне несколько пар скворцов отчаянно боролись за обладание последними прогнившими скворечниками. С последними лучами заходящего солнца над болотной равниной раздавался гомон подлетающих гусиных стай, им вторили журавли, над краем олешника «тянул» вальдшнеп, а вдали начинали бормотать тетерева. По луговине стелется густой туман, а на ночном небе появляется полная Луна... Вдруг слышится необычный звук, напоминающий треск зубцов роговой гребенки. Он повторяется вновь и вновь с небольшими перерывами. Это затоковали дупеля совсем рядом с домом старушек.

Большое преимущество в обследовании лесного, почти бездорожного района дали речные маршруты на надувной лодке. Сплавляясь вниз по течению небольшой речки Туросны, мы имели возможность ознакомиться с ее побережьем и цепью русловых озер: Островно, Песотно, Боровно, Ореховно, Плотицы и Жарки. Эта река протекает через лесную живописную местность, огибая отроги Жарковского мха. Через холмы, обрамлявшие реку, на многие километры тянулись сосняки. Особенно красивы окрестности карстового лесного озера Чистик, воды которого настолько прозрачны, что хорошо видно глубокое дно. Здесь среди сосняков на песчаных склонах и вырубках, пожалуй, наиболее характерными птицами оказались лесные жаворонки-юлы, а из рептилий - безногие, блестящие, словно отлитые из пластмассы, ящерицы-веретенницы.

Долина Туросны интересна не только своими природными красотами. На берегах этой сравнительно небольшой реки археологам известно более 150 древних стоянок неолитического времени.

Основным объектом наших поисков на Туросне стал черный аист. Эту удивительную по красоте птицу видели многие местные жители. Слухи о двух странных студентах, занимающихся поисками птиц, быстро распространялись по деревням. Через несколько дней безуспешных расспросов нам все же удалось найти одного местного жителя, который уверял, что знает гнездо черного аиста. Дело осложнялось горячей страдой сенокоса, но, наконец, свободное время было выкроено, и мы отправились в лес. Наш захмелевший проводник, проходя круг за кругом, кажется, обругал каждое дерево, но так и не смог выбрать нужный, известный только ему маршрут. Мы несколько раз заходили в лес, пока вплотную не уткнулись в сосну с большим гнездом. Оно размещалось на высоте восьми метров на боковых суках в средней части дерева. Птиц нигде не было видно, очевидно, что хозяева не занимали гнездо в этом году. Однако, рассказ нашего проводника, внешний вид гнезда и местность, в которой оно находилось, давали уверенность в его принадлежности искомому виду птиц. Окончательно наши предположения подтвердились весной следующего года, когда из гнезда показалась птица с черной головой и малиново-алым клювом. Аистиха насиживала кладку, и беспокоить ее в это время было нельзя. В июне жизнь гнезда стала проясняться. Из лотка выглядывали четыре белые головки аистят. Удивляла малоподвижность взрослой птицы, которая час за часом, сгорбившись, неподвижно стояла на гнезде с немного приспущенными крыльями. В мощный телеобъектив было видно, как она медленно поднимает одну ногу и несколько минут стоит на другой. Поднятая конечность слегка дергается и начинает медленно опускаться вниз, спустя еще минут пять аистиха встает на обе ноги. Разминка окончена...

Попутно с поисками черного аиста стали накапливаться довольно интересные сведения и о других птицах: сизоворонках, пытавшихся завладеть дуплом черных дятлов; удодах, похожих на причудливых бабочек, порхавших низко над лугом.

Водные маршруты по реке Меже давали возможность без чрезмерных усилий добираться до наиболее удаленных урочищ, экономя силы и время. Особенно выручала лодка в пору весеннего половодья, когда талые воды устремлялись к рекам и ручьям, переполняя их до краев и подтапливая окружающие леса. В это время на многие километры вдоль Жарковского мха стоял залитый лес. Воды реки вплотную подступили к деревенским избам, и погрузка на катер проходила чуть ли не с домашнего крыльца. Летом пределы весеннего разлива отчетливо проявлялись по брошенным посреди полей лодкам, потемневшим стволам деревьев с висящими на ветвях клочьями растительного мусора, принесенного половодьем.

В разгар разлива на Меже встречалось много утиных стай. Кулики-перевозчики ловко перебегали по плывущим бревнам. На пойменные луга слетались нарядные турухтаны и большие веретенники, чибисы и золотистые ржанки. Компанию куликов разделяли дикие голуби-вяхири. Обилие птиц в пойме не оставалось без внимания хищников. Вот низко над разливом, сопровождаемый трясогузками, пролетел луговой лунь. Ястреб-перепелятник промелькнул вдоль кустов серой ольхи, у кромки леса появился канюк. Еще выше над поймой в потоках восходящего воздуха угадывается силуэт парящего подорлика.

Начавшись в лесах Центрально-Лесного заповедника и постепенно набирая силу, Межа у поселка Жарковского, став полноводнее и шире, стремится дальше через гирлянды подвесных мостов туда, где сходятся границы Тверской, Смоленской и Псковской областей, навстречу с Западной Двиной. Межа - особая, «деревянная» река, служившая долгое время для молевого сплава. Как и встарь, заготовленный в верховьях лес сбрасывался в Межу и ее притоки, и по большой воде в конце концов скапливался у Жарковской запани, где извлекался из реки мощной лебедкой. О масштабах лесосплава можно было судить по километровым штабелям плавника на подходах к лесокомбинату. Сплав шел и ниже по течению реки до Западной Двины, а в прошлом плоты-«гонки» доходили до Витебска и Риги. Сплав леса не проходил бесследно для реки, калечил ее, разрушал берега, забивал бревнами устья мелких притоков, намокшая древесина оседала на дно. На узких, извилистых участках Межи часто случались заторы - многослойные нагромождения бревен, полностью перегораживающих русло. Порой река была «забита» через каждый километр, в это время перебраться с берега на берег можно, не замочив обувь.

Столь же интересными, как и сама Межа, оказались ее многочисленные притоки. В поймах этих мелких речек тянутся вдоль воды насаждения из дуба, липы, клена, ясеня, вяза, черной ольхи. Местами встречались чистые дубравы, так любимые кабанами и сойками, местами лес имел «парковый» характер с редким подлеском, с толстым слоем листового опада, большими «пятнами» цветущего ландыша, кустами ежевики, шиповника, папоротника-страусопера. Более всего удивляли размеры дубов-великанов, стволы которых достигали двух-трех обхватов. Пребывание в таком лесу вызывало прекрасные воспоминания о богатстве южных лесов Дагестана, где в студенческие годы нам пришлось осваивать первые азы зоологической науки.

Еще больший колорит придавало этим лесам близкое соседство с верховыми болотами, которые начинались уже через несколько десятков метров от реки. Столь контрастные сочетания природных условий накладывали отпечаток на состав местной фауны. Печальные крики золотистых ржанок и квохтанье белой куропатки, доносившиеся с верховых болот, звучали вместе с мелодичным пением черного дрозда, иволги, криками зеленого дятла и сизоворонки. Весьма характерны для этих мест подорлики. По размерам они уступают более крупному беркуту, но все остальные признаки у них «настоящие» орлиные: мощный, загнутый крючком клюв, широкие крылья, бурое оперение. В жаркий летний день подорлики часто парят в восходящих потоках воздуха или совершают «гирляндовые» волнообразные полеты, демонстрируя соседям свои права на данный участок.

Однако наша первая попытка знакомства с пойменным лесом в июньскую жару закончилась тем, что мы попали под «слепневый вихрь». Через пять километров пути, промокшие от собственного пота, облепленные с ног до головы слепнями, мы, не раздеваясь, бросились в Межу, чтобы быстрее переправиться на другой берег. А в это время над рекой спокойно парил черный аист, возможно, обративший внимание на отчаянные попытки двух людей избавиться от тысяч назойливых насекомых.

Знакомство с этими местами продолжилось осенью во время педагогической практики в Котовской восьмилетней школе. По совету сельского учителя Федора Васильевича Коваленкова, который каждый раз радушно принимал нас в своем доме и угощал ароматным медом с пасеки, мы прошли на резиновой лодке по речке Шеснице, посетили окрестности озер Филино, Тумерто и Мышинец.

Однажды у маленькой деревеньки Будница, перейдя вброд речку, мы подошли к одному селянину, пасшему на лугу коров. Разговорились... Наш новый знакомый Владимир Наумович Шульский оказался опытным охотником, хорошо знавшим местные леса и не пропускавшим без внимания зверей и птиц. Пригласив к себе домой и угостив «фирменным» деревенским блюдом - яичницей с салом, он показал нам свои трофеи: крупные лосиные рога, чучела глухаря и тетерева. Свой рассказ о встречах с кедровкой обстоятельно подтвердил цветным слайдом, изображающим эту птицу. В этой маленькой деревне, затерявшейся среди лесов и болот, совсем не было видно серых ворон, но зато с крыльца дома можно было наблюдать за парящим беркутом.

Ниже поселка Жарковского Межа становится шире и живописнее. Песчаные отмели с огромными валунами сменяются глубокими омутами. Лес то подступает к реке, то дает место пойменным луговым склонам. У деревни Плавенки большую опасность для плотогонов представлял порог «Ястреб», но наша юркая надувная лодка легко справилась с этим препятствием.

В Верхневолжье найдется немного подобных Меже рек, где можно полюбоваться ярким зимородком, служащим своеобразным биологическим индикатором благополучия водной жизни. Для гнездования этой птицы необходимы песчаные береговые обрывы, где он выкапывает гнездовые норы; а для кормежки - чистые речные плесы, в которых, стремительно ныряя, добывает мелкую рыбешку.

На Меже зимородок чувствует себя привольно. В связи с этим вспомнился один курьезный случай встречи зимородка на реке Тьме около Твери, на берегах которой летом бывает много туристов и рыбаков. Кроме любителей удочки находятся здесь и приверженцы подводной охоты на рыбу. Как-то у одного из омутов мы увидели сидящего на берегу рыбака, пролетающего зимородка и барахтающегося под ними «подводника». Можно только догадываться, досталась ли в тот вечер кому-то из них рыба...

День за днем наша лодка приближалась к устью Межи. Уже пройден поселок Ордынок, где в прошлом находился монастырь. Теперь о нем можно судить по двум зданиям из красного кирпича, в одном из которых размещалась, известная на весь район своим вкусным хлебом, пекарня. В Ордынке, судя по всему, была и большая пристань, от которой остался длинный ряд почерневших от времени свай.

Ближе к Смоленщине на реке становилось больше деревень. У последнего тверского села Сычево река резко меняет направление и замедляет течение под напором вод Западной Двины. Наше одиннадцатидневное плавание подходило к концу. В самом устье река оказалась перекрытой огромным затором из бревен, по которому двигались фигуры лесосплавщиков с длинными баграми в руках.

В месте слияния Межи и Западной Двины с высокого холма открывался живописный вид на речной простор. На этом месте приютилась маленькая деревня Дорожкино, из которой мы направились на станцию Старая Торопа. Этот поход принес новые интересные находки. Все контрастнее стала вырисовываться значимость болотных массивов в деле сохранения птиц. И это еще один дополнительный аргумент в защиту болот, помимо того что они служат природными регуляторами воды и углерода, местами произрастания ягодных и лекарственных растений.

Глава 4. На Валдае

«И когда кустарники перестали заслонять

вид впереди, при первом утреннем свете

им открылось болото, как море».

(М.М. Пришвин)

Наверное, в каждой области найдутся места, настолько известные своей природой и историей, что посетить их хочется в первую очередь. В Тверском крае пальма первенства в этом отношении, пожалуй, принадлежит Валдайской возвышенности. Валдай настолько разнолик и многогранен, что не оставляет никаких шансов для составления последовательного и законченного своего портрета. Возможно, поэтому он так привлекает художников и писателей, находящих в нем особую атмосферу вдохновения. Природа и руки человека создали здесь классические русские пейзажи, в мозаику которых влились ожерелья голубых озер и журчащие повсюду струи речных вод, сбегающие с холмов лесные каскады и пестрые ковры верховых болот. Валдай очаровывает еще и тем, что это и особый природный рубеж, хранящий в себе тайну рождения великой русской реки, и перекресток древних дорог. Почти десять тысяч лет идут по ним люди. Что оставили они после себя? Затерявшиеся в лесных чащобах валуны с выбитыми мистическими знаками, множество курганов, городищ и волоков. Слова «духовность», «историческое наследие» постоянно всплывают здесь в памяти.

Следы прошлого неумолимо поглощаются потоком времени. Путешествуя по Валдаю, невольно задумываешься над тем, что, может быть, среди лесной и болотной глуши лет сто или пятьсот назад стояла деревня или погост, проходила дорога, скакали всадники, а на отвоеванном у леса поле от зари до зари трудился пахарь. Здесь повсюду встречаются напоминания и недавней истории: оплывшие окопы, вросшие в землю остовы боевой техники, братские могилы и обелиски Великой Отечественной войны… Где-то здесь воевал мой отец-артиллерист, прошедший с боями от Москвы до Восточной Пруссии.

Основным направлением работ на Валдае стало привлечение скопы на гнездовые платформы. Для того, чтобы помочь этой птице быстрее вернуться в исконные места обитания, нужно устроить удобные опоры для ее крупных гнезд, поскольку подходящие для этой цели деревья встречаются нечасто. Место для первого опыта в апреле 1987 года было выбрано в сосновом бору вблизи небольшого озера Вшивого в Бологовском районе. Свое странное название оно, вероятно, получило из-за обилия дафний - «водяных вшей». Скорее всего, это ничем более не примечательное озеро так и осталось бы вне нашего внимания, если бы не пара скоп, поселившихся в его окрестностях. Однажды во время грозы сосна со скопиным гнездом сгорела от удара молнии, что явилось поводом привлечь птиц на искусственную конструкцию. Выбор пал на могучую мачтовую сосну у края вырубки, с вершины которой открывалась впечатляющая панорама лесных просторов.

Постройка платформы - дело не сложное. Вначале из еловых жердей сколачивается крестовина, затем по ее краям прибиваются еще четыре боковые метровые жерди. Образовавшуюся квадратную раму заплетают более тонкими жердями, а на готовый каркас прикручивается проволокой венок из елового лапника, создающий подобие стенок будущего гнезда. Платформа готова, но главное впереди. Несмотря на внешнюю легкость, платформа тянет килограмм на пятнадцать, ее предстоит поднять и надежно закрепить на самой вершине дерева. Подъем на сосну, почти на две трети своей высоты лишенную сучьев, возможен только с помощью крючьев-древолазов. После того, как платформа прочно закреплена, для придания более естественного вида внутрь ее кладется немного сухих веток.

За рукотворным гнездом велись ежегодные наблюдения. Судя по тому, что скопы заняли его в год постройки, оно им понравилось. Большая удобная поверхность платформы с лихвой покрыла все потребности птенцов в жизненном пространстве. Зная, что скопы иногда образуют групповые поселения, рядом с первым было установлено второе, а позднее и третье гнездо, и вскоре уже две пары птиц гнездились в километре друг от друга.

Солнечным июльским утром, спрыгнув из вагона рабочего поезда, мы углубляемся в лес, чтобы в очередной раз проверить, как поживают наши скопы. Через несколько километров тропа выводит на знакомую вырубку с россыпями созревающей брусники и толокнянки. Под ногами шуршат разбегающиеся во все стороны ящерицы. Жарко. Скопа замечает нас первой, слетает с гнезда и кругами набирает высоту. Причина беспокойства ясна - в гнезде находятся два подросших, почти полностью оперенных птенца. Удивительно, как их пестрое оперение может сливаться с фоном лотка, выложенного кусочками сосновой коры, торфа и сфагнума. Здесь же остатки скопиной трапезы: щучьи челюсти, слой «разнокалиберной» рыбьей чешуи и пара недоеденных небольших карпиков. Кое-что обронено вниз под дерево. Вот одна необычная находка - крупная раковина двухстворчатого моллюска перловицы, которого пернатые рыболовы очень редко используют в пищу. Видно, что птицы не испытывают недостатка в еде - вблизи расположено несколько озер и рыбоводное хозяйство.

Осмотр оставляет хорошие впечатления о платформе. Она потемнела от времени и почти полностью прикрыта гнездом, лишь немного выступающие наружу углы рамы выдают ее квадратную форму. Главное, что спустя девять лет после постройки все ее крепления прочны и надежны. Появляющиеся у гнездовья грибники и ягодники мало беспокоили птиц. Они порой и не замечали гнезда в кроне высокого дерева. Наше беспокойство было вызвано другими причинами. Ястреб-тетеревятник - не столь крупный хищник, но смертельно опасен для скопы. Он может не только похитить из гнезд неокрепших птенцов, но и справиться с их родителями. К счастью такие случаи бывают не часто.

Наведывается и долго роется под гнездами скопы косолапый. Молодые азартные медведи пытаются залезать на гнезда, но только не всегда добираются до цели. У Вшивого озера задиры медвежьих когтей тянулись только до половины высоты сосны, а оставшуюся часть ствола зверь или не смог, или не захотел осилить, и спустился вниз.

Не будет преувеличением считать, что самой известной достопримечательностью Валдая, да и всей Тверской области, признано озеро Селигер, а точнее, весь район вокруг Селигера и окружающих его больших и малых озер. Причудливая мозаика заливов, проток и плесов с множеством островов образуют здесь удивительную и всесильную по красоте местность, попав в которую, хочется быстрее пуститься в водное путешествие. С высоких холмов можно долго любоваться отличным обзором озерных и лесных просторов.

Селигер давно облюбован туристами, рыболовами, охотниками, всеми любителями отдыха на приволье. Однако больше, чем само озеро, удивила нас окружающая его местность. Основным отправным пунктом наших путешествий стала дальняя деревня Хриплы, сбегающая с холма длинной улицей к озеру. Многие дома в ней были выстроены лет сто назад из красного кирпича, придающего особый колорит приселигерским селениям. Нам же местный егерь Геннадий Петров посоветовал разместиться в деревянной избе, с крыльца которой открывался вид на верховое болото, уходившее далеко к границам Новгородской области. Об уникальном положении нашего дома мы узнали позже, когда убедились в том, что из чердачного окна все болото было видно как на ладони, а в бинокль можно хорошо разглядеть даже беркутиное гнездо на краю лесного острова, и наблюдать за орлами, не выходя из жилища. Такого еще не было в нашей практике!

Многолетнее гнездо беркутов помещалось в главной развилке старой осины, как бы специально выбранной птицами, чтобы любоваться захватывающим видом желто-бурой болотной равнины с голубыми зеркалами озер и теряющимися у горизонта лесными островами. Наблюдения за жизнью беркутиной семьи позволили провести анализ питания орлов. Оказалось, что эти хищники обычно довольствуются некрупной добычей. В гнезде чаще всего оказывались тушки молодых ворон, сизых чаек, чибисов, кроншнепов. В 1991 году во время шквалистого ветра огромное гнездо рухнуло на землю, предоставив шанс собрать целую кучу костей, погребенных внутри него за многие годы.

Гнездование редких птиц в глухих уголках Валдая проходило довольно успешно, и ежегодно в небо поднимались молодые орлы и скопы. Настораживало другое: почему при сохранении многих исконных мест обитания и прекращении преследования их численность восстанавливалась очень медленно? Может быть, причина кроется в низкой жизнеспособности, нехватке кормов, в последствиях накопления в организме птиц опасных химических соединений - отходов промышленности, или им мешает присутствие людей? Многие редкие птицы гибнут от выстрелов во время перелетов на места зимовок через густонаселенные регионы планеты. Вероятнее всего, что на птицах сказывается весь комплекс неблагоприятных факторов.

В Приселигерье найдется еще немало мест, где обитает глухарь. Жизнь этого крупного представителя боровой дичи проходит среди хвойных лесов и верховых болот. Охота на глухарином току считается одной из самых увлекательных, а сам глухарь - заветный трофей для многих охотников.

Глухарь осторожен, не переносит беспокойства и весьма требователен к условиям обитания. Его не случайно называют мошником. Сфагновые мхи, сосны, ягодники - неотъемлемые составляющие глухариной жизни. Глухарь живет в чистейших условиях: снизу - стерильная подстилка из торфа и мха, сверху - воздух, насыщенный фитонцидами, смолой и багульником. Эта крупная птица питается разнообразными растениями: болотными ягодами, соцветиями пушицы, сосновой хвоей, и обязательно разнообразит свое «меню» животной пищей. Особенно нуждается в ней подрастающий молодняк. Целый день пасется выводок глухарят на краю болота. Острый птичий глаз выслеживает все, что можно съесть: лягушонка, ящерицу, застывшую от ночной росы стрекозу, рассыпавшиеся из примятой кочки муравьиные «яйца». Время от времени глухари выбираются на песчаные лесные дороги, противопожарные борозды, старые карьеры, под вывороты упавших деревьев, чтобы покупаться в песке и поклевать мелкие камешки, облегчающие пищеварение жесткой растительной пищи.

Чтобы в полной мере представить природу Валдайской возвышенности, надо побывать в Центрально-Лесном биосферном заповеднике. Уже само его название указывает, что главным объектом охраны и изучения в нем является лес. На нескольких десятках тысяч гектаров сплошным массивом протянулись здесь коренные еловые леса - прямые наследники священного Оковского леса. Таежный облик холмистой местности настолько реален, что даже прилегающие к заповеднику урочища получили местное название «Сибирь». Таких крупных и старых лесов теперь, пожалуй, не увидеть в других местах Верхневолжья. Везде, где способна работать техника, леса разрежены многолетними рубками. Седьмой десяток лет заповедные ельники не видят топора, и только налетающие с Атлантики шквалистые ветры прореживают в них буреломные редины. Многослойные вывалы с годами оседают, покрываются мхами, а на рыхлых гнилых стволах укореняется молодая еловая поросль, дающая начало новому лесу.

За время многочасового перехода через заповедный лес получаешь ощущение полной оторванности от внешнего мира. Под густым пологом елей всегда сумрачно, сквозь высокие кроны слабо пробивается солнечный свет, упавшие деревья постоянно преграждают квартальную визиру, а по сторонам среди бурой массы елового опада стелется ковер черники. На всем пути не увидеть ни пня, ни тракторной колеи, ни дороги, и только в самом его конце заманчиво засверкает, разбегаясь во все стороны широким полем, верховое болото Катин мох. Под стать дремучим пейзажам и здешние обитатели: лоси, рыси, куницы, глухари, филины, беркуты, но больше всех известны местные медведи. Их следы и метки встречаются у лесных троп и просек. Вот и на этот раз мы с удивлением рассматривали свежие задиры еловой коры, оставленные крупным медведем в нескольких шагах от сторожки Мартиновки.

Ни один приезд в заповедник не обходился без посещения Катиного мха. Красив его пейзаж в разгар весны. Зелеными куполами возвышаются над болотом лесные острова, причудливо извиваясь, разбегаются во все стороны узкие озерки и мочажины. Есть на этом болоте необычные формы рельефа - карстовые воронки, свидетельствующие о близком залегании известняковых пород. За прошедшие тысячелетия болото не смогло заполнить их торфом, и хотя весной талые воды до краев заливают воронки, к лету они высыхают, резко выделяясь яркой зеленью среди бурого мохового покрова. Чтобы достичь дна воронки, надо спуститься метров на десять. Внизу хорошо слышно, как журчат, исчезая под камнями, болотные струи.

Достаточно беглого взгляда на карту, чтобы заметить, что болотные массивы Тверской области имеют свои еще более обширные продолжения в прилегающих районах Псковской, Новгородской и Вологодской областей. Их можно легко обнаружить на карте в виде широких полей с равномерной голубой штриховкой. Фон таких пятен не нарушался ни дорогами, ни названиями сел и деревень, даже кружево областных границ здесь выпрямлялось и вычерчивалось как по линейке, а лесная квартальная сеть становилась значительно крупнее.

В конце восьмидесятых годов возникла идея обследовать Полистово-Ловатскую болотную систему, протянувшуюся между городами Старая Русса и Великие Луки. Группу энтузиастов по изучению птиц этих болот возглавил московский орнитолог Александр Леонидович Мищенко, проводивший многолетние исследования Новгородской области.

Первоначальным источником наших знаний об этих болотах стали книги и рассказы новгородского писателя-краеведа Марка Кострова. В одном из них, под названием «Рдейский край», автор делился своими переживаниями о скитаниях в безлюдном и таинственном «государстве мхов», на которые собирались и мы. Художественные описания событий, сделанные этим болотным Робинзоном, вызывали повышенный интерес к этой местности у зоологов.

Мало-помалу стала готовиться болотная экспедиция, участником которой я стал в 1990 году. Подходы к болотам оказались столь же непростыми, как и само болото. Главная сложность заключалась в поиске доступного места, максимально вдающегося в болото, с которого можно совершать экскурсии в разных направлениях. Таким пунктом стала Кондратовская пустошь, протянувшаяся узким «языком» с южного края болот вдоль речки Хлавицы.

От приболотных деревень почти ничего не осталось, среди зарастающих лесом полей виднелись только куртины яблонь, густой малинник, камни и печной кирпич. В Кондратове повезло больше - на берегу стоял домик, в котором на лето останавливались косцы. Внутри размещались печка-буржуйка, стол и нары, что вполне нас устраивало.

Шла последняя декада мая - самое лучшее время для знакомства с болотами. Летняя жара еще не началась, комары и мошки нам не досаждали, а походы по утренней прохладе не были слишком утомительными и позволяли обойти довольно большую территорию. Первая встреча с гигантским болотом была особенно волнующей. Болотная равнина с возвышающимися кое-где лесными островами уходила далеко к линии горизонта, и как я ни старался увидеть ее край с высокого дерева, этого сделать не удалось. Голубое марево сливалось в толще подрагивающего воздуха с пестрой поверхностью торфяника, давая повод для размышлений о соответствии истинных масштабов увиденного контурам на топографической карте. В азарте я хотел было взобраться на прогнившую триангуляционную вышку, но семья воронов, спокойно гнездившаяся на ее верхней площадке, напомнила о том, что этим рискованным делом давно уже никто не занимался.

Первые экскурсии принесли интересные встречи с птицами. У озера пролетела пара чернозобых гагар, на край мочажины сел турухтан с ярким «воротником», послышались трели средних кроншнепов, а вдалеке над лесным островом стала подниматься в небо пара беркутов. Кочковатый осочник облюбовало целое семейство больших веретенников, чибисов и бекасов. Эти виды более характерны для низинных болот, а на верховых торфяниках гнездятся спорадично по трясинам вдоль болотных речек и на озерных сплавинах. Не прочь обосноваться здесь и серые журавли, трубные крики которых доносились каждое утро до нашей избушки.

Топь надолго задержала бы нас, но неожиданно ноги уткнулись в плотно уложенные бревна. Они были скрыты подо мхом и водой, но все же угадывалось, что это старая дорога-лежневка, по-местному - «ступень». В старину такие дороги пересекали болота из конца в конец, кратчайшим путем соединяя с «внешним миром» приболотные села. Много сил и времени требовало их строительство и поддержание в нужном порядке, но все затраты окупались возможностью пешего и гужевого движения для болотных жителей. Пролегала здесь и дорога к развалинам старого монастыря, возведенного в глубине болота на берегу Рдейского озера. Остов его главного храма, окруженный старыми липами, просматривался среди соснового криволесья.

Монастырь давно заброшен, но выглядит по-прежнему величественно. Он виден издалека. По болоту идешь медленно, но постепенно начинают проявляться детали строений. Многоугольный обветшалый храм оброс березами и кустами, с центрального купола свисает цепь. Приближаясь, стены его растут и возносятся над кронами деревьев. Только вблизи начинаешь ощущать истинную высоту сооружения. Трудно представить, насколько красив был монастырь среди болотных далей в свои лучшие времена.

Обратившись к страницам книг Кострова, узнаем, что первое упоминание о Рдейском монастыре относится к 1666 году. Храм строился и горел, разрушался и возводился вновь. Люд стекался к Рдейской пустыне из многих губерний. Невольно задумываешься о выборе места для строительства монастыря. Почему его построили на болоте? Возможно, старые мастера учли не только труднодоступность для врагов окружающей местности, но и сам пейзаж верхового болота, не столько угрюмый, сколько задумчивый, позволяющий раздвигать жалкие границы повседневной жизни и освобождаться от однообразной рутины...

Наконец, впереди заблестело первое озеро. Акватория пустынна, не сразу у дальнего берега мы заметили наполовину погруженный в воду профиль гагары. Было видно, что птица, первой обнаружив нас, смещается к центру водоема. Побережье его большей частью открыто. Волны размывают торфяные берега, образуют вымоины, отрывают куски моховых сплавин.

Наши предположения подтвердились. У самой воды на моховом выступе берега находилось гнездо гагары. Как таковой, гнездовой постройки не было, ее роль выполняла умятая птицей моховая площадка, возвышающаяся на несколько сантиметров над уровнем озера. С боков ее немного прикрывали куртины багульника и клюквы, но эта маскировка ничуть не скрывала содержимого гнезда - двух больших зеленовато-серых яиц с крупным темно-коричневым крапом. Теперь нам представилась возможность воочию убедиться, насколько беззащитны гнезда гагар, почему эта птица стремительно исчезает с тех озер, где появляются люди и собаки. Гагара - водная птица и не в состоянии далеко передвигаться по суше. Она неуклюже выбирается на край берега и устраивается на гнезде. Для нее отведена только береговая полоса, настолько узкая, что птица всегда одним разом может сползти в воду и вынырнуть на поверхности озера уже на безопасном для себя расстоянии. На сохранность кладки не приходится рассчитывать. Вот почему бессмысленно искать ее гнезда там, где вдоль берега натоптаны рыбацкие тропы, где тут и там видны следы кострищ и разбросаны гильзы охотничьих патронов.

Другой опасностью для гнезд гагары служат резкие подъемы воды. Водоемы с большими колебаниями уровневого режима ей не подходят. Яйца, лежащие всего в нескольких сантиметрах от волн, могут быть затоплены даже при самом незначительном подъеме. Не лучшим образом отражается на птицах и чрезмерное падение уровня воды, что случается при осушении болот.

На Полистово-Ловатских болотах насчитывается до двадцати крупных озер. Самое большое - Рдейское озеро, площадью свыше семисот гектар, а площадь самых мелких, таких, как Гагрина проница, не превышает и гектара. Большинство водоемов расположено группами по два-три вместе. Эта особенность помогает гагарам выжить. Имея выбор, местные рыбаки обычно останавливаются на самом крупном и удобном из водоемов. На соседних озерах люди появляются значительно реже, что и спасает птиц.

Если же в округе всего одно озеро, то на него любители мелкого окунька придут в любом случае. Точнее, уже не придут, а приедут. Умельцы из окрестных деревень научились мастерить из старых мотоциклов вездеходы-болотоходы. Внешне те напоминают увеличенные копии детских трехколесных велосипедов с огромными резиновыми колесами. Такой вездеход почти не оставляет следа на болоте, а лишь слегка приминает мох и тонкие деревца. Оказавшись в мочажине или озерке, болотоход не тонет, а плывет, вращая колесами.

Утомительное хождение по мхам сменилось в наше время удобной ездой на вездеходах, для которых не существует непреодолимых расстояний и которые можно использовать в качестве транспортного средства даже на самых крупных болотах. На самодельных машинах здесь ездят на рыбалку и охоту, но особенно часто за клюквой. Совсем по-иному обстояло дело у нас. К тому моменту, когда мы добрались до озер, наши запревшие в резиновых сапогах ноги налились свинцом, а штормовки насквозь промокли под тяжестью рюкзаков. Силы были уже на исходе. Водители же вездеходов чувствовали себя бодро. Они привезли с собой резиновую лодку, палатку, рыболовные снасти, и собирались провести один-два дня за любимым занятием, а если не понравится, сегодня же переехать на другие озера.

На болотах оказалось много лесных островов. Одни из них мелкие, другие более крупные, с крутыми склонами. Есть острова одиночные, но чаще они тянутся цепью лесных куполов один за другим и каждый со своим названием: Черничник, Лесовые горки, Арелия, Крымон, Гористик, Хвощевой, Демонец, Дубовец, Сосновец, Сосновые бабачки... «Возвышаясь одиноко среди болотной равнины, они производят сильное впечатление, и неудивительно, что с ними связаны многие легенды, главным образом, о зарытых кладах. Вершины их обычно изрыты глубокими ямами, выкопанными искателями этих кладов», - писала ученый-болотовед И.Д. Богдановская-Гиенэф о здешних лесных островах. Мы не встретили кладоискателей, но на сухих косогорах попадались добротно сделанные рыбацкие и охотничьи землянки. В годы войны на островах размещались партизанские лагеря. И сейчас еще можно наткнуться на обсыпавшиеся старые блиндажи.

Здесь, на островах, находится основное пристанище беркутов. Одно из орлиных гнезд помещалось в главной развилке мощной осины, при падении которой образовалась глубокая брешь в лесном пологе. За многие годы орлиных трапез в куче гнездовой ветоши скопилось много костей. Среди останков явно преобладали изогнутые клювы и черепа кроншнепов, указывающие на пищевую специализацию хозяев гнезда. Здесь же было найдено небольшое алюминиевое колечко с надписью «Helgoland 4141026 Germania». В центре кольцевания птиц расшифровали эту скудную информацию. Оказалось, что хозяйкой кольца была самка большого кроншнепа, помеченная 18 декабря 1987 года на побережье Германии, а следующей весной птица, преодолев полторы тысячи километров, оказалась на Полистово-Ловатских болотах. В тот же год она стала добычей беркута. Орел принес кулика в гнездо, чтобы накормить птенца, но налетевший ураган повалил беркутиное дерево, предоставив людям шанс спустя 897 дней вновь воспользоваться этим кольцом…

С каждым новым походом мы все дальше углублялись в болотную гладь, где среди мхов и сосен существовал совершенно иной мир. В центральных частях болотного плато на многие километры простирались мозаичные комплексы из гряд, мочажин и озерков. Огромные массы торфа, воды и мхов создали удивительные условия существования, подчинив своим законам все живое. Рядом с торфяными мочажинами формируется множество мелких водоемов, становится трудно определить, чего же здесь больше - суши или воды? Чахлые, приземистые сосновые кусты не в состоянии нарушить общего впечатления болотного безлесья. Мелкие куртины деревьев, большей частью сухостойных, виднеются кое-где вдалеке вдоль погребенных подо мхом речек. В жаркие дни лета поверхность черных мочажин вспучивается выделяющимся болотным метаном. Вот как описывает редкий случай извержения газовой струи на этом болоте И. Д. Богдановская-Гиенэф: «За многолетнюю исследовательскую работу на торфяниках нам только один раз пришлось встретиться с «карманом», наполненным болотным газом. Приблизительно в двухстах метрах от озера Большое Кожмино при бурении газ стал вырываться с глубины шести метров с громким шипением. При поднесении спички газ мгновенно воспламенился и стал гореть, образуя пламя около 1,25 метра высотой. Невольно пришло на ум воспоминание и «неопалимой купене». Вместе с газом выбрасывался жидкий торф, который разбрызгивался кругом на площади около двадцати пяти квадратных метров».

Нас влекут к мочажинам и озеркам птицы, которых здесь бывает значительно больше, чем на «сухих» участках болота. Главные пернатые жильцы любого болота - разнообразные кулики: золотистые ржанки, большие и средние кроншнепы, большие улиты и фифи. Их гнезда найти непросто. Окраска яиц изумительно сливается с пестрым моховым ковром, к тому же самка заблаговременно отбегает от гнезда, взлетая в стороне от него. Больше неприятностей куликам доставляют серые вороны, чьи гнезда всегда можно заметить на низкорослых деревьях даже на самых глухих болотах. Ворона не упустит случая полакомиться яйцом или птенцом кулика. В вороньих гнездах может селиться другой пернатый хищник - сокол-дербник, но его охота другого рода. Разбоем в птичьих гнездах он не занимается, а ловит мелких птиц в стремительном полете. Эта весьма редкая в средней полосе птица сколь заметного ущерба своим жертвам не приносит. Дербник - интересная находка для любителей птиц, но он не заменит ранее широко гнездившегося на болотах сокола-сапсана, который часто выбирал для гнездования кочки среди верховых торфяников.

В прошлом Полистово-Ловатские болота окружала густонаселенная сельскохозяйственная местность с сетью проселочных дорог. Целые цепочки деревень тянулись с псковской и новгородской сторон навстречу друг к другу. Каждый клочок земли обрабатывался под пашню или пастбище. На строительство не хватало делового леса, и его приходилось с большими трудами вывозить с болотных островов. Теперь от большинства населенных пунктов ничего не осталось, на их месте разросся бурьян, а дороги превратились в чуть заметные лесные тропы. Вдоль болот протянулись на многие километры мелоча и пустоши. В некоторых деревнях еще виднеются почерневшие избушки, многие из них без кровли, другие заколочены, в третьи на лето приезжают дачники. Поля давно не обрабатываются, даже не косят траву. Все же по прямым линиям заросших каналов, брошенным трубам и столбам угадывается, что здесь когда-то работали мелиораторы, пытаясь «облагородить» местность, но до главного - дорог - дело так и не дошло. Вместо них - раскисшие, переполненные до краев дождями глубокие колеи. По ним, как по бушующему морю, кренясь и бросаясь из стороны в сторону, пробивается с далекой фермы молоковоз - автомобиль «ГАЗ-66». На боках его цистерны, обдаваемые грязью и брызгами молока, густо повисли попутчики: несколько школьников и пенсионеров. Среди них и мы. Жизнь все больше сосредотачивается в крупных городах, сельское хозяйство становится малорентабельным, многие жители остаются без заработка, уезжают навсегда.

Быстро пролетело три полевых сезона на болотах. По завершении изысканий нас не покидало чувство прикосновения к замечательному кладезю тайн природы, заключенному в болотных дебрях. Сколько еще интересного скрывают эти места? Итогом наших работ стал проект нового заповедника, включающего 730 квадратных километров самой ценной центральной части псковского и новгородского секторов болот. Однако по существу единая охраняемая площадь была разделена между псковским «Полистовским» и новгородским «Рдейским» заповедниками, ставшими в 1994 году, соответственно, 86-м и 87-м заповедниками России. Но главное, что новые заповедники состоялись, а это значит, что каркас особо охраняемых природных территорий Валдая стал прочнее и протяженнее.

Валдайские дороги принесли нам много новых впечатлений. Мир диких болот поглощал своей многоликостью и необычностью, погружал в таинственную атмосферу, наполненную покоем и чистотой. В поисках птиц быстро прошло лето, и незаметно вступила в свои права осень. Увиденное в походах наводит на раздумья о судьбе этого удивительного по красоте края. Что станет с его лесами и болотами, форелевыми речками, источниками чистейшей воды, растениями и животными, памятниками старины? Сколько раз человек необдуманно допускал здесь экологические просчеты? Эта земля достойна другой судьбы - быть хранителем природы и корней нашего народа, целителем человеческих сил.

Глава 5. Завидовские сезоны

Год за годом совершая поездки по Тверской области, мне удалось познакомиться с природными особенностями многих интересных мест. Увлекательная, быстротекущая учеба в вузе подходила к концу, и в 1988 году я оказался в Конаковском районе, в котором, рассчитывая лишь на непродолжительную работу, провел многие годы. Этот район считается одним из самых заселенных и обустроенных в области. Он расположен на главной дороге, соединяющей две российские столицы, и на главной водной артерии страны - реке Волге, в нем быстро росли поселки и предприятия, строились дороги. В 1937 году в этих местах было создано первое в Волжском каскаде Иваньковское водохранилище, которое часто называют «Московским морем». Оно обеспечило устойчивое судоходство на верхней Волге и водоснабжение московского мегаполиса, дало возможность строительства мощной Конаковской ГРЭС, трубы которой видны почти со всех точек района. Не менее известен этот район и как излюбленное место отдыха населения. Тысячи горожан из Твери и Москвы обзавелись здесь дачными участками..

Граница Тверской и Московской областей - не просто административная граница. Это незримый рубеж, вдоль которого за многие годы сформировалась зона знаменитого «Сто первого километра», принимавшая из столицы все неблагонадежные «элементы»: от бомжей и уголовников до политически неугодных лиц. Всю эту публику поглощали многочисленные рабочие поселки, фабрики и торфоразработки. Сейчас жизнь этой зоны изменилась и подчинена ритму московских электричек, на которых тысячи и миллионы людей изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год совершают «челночные» поездки из дома на работу и учебу. Без зеленых электричек, промерзающих в зимнюю стужу и задыхающихся от летней духоты, нельзя представить Подмосковья. Состав вагонной публики меняется в зависимости от направления движения поезда, сезона года и времени суток. Кого только не увидишь в электричках: хозяйственных дачников, везущих по весне помидорную рассаду и огородный инвентарь на свои «фазенды»; туристов-байдарочников, стремящихся на быстрые речки; мелких торговцев и газетчиков, надрывно рекламирующих скучающим пассажирам свой товар; цыганок-гадалок, обещающих хорошие перемены уже завтра за хорошее вознаграждение сегодня; просто нищих, просящих на кусок хлеба ... .

Для многих жителей провинции поездки на электричках начинаются с окончания школы и продолжаются до старости. Самым большим «руслом» потока людских судеб стала в наше время Октябрьская железнодорожная магистраль. Без этих, казалось бы, далеких от основной темы, рассуждений нельзя получить полное представление о том месте, с которым связала меня судьба - государственном комплексе «Завидово»..

В далеком 1929 году в здешних краях было организовано одно из первых военных охотничьих хозяйств, в котором стали проводиться работы по акклиматизации, разведению и расселению охотничьих животных. По насыщенности угодий дичью «Завидово», как кратко его называют, контрастно выделялось на фоне подмосковных лесов. Большое внимание хозяйству на начальном этапе уделял маршал К.Е. Ворошилов, но динамичное развитие оно получило в 1960 - 1970-е годы, когда его регулярно посещали Н.С. Хрущев и, особенно, Л.И. Брежнев. Постепенно в границы хозяйства вошли несколько крупных лесных массивов в пяти административных районах Тверской и Московской областей, а также Шошинский плес Иваньковского водохранилища..

За годы своей деятельности «Завидово» сменило много названий: в шестидесятые оно называлось заповедно-охотничьим хозяйством, в семидесятых-восьмидесятых - было научно-опытным заповедником, а позднее - государственным комплексом, территория которого считается национальным парком. Трудно перечислить всех известных деятелей страны и зарубежных гостей, побывавших в нем в разные годы, слишком широк спектр их имен и званий. Среди них - генеральные секретари и президенты, канцлеры и премьер-министры, прославленные маршалы и генералы, космонавты и ученые, писатели и артисты… Со стороны высокопоставленных охотников и рыбаков не было конца восторгам по завидовскому приволью! .

В наши дни территория Завидова выглядит своеобразным «природным островом» посреди глубоко преобразованных ландшафтов с обедненной флорой и фауной. В его границах встречается около двухсот видов птиц. Конечно, всех их нельзя увидеть сразу, за одну экскурсию. Полная картина фауны пернатых складывается постепенно, в результате многолетних наблюдений во все сезоны года во всех угодьях..

Можно сказать, что в «Завидово» меня привели орланы-белохвосты. Сведения о них поступали из этих мест давно. Один подранок попал к биологу-охотоведу Сергею Григорьевичу Манушу, у которого Филька, так потом назвали орлана, долго жил в вольере возле дома. Гнездование орланов в бывшем Корчевском уезде было известно с начала прошлого века, но в последние десятилетия гнезд этих птиц никто не встречал. Орланов, как и всех остальных хищников, многие годы беспощадно уничтожали, считая, что тем самым можно сохранить пернатую дичь. Стереотип «вредного хищника» подкреплялся специальными премиями, выплачиваемыми за их отстрел. Тяжелое чувство оставляет просмотр рапортов и докладных записок по охотничьим хозяйствам Московского моря за 1950-1960-е годы, в которых количество уничтоженных редких птиц исчисляется десятками..

К счастью, орланы не исчезли окончательно, более того, положение стало постепенно выправляться. Полный запрет отстрела хищных птиц, занесение наиболее редких из них на страницы Красной книги повлияли на отношение к ним у большинства современных охотников. Улучшились и условия обитания орланов - возникли новые рыборазводные хозяйства и водохранилища, где эти хищники могут обеспечить себя кормом..

Орланы - перелетные птицы. Особенно заметными они становятся в период осеннего пролета. В сентябре-октябре обсохшие ложа рыбоводных прудов напоминают морские побережья. Обширные отмели с почерневшими корягами и пнями, перелетающие с лужи на лужу стайки уток и куликов, пронзительные крики чаек, застывшие фигуры серых цапель придают своеобразный колорит этой местности. Среди птичьего населения прудов орланы занимают особое положение. Они подолгу сидят на прибрежных деревьях и песчаных косах, время от времени пролетая над водой, иногда заходят на мелководье в надежде поймать свою излюбленную добычу - карпа. Впрочем, оставшейся в бочагах рыбы хватает птицам с избытком до ноября. Орланы всегда окружены «нахлебниками» - чайками, воронами, сороками, которые не упустят случая стащить лакомый кусочек у равнодушных к ним исполинов. Время от времени между орланами возникают скоротечные стычки, связанные, по-видимому, со стремлением каждой из птиц первой завладеть наиболее «уловистыми» местами или добычей соседа..

Рыбный пир продолжается всю осень. Рыбой, кажется, сыты все: орланы и чайки, цапли и вороны. По ночам за лакомой добычей сбегаются к прудам енотовидные собаки, лисицы и кабаны, чьи следы отчетливо проступают на иле. Даже объевшийся рыбой кот давно не смотрит на бурлящих в рыбосборнике карпов, а сладко спит на подоконнике рыбацкого балка. Да и сами люди, уставшие от путины, выбирают на обед из сетей только мелких щурят, карасиков и окуньков. Уха из «сорной» рыбы получается гораздо вкуснее, чем всем надоевший карп..

В пасмурные октябрьские дни рядом со снующими по дамбам автоцистернами с надписями «Живая рыба» проходит жизнь орланов, проведших лето где-то на голубых просторах Рыбинского водохранилища, а может быть, на глухих озерах Архангельского Севера или Беломорья. Трудно найти такие места, где, не сходя с одного места, можно сразу насчитать пятнадцать, двадцать, а иногда и тридцать пять орланов. Всего же в районе «Завидова» при осенней миграции останавливается до полусотни птиц. Это самое большое известное орнитологам скопление орланов, расположенное в немногим более ста километров от Москвы..

Орланы часто держатся на островках группами до пяти-шести птиц. До них далеко, несколько сот метров, но по мере обсыхания пруда птицы все ближе подлетают к головному шлюзу. Здесь их можно лучше рассмотреть. Размеры орлана внушительны. Размах крыльев небесных гигантов превышает два метра. Приглядевшись, можно заметить индивидуальные особенности каждой особи. Самые старые из них имеют довольно светлую окраску оперения и белоснежный хвост, который в полете при солнечной погоде и определенном ракурсе почти не виден, отчего птицы кажутся куцыми. Другие орланы более темные, а самые молодые из них однотонного бурого цвета..

Впечатляюще выглядит орлан и на Шошинском плесе. Если на прудах его силуэт гармонирует с корягами на песчаных отмелях, то здесь он наиболее естественен на фоне островов, поросших старыми ветлами посреди голубого разлива. В солнечную погоду «бабьего лета» можно заметить, как тени его огромных крыльев плавно скользят по желтовато-зеленым кронам старых ив. В эту пору завидовские пейзажи пронизаны бесподобными звуками природы: ревом оленей, гомоном гусиных стай и клекотом орланов!.

День за днем приближается зима. В это время года свинцовые небеса по-особому контрастируют с еще не совсем растерявшими осенних красок лесами. Иногда выдаются тихие дни, в которые не усидишь дома, когда так и хочется куда-то брести с надеждой на встречу с орланами, неохотно покидающими побережья водоемов. Даже перед ледоставом одиночные птицы все еще держатся на опустевших заливах и подернувшихся скользким, прозрачным ледком лужах посреди обсохших прудов. Вместе с орланами, кажется, не собираются покидать воду сизые и серебристые чайки, но это лишь до первого сильного мороза. С установлением ледового покрова распределение хищников резко меняется. Большая часть из них отлетает южнее, но другие остаются. Зимовка орланов в нашей местности - одно из наиболее редкостных природных событий. В мягкие зимы хищники держатся широко, встречаясь по всей Волго-Шошинской низине. Многоснежье заставляет их стягиваться на завидовскую территорию: к полянам и подкормочным площадкам кабанов. Единственным надежным источником питания для птиц в эту пору становятся павшие копытные животные и остатки добычи волков..

Орлан-белохвост - это своеобразный показатель благополучия живой природы. Там, где живет эта птица, как правило, есть условия для обитания большинства остальных животных. И еще одно важное качество орлана становится все более актуальным в наше время, когда все сильнее блекнут краски природы. Это неизгладимое впечатление красоты, которое надолго остается в памяти при встрече с ним..

Вместе с орланом посещает водоемы и скопа. Особенно удобно наблюдать за этой птицей с Хвостовского полуострова, вдающегося в плес в том месте, где группы островов граничат с открытой акваторией. В ясный погожий день с песчаного холма открывается широкий обзор плеса, пересекаемого у горизонта железнодорожной дамбой. В это время скопы часто отдыхают на прибрежных сухих ивах и столбах электролиний. .

Водохранилище - искусственный водоем, его растительный и животный мир сильно подвержены глубоким изменениям, вызванным общим экологическим состоянием всей территории его водосбора. Некогда обширную Шошинскую пойму занимали привольные заливные луга и поля, за что эти места в народе получили название «степнина». Теперь ветер срывает белые «барашки» с волн, а места старых деревень стали живописными островами..

Особенно остро реагирует животное население плеса на изменения уровня воды. Очень засушливым оказался 1992 год. Недостаток влаги стал ощущаться еще зимой. Декабрьское потепление принесло изморось, мокрые стволы деревьев еще больше сгущали сумрак леса. Среди черных, серых и бурых цветов недоставало снежной белизны. Необычный вид имеет плес в марте, когда сквозь осевшие на дно ледяные поля проступает извилистое русло реки, по которому машина движется как в каньоне..

Незначительный снежный покров, истощенный сильными зимними оттепелями, не обеспечил необходимого количества талой воды. Маловодная весна и последовавшее за ней жаркое лето иссушили лесные ручьи. На торфяниках начались пожары, сизоватая дымка неделями висела над плесом. Раньше обычных сроков, к началу августа, пожелтела и стала опадать листва берез..

Кризисная ситуация на водохранилище повторилась спустя четыре года. Вода с трудом наполнила лишь русловую часть плеса и, немного превысив его, разлилась вширь, создав сплошное мелководье, по которому невозможно было проехать на моторной лодке. На сплавинах обсохли все колонии чаек. Нелегко пришлось и уткам, кладки и гнезда которых стали доступны для хищников. Эти случаи еще раз напомнили, что стабильность уровневого режима является одним из необходимых условий гнездования птиц на водоеме. .

Для знакомства с утками лучше всего совершить ранним летним утром поездку на лодке. Большинство утиных выводков в это время держатся в тихих заводях и протоках среди островов. Юркие утята снуют между белоснежными кувшинками, но стоит показаться на излучине протоки болотному луню, как немедленно раздастся тревожное кряканье утки, и тут же, как по команде, разбегутся и замрут пуховые шарики в куртинах тростника или у стволов упавших в воду деревьев. Вскоре угроза исчезает, и мирная картина птичьей жизни восстанавливается. Всматриваясь в искрящуюся на солнце водную гладь, быстро проносятся речные крачки, из камышей выбирается выводок черных лысух, а вслед за ними начинает рассекать ковер ряски утиный молодняк..

В одном из живописных заливов Шошинского плеса многие годы работает утиная ферма. С ранней весны до ледостава из сетчатых вольеров доносится дружное кряканье сотен уток-крякв. Утят, выведенных в специальных инкубаторах, подращивают и выпускают на волю. К началу охотничьего сезона утки дичают, поднимаются на крыло и широко разлетаются по водохранилищу. Как же складывается их дальнейшая судьба? С этой целью я кольцую молодых крякв. Одна из обладательниц легкого алюминиевого колечка непременно попадет в руки любознательного охотника. Он снимет с лапки трофея кольцо и, расправив его, отошлет с краткой пояснительной запиской в Москву, в Центр кольцевания птиц. Спустя еще несколько месяцев справка о времени и месте добычи утки появится на моем столе. Как и следует ожидать, большинство возвратов колец приходится на первую осеннюю охоту в ближайшем Подмосковье, но есть сведения и из дальних мест. Завидовские кряквы довольно широко разлетаются по рекам и озерам на всем пространстве от Воронежской области до Чехии. Осенью и зимой их можно встретить на лиманах Черного моря и в дельте Дуная..

Немало интересных фактов собирается о птицах, прилетающих на Иваньковское водохранилище. Большинство из них относится к странам Западной Европы. В приморских районах Голландии проводят зиму пролетающие над шошинской поймой белолобые гуси. Там же зимуют многие виды уток. Сведения о неохотничьих птицах поступают реже, но и здесь бывают новости. Сбитый поездом у станции Завидово грач оказался окольцованным в Германии, а кольцо на одну из озерных чаек было одето в Великобритании..

В прошлом болотистый район в низовьях Шоши считался местом гнездования серых гусей. Теперь большинство этих мест осушено, а сами гуси, ежегодно следуя долиной этой реки, летят выводить потомство дальше на север. Основное количество в стаях составляют не серые, а белолобые гуси. На голове у этого вида хорошо заметно белое пятно, а на брюшной стороне тела - яркие черные поперечные полосы. Вместе с ними встречаются более крупные темные гуси - гуменники..

День за днем, начиная с конца марта, прилетают все новые и новые стаи птиц, оглашая округу волнующим гоготом, приветствуют набирающую силу весну. В середине апреля их собирается до пяти тысяч..

Гуси - заманчивый трофей для охотника. Возвращаясь с европейских зимовок, стая теряет немало своих соплеменников, а многие из уцелевших птиц несут застрявшую в теле свинцовую дробь. Птиц стреляют при первом удобном случае. Возбужденные зрелищем крупной дичи неопытные стрелки, опережая друг друга, бьют по гусям за пределами верного выстрела, оставляя много подранков. Покалеченные птицы еще долго мечутся по тростникам, пока не попадут в лапы лисицы. Наученные горьким опытом, гусиные стаи собираются из года в год в наиболее безопасных местах. Для ночевок они выбирают широкие разливы и старицы, а на кормежку вылетают на поля озимых. Среди открытой местности гусям легче вовремя заметить приближающуюся опасность..

В отдельные годы картина гусиного пролета дополняется ярким зрелищем лебединых стай. Лебедь-кликун - редкий пролетный гость наших мест. Обычно за всю весну удается встретить не более десятка этих птиц, но случаются весны, когда их оказывается больше..

Птицы чутко реагируют на любое изменение условий обитания и могут служить живыми указателями состояния водоема. В этом отношении особенно выделяются чайки. Среди них - самая обычная озерная чайка, образующая на островках Шошинского плеса крупные колонии..

Ранней весной в первые дни после прилета чайки подбирают брошенных у рыбацких лунок мелких окуньков и ершей. Проходит еще немного времени, и талые воды поднимают потемневший лед, разламывают его на мелкие льдины и уносят вниз по течению, открывая птицам водную гладь. Несмолкаемый гомон стоит в это время на пожелтевших сплавинах. Заломы тростника и рогоза образуют удобную поверхность для чаячьих гнезд. С началом роста хвощей фон колонии постепенно меняется на сочно-зеленый с белыми полосами насиживающих кладки птиц. При появлении рядом с колонией болотного луня или человека чаячье «облако» взмывает ввысь, и крики сотен птиц перерастают в оглушительный гвалт. Трудно представить, как в такой тесноте и неразберихе родители находят свои гнезда. В начале мая в колонии вылупляются первые птенцы, а к середине лета молодняк чаек поднимается на крыло, постепенно расширяя пределы своего жизненного пространства..

Столь же ощутимым оказался рост численности сизой чайки, которая гнездится в основном не на водохранилище, а на прилегающих к нему торфяных карьерах. Самые старые из них, копанные вручную лопатами, уже полностью обсохли и напоминают фронтовые окопы. Большинство других заполнены водой, заросли с берегов моховыми сплавинами с торчащими во все стороны черными корягами. Карьеры тянутся на километры сплошным массивом, и придется долго бродить по их узким разделительным бровкам, чтобы добраться до центральных, самых удаленных водоемов, с которых доносится гомон чаек..

Сизые чайки - самые заметные на карьерах птицы. Их гнезда устроены просто, из обрывков листьев и стеблей рогоза, багульника, хвощей, мелких березовых и сосновых веточек. Особенно много их попадается на кочках посреди топких моховых сплавин, на мелких островках и кучах древесной ветоши, просто на голом торфе. Другие ухитряются гнездиться на низких сосенках в старых вороньих гнездах, а однажды пара чаек построила гнездо на деревянном трапе на крыше дачного дома..

Тысячи птиц не в состоянии прокормиться на болоте, они летят в города, на свалки, к норковым и песцовым клеткам на Мелковской звероферме, расположенной на берегу Волги. Растаскивая мясной фарш при раздаче корма, чайки научились расклевывать и калечить сквозь сетчатое ограждение клеток молодняк норок. Однако и сами они нередко становились жертвой четвероногих невольников, не упускающих возможности схватить зазевавшуюся птицу за лапку..

Стоит обосноваться чайкам, как вокруг них появляются другие птицы. Болотные кулики - большой улит и фифи - предпочитают держаться у самой кромки воды, собирая корм на торфяных отмелях и плавающих корневищах. Часто они не ограничиваются сушей и с легкостью пускаются вплавь. Однако самым «водоплавающим» оказался крошечный куличок - круглоносый плавунчик, гнездящийся в северных тундрах и лишь изредка залетающий в наши широты. Проворный плавунчик очень подвижен и, словно волчок, крутится во все стороны на водной поверхности. Кажется, что эта птичка никогда не покидает воду и не садится на твердый субстрат. Он озабочен сбором какого-то корма, постоянно кивает головой, и настольно доверчив, что с берега к нему можно подойти почти вплотную. Как ни мал этот куличок, но он настолько оживляет пустынное озеро, что с него долго не хочется уходить..

Рассматривая последствия влияния добычи торфа на птиц, нельзя обойти вниманием гигантское болото Оршинский мох, расположенное совсем рядом с Тверью. Его безжизненная, как поверхность необитаемой планеты, высохшая и растрескавшаяся под летним солнцем черно-бурая торфяная пустыня, рассеченная сетью осушительных каналов, распростерлась до линии горизонта. Вокруг нет ни одного деревца, ни клочка травы, только торфяная пыль поднимается в воздух под порывами ветра. Кажется, что птицы окончательно покинули эти рукотворные пустыни. Здесь им негде укрыться и найти корм. В этом начинаешь убеждаться, вглядываясь в бинокль, но вот в поле зрения появилась черно-белая точка, затем еще одна, еще…. По мере приближения к ним становится видно, что это чибисы. Они все же поселились на голой торфяной почве, отложив яйца на скудную подстилку из растительной ветоши..

Еще дальше вглубь болота тянется во все стороны «паутина» вездеходных следов. Здесь можно наткнуться на многие творения человеческих рук: от брошенного экскаватора до сбитого во время войны самолета. Болото высыхает, а значит, все сильнее нарастает угроза возгорания огромных торфяных пластов. Порой подземное горение длится все лето и осень, а иногда продолжается и зимой. Признаки осушения заметны и на озерах: на одних их них уровень воды понижен, оголились черные коряги и островки, другие - полностью обсохли, и теперь их прежние очертания угадываются только по моховым котловинам. Лишь на самом крупном озере Великом есть простор для волн, размывающих торфяные пляжи, покрытые вместо песка слоем отполированных тростниковых и деревянных окатышей. На его берегу прижались друг к другу три маленькие деревеньки: Остров, Петровское и Заречье, со всех сторон окруженные водой и болотом. Единственным транспортом здесь служат моторные лодки, правда, есть еще и дальняя дорога-лежневка, но по ней пройдет разве что пеший..

На водоемах есть шанс повстречать необычных для нашей местности птиц, гнездовья которых находятся далеко за пределами Верхневолжья. Чаще всего такие встречи происходят весной и осенью. Несколько раз на Шошинский плес залетали большие бакланы и большие белые цапли, а на одном из рыборазводных прудов был замечен черноголовый хохотун - крупная чайка южных морей и озер..

Среди крупных видов птиц на плесе самой заметной, пожалуй, является серая цапля. Интересно, что здесь цапли выбрали для поселения топкие низинные болота, в которых строят гнезда совсем низко на кустах. Добраться до них и пешком, и на лодке очень сложно, да и желающих бродить по комариной топи найдется немного. Только в засушливые годы, кое-как перебираясь по качающейся под ногами трясине, можно ближе подойти к цаплиннику. Гнезда у цапель небрежные, с просвечивающимися стенками и торчащими во все стороны прутьями. В колонии стоит резкий запах разлагающейся рыбы и помета. В других местах, где подходящих болот нет, цапли выбирают сосняки или ельники, помещая гнезда высоко на деревьях. .

Специфическое воздействие на места обитания птиц Иваньковского водохранилища оказали дноуглубительные работы. Прогрессирующее зарастание и заболачивание мелководий, образование сплавин и «цветение» воды резко ухудшили условия жизни рыб, что потребовало принятия радикальных мер по расчистке Шошинского плеса. Там, где прошел земснаряд, образовались глубокие и чистые заливы и протоки, а на берегах - отвалы из намытого со дна песка. Интересно бродить по таким песчаным дюнам. Волны вымывают из песка остатки крестьянской утвари, осколки глиняных горшков, цветные стекла, железные пуговицы и монеты, все то, что осталось от некогда многолюдных деревень в зоне затопления. Прибой обнажает и более древние вещи: каменные ножи и наконечники стрел первых охотников, а иногда и осколки бивней мамонтов, населявших долину Шоши в доисторические времена..

С уходом техники на песках появляются первые пернатые жильцы - малые зуйки, каменки и белые трясогузки. Береговые ласточки, почти не имеющие удобных мест для гнездования на низменных, заболоченных берегах плеса, быстро заселяют все подходящие карьеры и дамбы. Интересное зрелище представляет собой августовское «роение» тысяч ласточек в тихий погожий день над спокойным плесом. Повсюду в поле зрения видны эти мелкие птички, вьющиеся, как мошкара, низко над водой, и лишь дымка у линии горизонта не позволяет охватить взглядом всего масштаба этого явления..

Песчаные намывы постепенно зарастают травами и кустарником. С появлением редких «розеток» мать-и-мачехи на песках поселяется полевой жаворонок, а спустя еще несколько лет среди бурьяна всюду видны луговые чеканы и желтые трясогузки, в тростниках - камышевки и тростниковые овсянки, в кустарниках - обыкновенные овсянки, чечевицы, славки, жуланы и, конечно, сороки..

Изредка гнездится на песчаных намывах серая куропатка, но в основном стайки этих птиц можно увидеть здесь зимой, когда они собираются на обдуваемых буграх. В многоснежье они подлетают к стогам, у которых всю зиму пасутся олени, или составляют компанию галкам на обледеневших дорогах и, не обращая внимания на близость транспорта и людей, роются в оброненных клочках сена и навоза. За этим занятием их можно застать даже на деревенской улице, где, будучи спугнуты проезжающей машиной, они бегут, как куры, от дома к дому, заглядывая во дворы через распахнутые калитки. Всегда вызывает удивление, как таким доверчивым и беззащитным птицам удается пережить зиму..

Зимой песчаные массивы бедны птицами, поэтому особенно приятны здесь встречи с пуночками - гостями с далекого Севера. Их стайка подобна гусенице, движущейся по насту: в ее авангард постоянно перелетают птицы, находящиеся позади. Сидящие на снегу пуночки плохо заметны благодаря преобладанию белых тонов в их оперении, но у взлетевших особей бросаются в глаза черные концы крыльев и темно-бурые перья спины и хвоста. Кормятся они тем, что удается найти на снегу и обледеневших дорогах..

Весной луговые просторы преображаются. Апрельское утро нехотя выдает на обозрение участников тетеревиного тока. Черные фигурки птиц постепенно проявляются сквозь серое облако сумрака и туманную дымку. Вот один из тетеревов поворачивается задом, демонстрируя ослепительно белое подхвостье и черные, круто изогнутые краевые перья хвоста. В окуляре видеокамеры он выглядит еще наряднее. Уже видно не только оперение, но и багровые брови птиц. Среди десятка петухов вскоре нашлась пара, не выдержавшая «психологического» противостояния и бросившаяся в бой. С ближайшего болота на луговину прилетел журавль, спокойно расхаживающий между бормочущими тетеревами, которые внешне никак не реагируют на нарушителя токового ритуала..

Летом на лугах раздолье коростелям, их надрывные крики слышны всю ночь напролет. Продолжается сенокос, но уходить со жнивья еще рано. Та мелкая живность, которая попала под косилки, не остается без внимания ворон, грачей и чаек, но главное место за этим «застольем» отведено подорлику. Наблюдательный человек не пропустит неожиданно появившийся на небе силуэт этой крупной птицы. У южных окраин завидовских лесов, там, где они уступом врезаются в обширное лотошинское ополье, находится одно из немногих мест, где рядом друг с другом соседствуют два близких вида: большой и малый подорлики. Прилетают они в наши края в начале апреля. В мае в гнездах появляются одно или два светлых, с густым бурым крапом яйца. Птенцов можно встретить с первой половины июня, но лишь к началу августа молодые подорлики готовы покинуть гнезда. .

В тихие майские ночи ламская пойма наполняется трелями соловьев. Их песни доносятся отовсюду, и, вероятнее всего, они звучат так же прекрасно, как и во многих других местах Верхневолжья. И все же здесь, на Ламе, соловей особенный. Его пение в старом Василевском парке, в тени столетних лип, сквозь которые светится речная гладь, глубоко волнует. Птица словно напоминает всем ныне живущим об этом знаменитом месте, где жил и творил автор замечательного романса «Соловей», русский композитор Александр Александрович Алябьев..

Ночная жизнь поймы наполняется новыми звуками. В это время заявляют о себе ушастые совы. Размером эта сова с ворону, на голове имеет два пучка перьев, за что и получила свое название. Чаще всего она поселяется в густых кустарниках, в старых сорочьих гнездах. Вылупление совят происходит в разные сроки, и поэтому в гнезде можно встретить разновозрастных птенцов, старшие из которых начинают оперяться, а самые младшие - пуховые - беспомощно лежат на дне гнезда..

В завидовских лесах обитают и другие виды сов. Чаще их присутствие можно определить по крикам ранней весной, во время поездок на глухариные тока. Серая неясыть довольно обычная птица, ее уханье доносится из старых лиственных лесов и парков. Длиннохвостая неясыть - более крупный вид сов с оперением светло-серой окраски, с продольными пестринами на брюшной стороне. Однажды эта неясыть поселилась в стволовой трещине старой осины. Взрослая птица с двумя птенцами с трудом помещалась в узкой нише дерева, но, несмотря на тесноту, она отдала предпочтение этому месту и на следующий год..

В «Завидове» удалось познакомиться и с наиболее редкой бородатой неясытью. Отличительным ее признаком служит лицевой диск головы с многочисленными концентрическими полосами вокруг ярко-желтых глаз (у остальных неясытей глаза темные). Под клювом видны пучки темных перьев, за которые она получила свое название..

Большую удачу принес 1994 год, когда было найдено сразу два гнезда этой совы. Чаще всего она поселяется в гнездах хищных птиц. У своего жилища неясыть ведет себя очень агрессивно. При попытке заглянуть в гнездо с двумя пуховыми совятами их мамаша громко защелкала клювом и бросилась в мою сторону с соседней сосны. Через мгновение она сильно ударила меня острыми когтями в затылок и уселась в нескольких метрах, готовая вновь атаковать незваного гостя. Пришлось громко окликнуть хозяйку гнезда и быстро спускаться вниз..

В дневные часы бородатая неясыть малоактивна. Самка постоянно находилась с птенцами, старший из которых все время старался выбраться наружу из под ее оперения. В сумерках свое семейство навещал самец. Передав пойманную добычу самке, он вновь улетал охотиться на приболотную пустошь с единственной, оставшейся от некогда большой деревни, покосившейся избой. Во время кормления птенцов сова оделяла каждого из них маленькими кусочками мяса, но подросшие совята быстро научились заглатывать полевок целиком. В неурожайные для грызунов годы многие пары сов не приступают к размножению, но в нашем случае все протекало на редкость удачно. На следующее лето неясыти вырастили в этом гнезде трех, а еще через год - двух совят. Совы начинают гнездиться рано, поэтому молодежь покидает гнезда обычно в начале июня. К осени они окрепнут и превратятся во взрослых неясытей, чтобы наполнять ночными криками русский лес. .

Живой символ «Завидова» - кабан. На нем, да еще на акклиматизированных пятнистом олене и марале сосредоточено внимание егерей и охотоведов. Ради этой крупной дичи заготавливается сено и веники, высеваются на полях озимые и топинамбур, регулируется численность волков. Проезжая по лесным дорогам, невозможно не заметить пасущиеся у обочин табунки оленей и грациозных косуль, темный силуэт сохатого на болоте, замелькавшее в березняке кабанье стадо… В весеннюю пору в здешних лесах можно заняться особого рода «тихой» охотой - сбором оленьих рогов. Эти великолепные трофеи нередко попадаются у солонцов, подкормочных площадок, подрубленных осин, корой и ветками которых олени кормились в зимние месяцы..

Однако самые захватывающие сцены из жизни оленей начинаются осенью. В ранних октябрьских сумерках рев маралов хорошо слышен с балкона моей квартиры, и кажется, что один из них вот-вот покажется в свете придорожного фонаря. Стук рогов извещает о начале схватки сильнейших соперников. Красота и сила, легкость и мощь - все это сливается в напоре рогачей, за которыми, втягивая ноздрями холодный воздух, наблюдают в стороне кроткие оленухи. Всех их поглощает темнота осенней ночи..

В жизни зверей и птиц в «Завидове», как оказалось, проявились особые точки соприкосновения. Кабан не пропустит случая отведать яиц или птенцов, как усердный пахарь перероет весь растительный опад. Лоси, олени и косули «подстригают» кустарник и лесную поросль, изменяя тем самым форму и густоту кроны. В таких плотных сплетениях ветвей предпочитают гнездиться голуби-вяхири, сорокопуты-жуланы, дрозды, зеленушки, щеглы и коноплянки. Линную шерсть диких копытных можно встретить почти в каждом гнезде лесных птиц. Наконец, на тушах павших зверей кормятся в зимние месяцы стаи воронов и серых ворон, непременно посетит их орлан-белохвост, а вместе с ним мелкие кусочки мороженого мяса будет настойчиво выклевывать большая синица..

Устроенные в лесах для оленей и кабанов подкормочные площадки часто навещаются птицами. С каждым годом список таких посетителей пополняется все новыми видами. Непременными гостями стали здесь сойки и вороны, горлицы, голуби-вяхири и клинтухи, из мелких птиц обычны гаички, большие синицы и лазоревки, поползни, овсянки и зяблики. Иногда по площадке чинно расхаживает серый журавль или присаживается парочка крякв, не брезгует отведать кукурузных зерен большой пестрый дятел. Закончив с зерном, дятел, будто бы вспомнив о своих основных обязанностях, принялся усердно долбить зеленые доски смотровой вышки, но, добравшись до слоя минерального утеплителя, прекратил это бесцельное занятие..

У разных птиц своя манера кормиться. Сойки обычно хватают куски кукурузных початков и быстро улетают с ними в безопасные места на ветки деревьев. У насытившихся птиц рельефно выступают раздутые зобы с растопыренными во все стороны перьями. Синицы-гаички и поползни, схватив зерно покрупнее, летят с ним на дерево, а вот стайки овсянок и зябликов спокойно клюют самую мелкую кукурузную крошку на земле. Белые трясогузки, гнездящиеся на чердаках смотровых вышек, бегают рядом с другими птицами, но не за зерном, а за мелкими насекомыми, ловя их у поверхности раскисшей под копытами зверей почвы. Вслед за мирными птицами к площадкам подтягиваются ястребы: тетеревятник и перепелятник. У каждого из них неплохое меню, о котором можно судить по кучкам перьев пойманных жертв..

Не выдерживают соблазна посетить лесную столовую и другие животные. Много здесь мышей и полевок, даже ондатра - сугубо водный зверек - отправляется на пиршество к своим сухопутным братьям-грызунам. По краю площадки, опасливо озираясь на грубых кабанов, трусит лисица, подхватывая на бегу щепотки кукурузы. В самых глухих уголках леса выходит на площадки медведь и, по-хозяйски сбив крышку ларя, наедается зерном вдоволь..

Не утихает жизнь на подкормочных площадках и по ночам. Пустоты за обшивкой смотровых вышек облюбовали летучие мыши. Их тени мелькают над кабаньим стадом, привлеченные массой насекомых. Суетливые летучие мыши не дают покоя своим соседям - осам-шершням, которые время от времени отзываются мощным гудением с чердака вышки. По ночам на охоту за грызунами выходят серые неясыти, ушастые совы, воробьиные сычики, а из зверей - ласки и горностаи. В таком ритме изо дня в день живет мир животных подкормочной площадки. Там, где создается изобилие корма, жизнь бьет ключом, постоянно сменяя одних персонажей лесного спектакля на других..

Другое интересное событие в жизни птиц можно наблюдать на склоне лета в низовьях Ламы и Шоши. Это скопление серых журавлей перед отлетом. Малозаметные на болотах журавли в августе начинают вылетать на убранные зерновые поля. Особенно их привлекает ячменная и ржаная стерня, на которой еще можно собрать рассыпанные зерна. Так повторяется день за днем до отлета. Численность птиц постепенно возрастает и к середине месяца достигает двухсот-трехсот особей. Совершив посадку на открытом поле с хорошим круговым обзором, журавли чувствуют себя в безопасности. Мы пытаемся подъехать к ним на машине. Еще ближе к журавлям гусеничный трактор, пашущий поле под озимые, но тракториста мало интересуют птицы. Стая хорошо видна в бинокль: среди серых взрослых особей держатся рыжеватые первогодки. Однако для фотосъемки к птицам нужно подобраться поближе. Это сделать очень сложно. Спокойствие птиц обманчиво. Большая часть стаи пасется, другие отдыхают, чистят оперение, но несколько «часовых» бдительно осматривают поле во все стороны. Остается один вариант - подползти к стае по дну высохшего мелиоративного канала. Теперь птицы совсем рядом. Их можно хорошо разглядеть без бинокля, чуть приподнявшись над бровкой канала, но неожиданно журавли настораживаются и замирают. Головы птиц обращены в одну сторону. Через мгновение всполохи крыльев охватывают всю стаю. Короткая пробежка, и журавли вереницей поднимаются в небо, оглашая пойму громким и протяжным курлыканьем..

Что же привело птиц в такое смятение? Через поле к лесу засеменила рыжая лисица, попытавшаяся, как и я, незаметно подкрасться к журавлям. Тем временем стая, перелетев Ламу, снизилась на противоположном берегу. Я же обхожу место кормежки птиц и подбираю несколько красивых перьев. .

После жаркого комариного лета приятно бродить по осеннему лесу, замечать, как все ярче становится листва на деревьях и кустарниках, неспешно наполнять грибное лукошко, слушать высоко в небе клин журавлей. С каждым днем усиливается движение птиц. Одни виды уже исчезли, у других продолжается пролет, из северных районов появляются все новые «транзитные пассажиры»..

В пору «бабьего лета» на лесных дорогах можно увидеть кедровку или ореховку, которая без заметного волнения подпускает человека на пять-шесть шагов. Вот она, порывшись в древесной трухе и листьях, выхватила клювом уже неживого жука-навозника. Не задерживаясь на одном месте, кедровка движется большими прыжками, и я едва поспеваю за ней. Иногда она делает паузу, на мгновение осматриваясь по сторонам, и вновь приступает к своим поискам. Даже, когда намеренно пытаешься спугнуть птицу, это удается не сразу. Кедровка не взлетает, а удаляется от людей прыжками. Она спокойно пропускает мимо себя промчавшуюся машину и столь же невозмутимо относится к вышедшим на дорогу пятнистым оленям. .

Еще один великолепный штрих в общую картину осенней жизни пернатых в «Завидове» вносит миниатюрная синичка - белая лазоревка или князек. Отдельные пары этой редкой птицы обитают на островах Шошинского плеса, заросших старыми дуплистыми ивами и густыми кустарниками. Князек - птица ноября. Именно в это время начинаются кочевки белых лазоревок вдоль побережья плеса. Для наблюдений за князьком лучше пойти тихим утром, когда после сильного ночного заморозка воздух становится исключительно прозрачным. Нужно постараться «поймать» один из редких ясных дней, когда в солнечных лучах ослепительно заблестит и зазвенит хрусталем ледяная крупа на тростнике и ветвях ракиты. Появление птиц нужно ждать у самой воды. Проходит немного времени, и вот первый князек появляется на метелке тростника, медленно раскачиваемой ленивой волной. Бело-голубая птичка изумительно смотрится на фоне золотистых растений. Она настолько доверчива, что к ней можно подойти на три-четыре шага. Здесь же рядом держатся, постоянно перекликаясь, ее соплеменники. Стайка из пяти белых лазоревок, деловито обследуя стебли и ветки, перемещается по тростнику и кустам, долго остается в поле зрения. .

Я иду дальше, и кажется, что уже неоткуда ждать новых интересных встреч. Скучные мысли разом развеивает серый сорокопут, сидящий на верхушке сухого куста. Как приятно встретить своего старого знакомого! В летнее время сорокопут связан с верховыми болотами, но осенью он попадаются на глаза среди полей, у дорог и водоемов, где ему легче поймать полевку или мелкую пичужку. Вот и сейчас он занял смотровую позицию, выслеживая добычу. Временами сорокопут срывается с ветки и волнообразным полетом преследует кого-то низко над землей. Скрывшись в ивняках, он через некоторое время появляется вновь на прежнем месте. Видно, что добыча дается не так просто! Неожиданно сорокопут вновь бросается к кустам и начинает настигать большую синицу. Она мечется из стороны в сторону, пытаясь ускользнуть от агрессора, но расстояние между ними быстро сокращается. Обе птицы проносятся мимо меня и скрываются в кустарнике, но через несколько секунд сорокопут возвращается ни с чем и вновь отправляется на патрулирование побережья залива..

Немало интересного можно увидеть осенью на Шошинском плесе. В это время года на водоеме появляются птицы, летящие со своих северных гнездовий. В октябре после первых холодов на открытой акватории останавливаются стаи гагар. Над свинцово-серыми осенними водами в порывах ветра чувствует себя в своей стихии редкий арктический гость - короткохвостый поморник. Над белыми «барашками» волн проносятся стайки куликов, одна из которых присела и замерла на конце илистой отмели. В них безошибочно узнаю золотистых ржанок. Откуда они летят? С северных тундр, а может быть, они гнездились где-то рядом на тверских или новгородских болотах? Иногда на отмелях встречается схожий с ржанкой черно-белый тулес. Особенно многочисленными бывают кулики на обсохшем дне рыборазводного пруда, среди которых преобладают чернозобики и турухтаны. Растянувшись вдоль уреза воды, кулички беспрестанно зондируют клювами жидкий ил, вылавливая в нем мелкую снедь, но неожиданно срываются, и все днище пруда наполняется торопливым свистом..

Оживление проявляется и у оседлых птиц. Утром на краю ельника собака подняла выводок рябчиков, с края убранного поля донеслось бормотание тетеревов, в пойме сойки без устали таскают грозди спелой калины. Быстро смеркается. Сумерки сжимают видимый мир вокруг горящих ольховых поленьев. Разбуженная ревом оленя, закричала в ночи неясыть, и вновь все умолкает. Слышен только плеск воды на излучине Малой Сестры, но ушам дремлющих у костра лаек Айки и Рыжика доступен, наверное, совершенно иной, богатый звуками и шорохами мир леса. Вот с темного неба донеслись крики гусиной стаи. Любопытства ради мы расчехляем громоздкий прибор ночного видения, и перед глазами проплывают силуэты птиц на фоне мерцающих звезд. Вдохновленные ночными картинами и звуками, долго ворочаемся у костра, не можем заснуть, но тепло делает свое дело, отключает мозг от восприятия действительности и погружает нас в мир грез. Теперь впечатления о завидовских походах останутся только на страницах полевого дневника, чтобы спустя годы вновь напомнить о красоте природы..

Первые годы в «Завидове» полностью поглотили меня своей новизной, представившимися широкими возможностями впервые в качестве штатного сотрудника изучать птиц на ранее закрытой от посторонних глаз обширной территории. Вышло так, что эта миссия выпала именно мне. Я с большим энтузиазмом взялся за дело: где пешком, а где передвигаясь на лодке, осматривал все потаенные уголки лесов, болот и островов. Благодаря отличным дорогам и возможностям пользоваться транспортом, за день можно было посетить большую территорию, доехать до глухариного тока или гнезда подорлика, провести учеты уток или чаек, а к вечеру вернуться домой. Большую помощь в моей работе оказывали егеря и охотоведы, хорошо знавшие обитателей своих обходов..

Дел в то время хватало с избытком: нужно было готовиться к защите кандидатской диссертации, вести курс занятий в Московском областном педагогическом институте, выбираться в Вышний Волочек, помочь матери с делами по дому. Возможно, что такой ритм жизни сохранился бы для меня надолго, если бы не….

Глава 6. Встречи в Старомонетном

Впервые о загадке монгольского озера я узнал в один из майских дней 1989 года, просматривая в электричке свежий номер журнала «Природа», который выписывал еще со старших классов школы. Остро врезалось в память первое довольно курьезное знакомство с этим журналом. Во время школьных каникул в Павловске под Ленинградом мое внимание привлекла одна яркая обложка с изображением журавля, выставленная в газетном киоске. Не удержавшись от соблазна, я упросил сестру купить этот журнал. Каково же было мое разочарование, когда вместо ожидаемых красочных описаний животных в нем оказались ряды непонятных физических формул и таблиц. Журнал охватывал широкий круг естествознания, и оказался для меня явно не по возрасту сложным.

Далеко не все статьи были мне интересны и понятны и в последующие годы, но, главное, в нем печаталось достаточно много материалов по зоологии и охране природы. На этот раз меня привлекла одна из статей в рубрике «Геология», под довольно странным названием «Следы невиданных зверей», автором которой был известный ученый, доктор геолого-минералогических наук Владимир Викторович Ярмолюк. Прочитанное в первый момент смутило меня, и вначале я готов был принять статью за первоапрельскую шутку (она же была напечатана в апрельском номере журнала). Появились вопросы. Этого же не может быть? На что надеется автор? Обычно статьи с подобными названиями изобилуют явными выдумками, преувеличениями, малоконкретными словесными описаниями, ссылками на непроверенные источники и прочими «вольностями», и пишутся для иного рода изданий. Но вот статья прочитана вновь и вновь, появляется осознание того, что ее содержание основано на реальных фактах, подтвержденных наблюдениями за несколько лет. В конце концов, эта новость как вулкан взбудоражила мое воображение, не давала покоя все лето, а ко всему тому, чем занимался ранее, я стал стремительно терять интерес. Я как-то сразу припомнил карту СССР, которую любил рассматривать, чтобы снять напряжение при подготовке к очередным экзаменам. Всплыли в памяти странные названия монгольских озер, группа которых располагалась у границ Алтая и Тувы. Все они имели одинаковое окончание «нур»: Убсу-Нур, Хара-Нур, Айраг-Нур, Урэг-Нур и т.д. Было среди них и довольно крупное голубое пятно под названием Хиргис-Нур, на берегах которого и произошли события, описанные в статье.

Сперва мне захотелось побыстрее встретиться с автором статьи, расспросить подробнее о его наблюдениях, уточнить все детали, но только к концу года удалось приехать в Москву, в Старомонетный переулок, где располагался научно-исследовательский институт геологии рудных месторождений, петрографии, геохимиии и минералогии. С той памятной декабрьской встречи и началась наша долгая совместная с Владимиром Викторовичем поисковая работа.

Первая встреча с необычными «следами» на побережье Хиргис-Нура произошла 5 июля 1985 г. Вот как описывает эти события сам В.В. Ярмолюк: «Стояла жаркая середина лета. Мы были в дороге третий день, и третий день подряд нас безжалостно жгло солнце, а тонкая дорожная пыль, казалось, забила все поры. Глаза устали от однообразия безрадостной местности и слипались в тяжелой жаркой дреме, которая в дороге нередко накатывается в середине дня. Из состояния полусна меня вывела удивительная картина, показавшаяся вначале миражом. С вершины небольшого холма открылась равнина, на ее дальнем краю мерцала голубая чаша озера. Вблизи оно напоминало море - бескрайнее, сливающееся у горизонта с синим небом, и поражало сапфировой идеальной гладью.

Решив, что ночевать будем у озера, мы долго ехали вдоль берега по бедлендам предгорий хребта Хан-Хухей, пока не достигли основания длинной косы, узким лезвием вонзавшейся в гладь озера. По косе машина удалилась от берега примерно на 7 километров, и здесь на западной стороне косы, на небольшой терраске, возвышающейся над водой метра на три, мы разбили лагерь.

Берег в этой части косы полого поднимается от воды в виде террас. Пляжная часть косы, как и намывные террасы, из вязкого грубозернистого песка и рассыпанной по нему мелкой плохо окатанной гальки постепенно переходит в дно озера. По-видимому, пляж регулярно заливается водой, уничтожающей любые следы, оставленные на песке.

Бродя по берегу, я наткнулся на странные подковообразные валы высотой до 0,5-0,7 м на участке, вытянутом вдоль кромки воды метров на восемьдесят, они располагались на пляже и по краю надпляжной терраски. Каждый вал ограничивал углубленный плоский выскобленный след, окаймленный с боков бортиками, которые смыкались с фронтальным валом. Следы, в поперечнике от 1 до 2 метров, брали начало от озера. Казалось, будто кто-то гигантским утюгом провел по песку из озера до терраски и остановил его здесь, не в силах ее протаранить. Крупного гравия, равномерно рассыпанного по всему пляжу, в самих следах не было, зато он был скучен в подковообразных валах. В них оказались и валуны килограммов по 25. На внутренней части следов были видны узкие продольные борозды с небольшими камешками на конце. Было достаточно очевидно, что именно их волочением по песку образованы такие борозды. По бокам крайних следов с внешней стороны окаймляющего бортика цепочкой тянулись округлые вмятины диаметром до полуметра.

Следы располагались группами, по 4-6 в каждой, тесно соприкасались и перекрывали друг друга, отвечая некоторой последовательности событий, приведших к их образованию, а также стремлению создать тесное сообщество. Группы (на участке пляжа их было четыре) различались сохранностью, а значит, и временем образования. Одни уже были замыты волнами, поэтому окаймляющие их валы оплыли. Другие выглядели свежими, даже в полосе прибоя краевые бортики следов и валы были достаточно четкими.

Я еще прошелся по берегу, но больше ничего похожего не обнаружил. Свою находку и возникшие соображения я вынес на суд моих спутников. Они также были поражены размерами обнаруженных следов».

Труднее всего было объяснить обнаруженные следы. Их техногенное происхождение исключалось. На озере не было ни одной лодки, вытаскивая которую из воды, можно было бы получить что-то похожее по форме... Исключались как причина и природные явления, такие, например, как локальные воздействия воды или ветра. Перенесенный объем песка и гравия на фронтальный подковообразный вал каждого следа по очень грубой оценке достигал одного кубического метра, а удаленность следов от уреза воды не превышала 10-15 м. «Мы не знаем, - пишет автор, - природных явлений такой силы, которые бы действовали на столь ограниченном пространстве. Более того, повторяемость столь уникальных событий в течение какого-то времени на узком участке пляжа также не имеет правдоподобного научного объяснения». Природные катаклизмы такой силы не известны и местным аратам, но среди них бытуют легенды, что в озере живут какие-то крупные существа (по мнению монголов - киты), которых вблизи, тем не менее, никто не видел.

Вскоре участники экспедиции стали свидетелями еще одного необычного явления. Около двух часов ночи (с 5 на 6 июля) со стороны озера раздался мощный рев, напоминающий пароходный гудок. «Он повторился дважды, - пишет В.В. Ярмолюк, - и каждый раз длился 3-5 с. Сила рева была такова, что наш водитель Э.Я. Эйзикович, спавший, как обычно, богатырским сном, проснулся и долго пытался выяснить, что случилось. С нашей стоянки, возвышавшейся над озером, удалось оценить направление, по которому звук доносился от источника, и примерное пересечение его с водной поверхностью. Выходило, что источник был в метрах 150 от берега напротив обнаруженных следов. В слабом свете затуманенной луны на озере мы ничего не разглядели».

Ни один из коллег по Советско-Монгольской геологической экспедиции, несмотря на свой опыт, ничего похожего не встречал. Отношение к наблюдениям было скептическое - никто всерьез их не воспринимал.

Итак, необычные нарушения поверхности пляжей, так называемые «следы», были впервые зарегистрированы на одной из самых длинных кос озера. Далее автор продолжает: «Прошло два года. В августе 1987 г. несколько отрядов экспедиции, в том числе и мой, проводили работы в районе хребта Хан-Хухей. Я предложил коллегам - заместителю начальника экспедиции В.И. Коваленко, начальникам отрядов Г.М. Царевой, Р.Х. Бахтееву, Д. Болду и другим сотрудникам остановиться лагерем на том же месте, где стоял наш отряд в 1985 г. Хотелось, во-первых, убедиться, что следы - не случайное явление и, во-вторых, показать их как можно большему количеству людей, чтобы мои наблюдения стали достовернее. Экскурсия вдоль берега не оставила безучастным ни одного из моих коллег. Я заранее высказал свою точку зрения на природу следов, которые мы осматривали. Мои спутники вначале строили контргипотезы, но по мере того, как мы проходили от одной лежки к другой, все более склонялись к тому, что иное объяснение этим следам найти трудно. Окончательно меня в этом убедило то, что после экскурсии никто не отплывал далеко от берега».

На этот раз при совместном обследовании берега было найдено восемь групп следов того же характера, что и виденные в 1985 г. Они находились на оконечности косы, удаленной от берега озера, где живут люди и ходят машины, более чем на 7 км. Кроме того, обнаружилось, что крупные следы сосредоточены на западном пологом берегу косы, а более мелкие (не превышавшие полуметра в поперечнике) - на более крутом, защищенном от доминирующих ветров восточном.

Любопытно, что следы оставлены на полосе пляжа, размываемой во время сильных волнений, которые обязательно случаются на озере хотя бы раз в месяц. Значит, эти следы могли появиться в течение последнего, от силы двух последних месяцев.

В заключение своей статьи автор приходит к выводу, что «… феномен, с которым мы столкнулись, вероятно, связан с существованием каких-то реликтовых животных, сохранившихся в Центральной Азии с древних геологических эпох».

А вот выдержки из послесловия к этой статье доктора географических наук Д.А. Тимофеева. Он пишет: «Собственные исследования и данные литературы подсказывают мне еще одну гипотезу происхождения описываемых форм рельефа. Морфологически сходные образования формируются льдинами, выползающими (точнее выпираемыми) на песчано-галечные бечевники сибирских рек во время ледоходов. Аналогичные формы описывались и канадскими исследователями на берегах арктических озер и морей и также связывались с работой льдин, которые выдавливались на отмель берега. Озеро Хиргис-Нур, как и другие озера Монголии с ее резко континентальным климатом, зимой покрывается льдом, а весной возможны ветровые нагоны льдин на берега. Но все это, конечно, требует подтверждения и не менее гипотетично, чем объяснение В.В. Ярмолюка».

Надо заметить, что «льдинная» гипотеза образования следов оставалась наиболее предпочтительной и реалистичной, но и против нее постепенно возникли веские аргументы, которыми нельзя было пренебречь. Во-первых, следы, судя по всему, возникали в результате довольно сильного, однотипного и локального воздействия на береговой грунт неких объектов, перемещающихся с воды на сушу, а льдины имеют случайную форму и оставляют после себя разные по форме и размерам отпечатки. Следы найдены на определенных участках побережья, в основном на двух далеко вдающихся в озеро песчано-щебнистых косах. Это тоже не совсем согласуется с версией льдин, поскольку их может выбрасывать на берега в любых местах. При этом следы обычно располагаются группами, иногда частично накладываясь друг на друга. И вновь вопрос - льдины могут быть скорее одиночными, но никак не сопряженными друг с другом. И, наконец, главное - время образования следов относится к жаркой середине лета, когда на озере давно уже нет ни одной льдины. Да и сам ледяной покров на монгольских озерах, по заключению ученых Государственного гидрологического института, разрушается весной под воздействием сильной солнечной радиации без образования значительных льдин.

В третий раз В.В. Ярмолюк посетил озеро 13-21 июля 1989 года. На этот раз обилие крупных следов наблюдалось на восточном берегу косы на полосе пляжа шириной 6-8 метров. Они шли практически непрерывной чередой на протяжении 100-120 метров. Более свежие накладывались на относительно старые следы. Особый интерес представляли детали следов, связанные с перемещением крупных (10-20 кг) валунов галечника. От них к воде тянулись довольно крупные борозды в песке, которые фиксировали характер перемещения камней.

Летом 1990 года были сделаны важные наблюдения, позволившие точнее определить время образования следов. В тот год экспедиция дважды посещала Хиргис-Нур: первый раз проездом 18 июня, второй - в период с 14 по 18 августа. В первое посещение следы на косе не были найдены, но во второе - три группы следов были обнаружены на ее восточном берегу. Самая крупная из них протянулась на 17 м вдоль берега с удалением фронтального вала на 7 м от воды. Таким образом, впервые удалось более или менее конкретно датировать время их возникновения - со второй половины июля до первой декады августа. В то же посещение были осмотрены берега озера практически на всем его протяжении. Мест появления следов оказалось очень немного. Кроме двух известных кос, они были встречены только на двух участках южного побережья.

Несколько групп следов было найдено и при кратковременном посещении озера 13-14 августа 1991 г. Таким образом, за пять полевых сезонов (1985, 1987, 1989-1991 гг.) наблюдения за необычным озерным явлением проводились в течение 26 суток. Затем наступил шестилетний перерыв. С распадом СССР совместные геологические программы в Монголии были свернуты и возобновились в ограниченном объеме лишь к 1997 году. С этого периода Владимир Викторович вновь стал почти ежегодно бывать в Монголии, встречая следы разной степени сохранности на побережье Хиргис-Нура. За прошедшие годы произошли большие перемены в жизни монголов. Гораздо больше стало машин, на берегах озера стали чаще бывать люди, больше стало и скота… Материалы наблюдений неоднократно появлялись в прессе, были переведены на монгольский язык. В 1998 г. в составе экспедиции приняла участие сотрудница Тувинского телевидения, отснявшая специальный видеоматериал об этом озере и его необычных следах. Казалось бы, поиски должны активизироваться и принести реальные результаты. К сожалению, далее дело не пошло, эта тема в силу отсутствия новых фактов и доказательств постепенно перестала вызывать былой интерес.

Теперь вновь вернемся в 1980-е годы, к моменту открытия следов. Удивительным образом пересеклась со статьей о Хиргис-Нуре вышедшая десятью месяцами ранее в том же журнале «Природа» публикация специалиста по ископаемым черепахам Вячеслава Михайловича Чхиквадзе из Института палеобиологии Академии наук Грузии в соавторстве с монгольским ученым Х. Тэрбишем. Эти исследователи обратили внимание на древние каменные изваяния, напоминающие гигантских черепах. Монголы называют их ястмельхиями. Самое крупное изваяние установлено среди развалин древней столицы Монголии - Хара-Хорине. Его длина составляет 280 см, ширина - 125 см, высота - 105 см. Несмотря на то, что каменные черепахи выполнены в разных стилях и относятся к разным векам, их мифический образ поразительно близок к внешности современных водных черепах. Авторы статьи задаются вопросом: не послужило ли прообразом ятмельхия какое-нибудь реальное животное? Может быть, в роли моделей для древних мастеров выступали какие-то дожившие до исторического времени черепахи? Далее рассуждения строятся таким образом: «Представляется очевидным, что ястмельхий обитал не на суше, а в воде. Об этом свидетельствуют уплощенные карапаксы с изображением на некоторых из них водных растений в виде извилистых лент с ответвлениями. Свирепый оскал и длинные когти на лапах указывают на хищный образ жизни. Орнамент на панцире отображает роговые щитки, типичные для подавляющего большинства видов черепах». Правда, у каменных черепах пять когтистых пальцев, а у ближайших к Монголии современных водных черепах-триониксов (Trionix sinensis) - лишь три. Определенные черты сходства с монгольскими изваяниями имеют американские каймановые черепахи. Палеонтологи находили костные остатки таких черепах, обитавших в среднем плиоцене гораздо ближе, в Восточном Казахстане, в бассейне древнего Иртыша. Однако, как заключает автор, «у нас нет ни опровержений, ни доказательств того, что последние каймановые черепахи действительно вымерли в Азии около 2 миллионов лет назад». В этой связи можно провести аналогию и с открытым в 1948 г. в верхнемеловых отложениях Монголии ящером, по своему строению напоминающим гигантских морских черепах-протостегий . Этот ящер получил латинское название Therizinosaurus cheloniformes, переводимое как «косящий ящер черепахообразный». Для него были характерны широкое уплощенное тело, сильное развитие передних конечностей с громадными серповидными когтями, заключенными в острые роговые чехлы, и незначительное развитие или почти полное отсутствие костного панциря. Ящеры этого вида достигали длины 3,5-4,5 м. Они вели водный образ жизни в дельтовых областях материка и в прибрежных зонах морей.

Загадкой кажется и то, каким образом мастера VIII-XIII веков, не зная этих черепахоподобных животных, сумели воплотить их образ в камне. Выходит, что по этой версии вероятным обитателем Хиргис-Нура мог бы стать один из видов этих древних черепах, чудом доживших до наших дней. Водные рептилии, особенно черепахи, отличаются своей живучестью и способностью переносить неблагоприятный сезон года на дне водоема, и потому кажутся наиболее подходящими кандидатами для обитания в озере.

Итак, на основании всего изложенного можно определить следующие возможные причины возникновения следов на берегах озера. Во-первых, можно было бы попытаться объяснить феномен какими-то сильными локальными воздействиями на пляжи волн или ветра, но, судя по морфологии, месту и времени возникновения столь оригинальных форм рельефа, ничего схожего с ними эти силы образовывать не могут. Также не похожи они и на следы, оставленные людьми, техникой, какими-либо домашними или дикими сухопутными животными. Лодок, катеров и других плавсредств на озере нет, никто не ловит рыбу, побережье практически необитаемо, машины, хотя и заезжают изредка на косы, ничего подобного оставить после себя не могут. Самое крупное из местных животных - верблюд - также не способен столь сильно «пробороздить» пляж, да и зачем ему это делать?

Надо заметить, что «льдинная» гипотеза образования следов в результате выбрасывания штормовыми ветрами на берег крупных льдин выглядит наиболее привлекательно, но и она не подтверждалась, поскольку эти следы появлялись в середине жаркого лета. Можно предположить, что некоторые следы, оставленные весенними льдинами, могут в той или иной степени сохраниться до лета, но их форма, размеры и места выброса на берег должны быть непостоянны.

Впервые с воздействием крупных льдин на побережья я столкнулся во время экспедиции на Чукотку. По моим представлениям, в этом регионе удобнее всего было наблюдать последствия волнового выброса ледовых масс и сравнивать оставленные ими нарушения поверхности пляжей со следами на монгольском озере.

В двадцатых числах сентября 2001 года мы с другом прилетели в самый крайний на евразийском континенте поселок Уэлен, расположенный на длинной галечниковой косе Чукотского моря. В ту осень к побережью рано подошел большой массив битого льда. С берега казалось, что льды заполнили всю акваторию моря, совсем недавно радовавшую нас чистым бирюзовым простором, украшенным до самого горизонта фонтанами китов. За одну ночь у погранзаставы выбросило несколько тяжелых глыб поразительно прозрачного, переливающегося всеми оттенками морской голубизны, льда. Больше всего удивило, что огромные льдины почти не нарушили поверхности пляжа, состоящей из крупной, гладко окатанной гальки, тогда как на песчаных берегах дрейфующие ледяные поля могут выпахивать валы высотой до полутора метров.

С высоты Дежневской сопки было видно, что ширина ледовой полосы не превышает километра, а за ней простиралась чистая водная гладь. Зверобои надеялись на скорый отход льдов и с энтузиазмом готовились выйти в море охотиться на моржей, а если повезет, добыть серого или даже гренландского кита. Однако вскоре море успокоилось и застыло, как пруд. Ледовый пояс уплотнился и лишил возможности промысловые лодки отойти от берега. Единственное, что могли позволить себе охотники - выслеживать нерп в ледовых полыньях. Но к началу октября ледовая обстановка стала быстро меняться. Сильный прибой «перемолол» льды в серую крошку и завалил ею пляж. Ледяных останцев почти не осталось. Волны полностью изменили косу, идеально выровняли двадцатиметровую полосу галечника, не оставив никаких признаков недавнего присутствия на нем массивных льдин. Наоборот, из-за усилившихся заморозков и снегопадов к середине октября вдоль берега образовался вал из смерзшегося снега и мелкого льда, высотой до двух метров, сквозь который приходилось прорубать проходы, чтобы добраться до воды. Так, примерно за три осенние недели, до неузнаваемости поменялся облик уэленского побережья, убедив меня в быстроте и непостоянстве ледовых воздействий на галечниковые пляжи. Ничего, даже отдаленно напоминающего монгольские «следы», мне так и не удалось увидеть, но оставалась надежда на моржовые лежбища. Может быть, там крупные ластоногие оставляют после себя сходные следы?

Для выяснения этого вопроса потребовался еще один год. Следующей осенью мы вновь были на Чукотке, но на этот раз в поселке Энурмино, расположенном почти на линии Северного полярного круга, у мыса Сердце-Камень, известного своими крупными моржовыми лежбищами. Звери выбирают для отдыха узкие участки галечникового пляжа, зажатого береговыми утесами. Создается впечатление, что в период максимальной численности моржам просто не хватает здесь пригодных для отдыха мест. Сотни и тысячи животных сплошь заваливают своими телами все пригодные участки тверди, а с моря прибывают все новые и новые партии моржей, создавая постоянную неразбериху. По мере приближения людей масса отдыхающих моржей приходит в движение и «слой за слоем» уходит в море. Пляж пустеет, но при этом на его поверхности не видно никаких контуров от тел, вся галька здесь полностью перемешана многотонной биомассой. И все же чукотские наблюдения не разочаровали меня, а напротив, укрепили меня в мысли об уникальности монгольских следов и настроили на дальнейший поиск разгадки их происхождения.

Версия зоологической природы следов, связывающая их появление с обитающим в озере крупным неизвестным видом животных, кажется на данный момент наиболее предпочтительной, но и у нее наберется немало контраргументов. Прежде всего, напрашивается вопрос - каким образом столь крупное животные могло сохраниться незамеченным за многие десятилетия активного исследования природы Монголии многочисленными научными экспедициями? Какова вероятность и в чем причина «пропуска» такого животного? По крайней мере, оно должно периодически появляться на поверхности акватории, льдах и на пляжах, особенно если это представитель ластоногих млекопитающих. В этом случае его должно видеть и знать местное население.

В связи с этим вспомнились эпизоды моих давних студенческих наблюдений на дагестанском побережье Каспийского моря в устье реки Самур. Здесь по инициативе профессора Московского государственного пединститута Алексея Васильевича Михеева был создан стационар по изучению сезонных миграций птиц, через который прошло несколько поколений студентов-биологов. Мое участие в этих работах началось осенью 1979 года и повторилось еще трижды в весенне-осенние сезоны 1980-1981 годов.

Ежегодно мы разбивали лагерь в одном, приглянувшемся месте, у основания высокой, поросшей тамариксом, дюны. С ее вершины открывался живописный вид на пустынное взморье. Особенно красивой становилась окружающая местность на рассвете после ночных заморозков, когда все вокруг: земля, травы, кустарники, наши брезентовые палатки покрывались искрящимся инеем, а море в лучах восходящего солнца становилось каким-то космически синим, а затем насыщенно-голубым с белыми «барашками» волн стихающего прибоя. Белые шапки ломоноса на кустах и красноватые пятна солянок посреди серых волнистых песков, желто-зеленая стена тростников по берегам Кара-су, глинистая дорога, идущая сквозь непролазную стену ежевики под огромными кронами деревьев Самурского леса, - такими запомнились картины природы в дни наших экспедиций. В прозрачном воздухе весь пейзаж с линией заснеженных гор у горизонта, развалинами дербентской крепости, дюнами и морем приобретал исключительную объемность и красочность.

Главное же внимание у всех нас было приковано к птицам. Их было очень много, особенно удивляли своим разнообразием цапли, утки, кулики. Трудно описать восторг от впервые увиденной стаи фламинго, пеликанов, белых и желтых цапель, караваек и колпиц. Но, кроме птиц, нам были небезынтересны и другие животные. Однажды в конце марта я заметил, как над морем стали появляться стаи чаек и крачек. Вереницы птиц летели вдоль берега и как дождь сыпались в воду, вылавливая какую-то мелкую рыбешку. Увлекшись этим зрелищем, я не сразу заметил, что подошедший косяк кильки привлек и других любителей рыбалки. Неожиданно из воды показалась голова каспийского тюленя, затем еще несколько животных появилось на пенящихся гребнях волн, а чуть дальше затемнели спины полусотенной тюленьей стаи. Животные плыли в одном направлении, и было хорошо видно в бинокль, как, выныривая из воды, звери распугивали вокруг себя целый веер рыб.

Нам еще не раз пришлось встречаться с проплывающими и отдыхающими на воде тюленями, оставить их без внимания было невозможно, и трудно поверить, что столь заметные обитатели моря могли долгое время оставаться вне поля зрения людей. В Каспийском море не только тюлени, но и крупные осетровые рыбы часто напоминают о своем присутствии, причем познакомиться с ними, а иногда и поймать их можно и без специальных снастей. По не совсем понятным причинам в тихую погоду осетры нередко выставляют из воды на обозрение голову и переднюю часть тела, иногда над волнами показывается спина или хвостовой плавник рыбин, а небольшие экземпляры в состоянии выпрыгнуть из водной стихии целиком.

Проходя вдоль края прибоя, я заметил на мелкой воде чуть шевелящего плавниками крупного осетра (как потом оказалось, массой 25 килограммов). Схватив его обеими руками за основание хвоста, я вытащил рыбу на берег. В последующие дни участники нашей экспедиции поймали таким образом еще двух, но более мелких осетров. Никаких внешних аномалий или повреждений у рыб замечено не было. В чем причина такого поведения рыб, нам установить не удалось. Возможно, это было связано с болезнью или токсичным отравлением, хотя, по мнению местных рыбаков, осетры часто выбрасываются на берег после сильных штормов, когда жабры рыб забиваются песком.

Так или иначе, крупные обитатели Каспия - тюлени и осетровые рыбы, несмотря на то, что их не искали специально, сами проявили себя. Кажется маловероятным, чтобы столь же крупные животные, населяющие Хиргис-Нур, постоянно оставались бы вне поля зрения местных жителей.

Если это крупная водная черепаха или другая рептилия, то по аналогии с каспийской, болотной или мягкотелой амурской черепахой, она может зимовать на дне озера, не показываясь на поверхности с сентября до апреля или мая. В этом случае такое животное увидеть труднее, но летом на открытых, хорошо просматриваемых и доступных берегах регулярно бывают люди. На Хиргис-Нуре нет обширных прибрежных топей и тростниковых крепей, способных укрыть от глаз таких животных. Однако монголы, кроме расплывчатых легенд о мифических обитателях озера, ничего не рассказывают (или не желают рассказывать?) Не найдено никаких костных остатков, принадлежащих подобным существам. Да и анализируя сами следы, нельзя уверенно ответить, что делают их обладатели на берегу, за счет чего они передвигаются и каким образом возвращаются обратно в воду. Если следы часто располагаются в тесном соприкосновении друг с другом, то это может указывать на млекопитающих с мягкими покровами тела, а не черепах с их жесткими панцирями. Более того, следы, оставляемые морскими черепахами, выползающими на песчаные пляжи в тропиках, совершенно не похожи на монгольские. Плохо связываются с образом черепахи и убеждения местных монголов о якобы живущих в озере «китах». И почему в одних случаях следы имеют вполне определенную форму, а в других мы видим хаотичное нагромождение куч песка и гравия? Не таится ли за всем этим невольное желание выдать желаемое за действительное? Не ошибаемся ли мы в чем-то очень простом, и, поддавшись фантазиям, не желаем признавать своих заблуждений?

Самым сложным психологическим моментом является преодоление стереотипа «всеизученности» Монголии, о которой написаны горы книг, сняты километры кинопленки, и где, казалось бы, уже нет никаких шансов открыть что-то новое и примечательное. Монголия как магнитом притягивает жаждущих приключений и тайн туристов со всего мира. Есть ли в таких условиях шанс для неизвестного реликта? На все эти вопросы еще предстояло найти ответы. Так или иначе, никаких иных объяснений возникновения следов у нас не было.

Конечно, нельзя сбрасывать со счетов еще слабую изученность Хиргис-Нура, традиционное неиспользование водных ресурсов местным населением на фоне весьма специфического отношения монголов к природе, основанного на народных традициях и национальной религии. Нельзя пренебречь и многолетними наблюдениями российских геологов, специально уделявших внимание этому вопросу, но факт остается фактом: из года в год, регулярно в середине лета, на определенных участках побережья озера наблюдаются своеобразные, однотипные, обычно групповые, нарушения поверхности песчано-галечных пляжей некими достаточно крупными, тяжелыми, компактными объектами, перемещающимися из воды на сушу. Причем такие события случаются периодически, за короткий промежуток времени. С таинственными следами связывается и услышанный однажды ночью членами экспедиции громкий рев со стороны озера.

Что же может скрываться за всеми этими фактами? Заблуждение, иллюзия, мистификация? Почему эта и подобные ей истории так живучи? Естественно, мысль о существовании в озере крупного реликтового животного очень привлекательна, но для этого должны выполняться несколько важных биологических условий. Каковы же они?

Изрядно покопавшись в фондах Тверской областной и Российской государственной библиотек, мне удалось отыскать следующую информацию. Котловина Больших Озер, расположенная в северо-западной части Монголии, представляет собой один из наиболее древних и крупных озерных комплексов Центральной Азии. Эта огромная замкнутая впадина включает пять крупных озер: Хиргис-Нур, Айраг-Нур, Хара-ус-Нур, Хара-Нур и Доргон. По мнению известного специалиста-гидролога, доктора географических наук Николая Тимофеевича Кузнецова, речная и озерная сеть Центральной Азии в основных чертах сформировалась еще в мезозое. Общий план рельефа местности в то время уже напоминал современный. В своей книге «Воды Центральной Азии» Кузнецов отмечает, что Хиргис-Нур занимает наиболее низменную часть Котловины Больших озер (1029 м н.у.м.). Длина озера составляет около 75 км, ширина - до 31 км при средних значениях - 19 км, а протяженность береговой линии озера - 253 км. При этом его площадь достигает около 1400 квадратных километров, что сравнимо, например, с площадью пяти Селигеров. Берега сложены в основном из гальки и щебня, в местах выхода грунтовых вод встречаются участки заболоченных лугов. С севера озеро огибает хребет Ханхухэй (Хан-Хухийн-Нуру), с юга - гряда Галбайн-ула, которая переходит и на восточное побережье. В связи с пустынностью окружающей местности, район озера очень слабо населен.

Более подробные сведения по Хиргис-Нуру удалось почерпнуть из докторской диссертации Аюурын Дулмаа «Биология озер Монгольской народной республики», защищенной в Иркутске в 1974 г. В этой работе я впервые нашел название двух вклинивающихся в озеро с северного побережья песчано-щебнистых кос, на которых в основном и появляются следы: одиннадцатикилометровой восточной Шугум и расположенной в 25 км западнее ее восьмикилометровой Чацарганы шугум. На глубоководность озера указывали проведенные промеры: на всех его участках на удалении 100-300 м от берега глубина достигала 40-70 м, а в 3-4 км от берега известны глубины до 80 м. Средняя же глубина озера оценивается в 47 м.

В юго-восточной части Хиргис-Нур соединяется узкой пятикилометровой протокой Холай с более мелководным и опресненным озером Айраг-Нур. Его площадь составляет около 143 квадратных километра при средней ширине в 9 км (максимально до 16 км). Глубины значительно меньше, чем в Хиргис-Нуре и не превышают 10 м. В озеро впадают две крупные реки - Дзапхан и Хунгуй.

Характерной чертой побережья Хиргис-Нура, отмеченной многими исследователями, являются древние береговые валы и террасы, что указывает на процесс постепенного сокращения его акватории. Так, на северном побережье насчитывается четыре мощных полого понижающихся террасы, самая верхняя из которых приподнята над уровнем озера на 18-20 м. По мнению известного географа Э.М. Мурзаева, в мезозойское время на месте Хиргис-Нура существовал обширный водоем, размером 120*210 км при высоте уровня воды на 20 м, а по другим данным - даже на 100 м (!) выше современного. Суммарная акватория всего бассейна Котловины Больших озер составляла около 92 тысяч км2, что больше площади Аральского моря до начала его иссушения. Однако в четвертичный период изменения климата и рельефа привели к фрагментации и сокращению площади древнего водоема. Исключительный интерес к исследованию развития озерных систем в Монголии вызван, по мнению другого известного ученого Г.Г. Мартинсона, еще и тем, что вся территория Центральной Азии с мезозоя и до настоящего времени не подвергалась морским трансгрессиям и сохраняла континентальный режим.

Вода в озере относится к сульфатно-содовой группе и содержит до 7,7 г/л солей, однако ее минерализация не остается постоянной, а заметно понижается в годы с большим количеством осадков. Находки раковин моллюсков-унионид, не переносящих осолонения, в отложениях на берегах озера указывают на то, что в прошлом воды Хиргис-Нура были пресными.

Ледостав на озере происходит в конце декабря и длится до апреля. Толщина льда составляет 60-70 см, но в центральной глубоководной части озера лед тоньше. Прозрачность воды летом 5-7 м, зимой - до 10 м. Летом в прибрежной части вода сильно прогревается, у поверхности открытых плесов она холоднее. Дно озера покрыто песчано-илистыми грунтами.

Донная фауна Хиргис-Нура бедна, там встречается по одному виду пиявок и бокоплавов, в планктоне насчитывается двадцать видов мелких животных и микроводорослей. Из более крупных растений вдоль побережья распространены водорослевые заросли из урути, водяной сосенки, кладофоры, энтероморфы, хары. В пресном Айраг-Нуре летнее развитие фитопланктона придает воде желтовато-зеленоватый оттенок и понижает прозрачность до одного метра. Наиболее крупные заросли тростника, камыша и рдестов шириной в несколько километров сосредоточены в придельтовых участках рек.

Ихтиофауна озер носит резко выраженный реликтовый характер и представлена алтайским османом (Oreoleuciscus potanini), образующим несколько различных форм (иногда выделяют в качестве вида более крупного большеротого алтайского османа (O. pewzowi)). Во всяком случае, монгольское население хорошо отличает этих рыб, называя более мелкую растительноядную форму - «шар загас», а более крупную рыбоядную форму - «нохой загас» (рыба-собака). При этом во всех озерах можно обнаружить особей, составляющих всю гамму постепенного перехода от одной формы к другой. Для османов характерна приспособленность к различной степени осолонения и кислородной насыщенности вод, благодаря которой они обитают в обоих озерах.

Средний вес алтайского османа в Хиргис-Нуре составляет 275 г. Самые же крупные выловленные экземпляры достигают пяти и более килограммов в весе и одного метра в длину. Питаются эти рыбы мелкими водорослями, в меньшей степени - моллюсками, ручейниками, детритом, а более крупные особи ведут хищный образ жизни, поедая много мелкой молоди рыб, которая тысячными стадами держится на мелководьях. Нерестятся османы в июне-июле, откладывая икру на грунты с растительностью, реже на каменистое дно. Но не это, в конечном итоге, важно для наших рассуждений, а количество рыбы.

Запасы османов довольно значительны, возможный годовой улов в Хиргис-Нуре без ущерба их популяции может составлять 7-10 тысяч центнеров в год. В свое время были разработаны рекомендации по созданию рыболовецких бригад для добычи османа и его использованию на зверофермах и для копчения. Косвенным индикатором обилия рыбы в озерах служит и высокая численность птиц-ихтиофагов: больших бакланов, крупных чаек, на Айраг-Нуре гнездятся даже кудрявые пеликаны.

И, наконец, одно из важных условий выживания древних животных в Евразии заключается в характере мощных ледниковых покровов, широко распространенных в холодные эпохи за последние 130 тысяч лет. Обширные оледенения коренным образом изменили ландшафты, привели к сменам растительности, речной сети и озер. Поэтому сразу напрашивается вопрос - подвергалась ли Котловина Больших озер длительному ледниковому воздействию?

В научной литературе найден обнадеживающий ответ - в интересующим нас регионе сплошного оледенения не было, хотя ледники находились совсем рядом в горах Алтая и Саян и спускались дальше на юг до Тибета и Гималаев. Более того, природные условия менялись здесь постепенно, и хотя в итоге они привели к высыханию и распаду огромного центральноазиатского моря на отдельные изолированные озера, возможности для обитания в них реликтовых животных кажутся достаточно приемлемыми (большой объем воды, обилие рыбы как источника пищи). В целом история развития ландшафтов Котловины Больших озер с окружающими ее горными цепями, по мнению ряда экологов, обусловила уникальное биотическое разнообразие не только для Внутренней Азии, но и для всей Евразии к северу от субтропиков.

Существует и еще одно свидетельство о чем-то подобном, но уже касающееся другого крупного озера Центральной Азии. С нашими монгольскими изысканиями пересеклись интересные сведения, собранные академиком Владимиром Афанасьевичем Обручевым (1863-1956) во время его путешествия в Монголию и Китай. В своем письме от 24 августа 1893 г. Григорию Николаевичу Потанину он пишет: «… с Дуланг-кита на Кукунор также прошел новыми дорогами и на южном и восточном берегах этого прелестного озера провел 6 дней (19-24 июля); озеро несомненно усыхающее … и представляет остаток Ханхая, уцелевший в межгорной котловине благодаря значительному притоку пресной воды, тогда как другие остатки того же внутренне-азиатского моря - горько-соленые озера Северного Цайдама - усохли до размеров маленьких озерков.

Мнение о реликтовом характере Кукунора подтверждается также рассказами монголов о существовании в этом озере тюленя; рассказы правдоподобные - людей, видевших убитого тюленя (которого они называют морской собакой) и описывающих его наружность вполне верно; этот факт новый и не менее интересный для зоологии, чем для геологии; Байкал нашел себе соперника, еще перещеголявшего его своей абсолютной высотой».

А вот выдержки из самого отчета В.А. Обручева «Центральная Азия, Северный Китай и Нань-Шань». Владимир Афанасьевич пишет:«Во время стоянки (на берегу китайского озера Кукунор - прим. авт.) я занялся сбором органических остатков, выбрасываемых озером … часто попадаются кости и головы рыб, между прочим, очень крупных (головы величиной в большую чайную чашку), кости и перья водяных птиц (на озере видны бакланы, чайки, турпаны, а вдоль берега бегают красноногие кулики), а также кости млекопитающих; найдены также позвонки змеи.

Видя, что я собираю раковины и даже кости, мой новый рабочий, именовавший себя Абаши Гаврилович (он был родом из Уланкома на озере Убса в С.-З. Монголии и в молодости бывал в южной половине Зап. Сибири до Томска, где и научился немного по-русски), рассказал мне следующее (привожу дословно рассказ, записанный в моем дневнике под диктовку монгола):

«Восьмой год тому назад (т.е. в 1885 г.) по всему Куку-нору (где тогда еще жили монголы), Цайдаму и Шара-гольджина (в Западном Нань-Шане) случился падеж всякого скота и болезнь на людях - больные паршивели и умирали; об этом донесли большому ламе, живущему на юге Тибета на горе, который ответил, что это бедствие происходит от присутствия в Куку-норе вредного животного в роде собаки; большой лама сам приехал на Куку-нор искать его и провел на озере 12 дней; дело было зимой; искало множество народа, посланного от всех хошунов, но увидел его сам большой лама, читавший молитвы на скале у берега озера близ устья р. Бухаин-гола; животное по временам выходило на лед; тогда возле того места, где оно вылезало на лед, насторожили ловушку с трезубцем (острогой?) и ружье, и на четвертый день животное попалось; его мерзлый труп привезли к князю Курлык-бейсэ, который передал его собравшимся ламам от 12 хошунов; после всенародного оплевания труп по частям - отдельно кожу, мясо, жир, внутренности и кости - сожгли внутри особой изгороди, чтобы пепел не разносило ветром, затем пепел зарыли с заклятиями в землю и поставили на этом месте какой-то знак». Рассказчик сам видел труп животного у Курлык-бейсэ; длиной он был в размах (6 футов?), голова совершенно собачья, глаза большие, уши очень маленькие, зубы собачьи, но клыки длиной в указательный палец (1,5 вершка), так что при немного разинутой пасти можно было просунуть позади клыков толстую палку; торчали ли клыки из-за губ - не знает, так как привезли труп мерзлый с раздвинутыми губами; на поверхности тела волос был короткий, масть - зеленовато-серая с блеском; спереди животное имело две коротенькие ноги, по ? арш., с когтями, а сзади ног не было, туловище оканчивалось каким-то горбом (другого выражения рассказчик не мог подобрать); большой лама говорил, что в его желудке оказались рыбы, проглоченные целиком.

В последующие годы тангуты видели еще несколько таких «озерных собак», как их называли, но меньшей величины, преимущественно осенью, когда уже образовались забереги льда, на которые собаки вылезали; у косы, которую мы видели накануне, 2-3 года тому назад убили маленького «щенка», хвост которого был совсем рыбий; он так же вылезал на заберегу и испугал овец, подошедших к воде».

Из этого рассказа, который едва ли можно считать праздной выдумкой моего монгола или монгольской сказкой, нужно заключить, что в Куку-норе водится крупное млекопитающее из отряда ластоногих, вероятно, разновидность тюленя или даже моржа (если действительно были большие клыки у пойманного экземпляра); но объяснить присутствие ластоногого в озере, в настоящее время лишенного стока и расположенном под 370 с.ш., можно только тем, что это озеро представляет остаток прежней обширной озерной системы, покрывающей значительную часть Центральной Азии…» В.А. Обручев также отмечает, что площадь Кукунора значительно сократилась - судя по галечно-песчаным отложениям, на 50-60 м, т.е. озеро в прежние времена могло иметь сток в Хуанхэ и должно было быть пресным, и постепенно осолонилось только по прекращении этого стока. «Благодаря исключительно благоприятным условиям, - писал он, - например, холодному климату, вследствие высокого положения между горами и слабому, сравнительно, осолонению воды в Куку-норе могли сохраниться остатки фауны третичных озер, постепенно приспособлявшиеся к новым условиям жизни и представляющие в настоящее время реликтовую фауну».

На этом необычные встречи на Кукуноре и других китайских озерах не закончились. Они случаются до сих пор. Вот лишь некоторые наиболее любопытные упоминания о таких событиях, которые удалось отыскать в Интернете.

В середине июня 1955 г. небольшая группа ученых в сопровождении бойцов Народно-освободительной армии Китая проводила на озере Цинхай (Кукунор) научные исследования. В один из дней десять из них на двух автомобилях-амфибиях отправились от восточного склона горы Хайсиншань к противоположному берегу. Был примерно полдень, стояла ясная погода, поверхность озера была гладкой, как зеркало. Когда отряд прошел по озеру около 7-8 км, командир отделения Ли Цзяоань внезапно увидел впереди справа некий черно-желтый предмет длиной около 10 м и шириной около 2 м. Предмет находился на расстоянии около 80 м. Командир Ли решил, что это песчаная отмель, и приказал водителям соблюдать осторожность. Машины приближались к «отмели». Когда до нее оставалось около 30 м, «отмель» внезапно зашевелилась, поднялась из воды на 30 см и так же внезапно погрузилась в воды озера.

Весной 1960 г. бригада рыбаков вела промысел на этом же озере. Рыбаки увидели в отдалении «черный островок», о который разбивались волны. Внезапно «островок» пришел в движение и поплыл.

23 мая 1982 г. экипаж рыболовного судна № 2 пятой бригады Цинхайского сельхозпредприятия вновь наблюдал «чудовище». Погода в тот день была жаркой. Около 4 часов пополудни рыбаки собрались в обратный путь. В этот момент двое членов экипажа увидели с кормы некий черно-желтый предмет, плывущий в 20 румбах к северу от горы Хайсиншань. Нельзя было различить ни хвост, ни голову, однако это была не лодка. Длина загадочного объекта составляла 13 - 14 м. Увидев предмет, рулевой тотчас направил судно к нему. Когда до существа оставалось около 50 м, оно нырнуло, видимо испугавшись шума двигателя. Наблюдение длилось около 5 мин и было зафиксировано в вахтенном журнале…

Озеро Туншань провинции Хэнань находится в междуречье Танхэ и Биянхэ, в бассейне Янцзы. Истоки рек, питающих озеро, лежат в горном районе Байюньшань. Это озеро, входящее в систему водохранилища Сунцзячан, имеет площадь водного зеркала 186 кв. км. В окрестностях озера нет источников загрязнения, поэтому его воды чисты, прозрачны и изобилуют рыбой.

Один из руководителей местной администрации рассказал корреспонденту, что первые сообщения о наблюдении «монстра» относятся к середине 80-х годов прошлого века. С тех пор сообщения появляются регулярно, в иные годы - по 3 и более раз.

Однажды сентябрьским вечером 1985 г. рабочий местной рыболовецкой бригады Ма Хайли возвращался домой на моторном баркасе. Лодка пересекала озеро с запада на восток. Приблизившись к островку посреди озера, Ма увидел в лунном свете на его берегу какое-то крупное существо. Существо наполовину находилось в воде. Верхняя часть его черного тела оканчивалась головой размером с коровью. Формой головы монстр напоминал змею. На голове животного Ма разглядел ноздри и глаза величиной с медную тарелку. Кожа существа была покрыта серыми пятнами. Заметив человека, существо соскользнуло в воду и удалилось в юго-восточном направлении, поднимая полуметровые белые волны и распространяя неприятный запах. Начальник рассказал, что Ма «слег с перепугу и поправился только спустя месяц».

Спустя 10 лет после этого события, в 1995 году, «монстр» напугал уже две группы людей. Начиная с 1985 г. уже свыше 100 человек утверждают, что видели существо.

Откликнулся на наши вопросы и журнал «GЕО», опубликовавший предположение о возможной связи между необычным явлением на Хиргис-Нуре и вьетнамской легендой о гигантской черепахе в ханойском озере Хо-Хоан-Кием.

Такими результатами закончились наши поиски в библиотеках и обсуждения в стенах института в Старомонетном переулке, но для прояснения ситуации требовалось продолжение специальных изысканий непосредственно на берегах этого таинственного озера. Однако дальнейшие перипетии моей судьбы надолго отодвинули поиски, ведущие к разгадке этой тайны.

Глава 7. Криптиды, или моя третья тайна

Статья в «Природе» не давала мне покоя весь 1989 год. Хотелось как можно быстрее получить практический совет от людей, бывавших в Центральной Азии и, возможно, сталкивающихся с подобными необычными явлениями. Однако идти сразу к профессиональным зоологам было, по моим представлениям, в ту пору еще преждевременно, поскольку отсутствовал сам предмет разговора - зоологический вид, а обсуждение того, чего еще никто не видел (и более того, мало кто в это верил), могло бы вызвать лишь недоумение или даже насмешку. Да и специалистов по животному миру Монголии среди моих знакомых не было, а личные впечатления о природе Азии ограничивались лишь кратким периодом работы в Узбекистане. И все же нужные люди вскоре нашлись. Связаться с ними помог один из моих старых московских друзей. Начинать нужно было с Дарвиновского музея, в стенах которого проходил постоянный семинар по проблеме реликтовых гоминоидов, основанный известным натуралистом П.П. Смолиным, и носивший после смерти Петра Петровича его имя.

Двадцатого декабря 1990 года я впервые посетил заседание этого семинара в небольшом полуподвальном помещении редакции газеты «Зов» во Втором Неопалимовском переулке. Семинар запомнился большим числом участников, съехавшихся из Ленинграда, Перми, Украины и других мест. Заседание открыла основатель и почетный президент Российского объединения криптозоологии Мария-Жанна Кофман, которая с большим вдохновением говорила о перспективах исследований загадок животного мира, новых поисковых экспедициях в «перестроечную» эпоху. Мария-Жанна, или, как мы все ее называли, Жанна Иосифовна - удивительная женщина с непростой судьбой, посвятившая полвека изучению феномена «снежного человека» в Советском Союзе.

Смолинские семинары позволили мне значительно расширить представления о многих необычных природных явлениях и получать самые свежие новости о зоологических загадках со всего мира. Среди них было немало и «озерных объектов», включая всемирно известную Несси, призрачных обитателей североамериканского озера Шамплейн (Champlain) и якутского озера Лабынкыр, монстра «Мокеле-мбембе» из конголезского озера Телле и других им подобных. Вскоре и мне удалось поделиться своими соображениями по поводу монгольского феномена в кругу новых друзей. Моим наставником и проводником в этот мир стал замечательный человек, бессменный руководитель семинара Дмитрий Юрьевич Баянов, всемерно помогавший мне добрым советом и делом, настраивая на продолжение поисков. Возникшее первоначально стремление сохранить все в тайне стало все больше перерастать в желание поделиться своими мыслями с окружающими. Вначале казалось, что стоит только сообщить о столь интересном явлении, как сразу же вокруг озерного обитателя начнется нездоровый ажиотаж, подобный синдрому Несси, и масса желающих со всего мира наперегонки устремится на берега озера для поимки монстра. Однако это было глубоким заблуждением. Монголия - это не Шотландия. Ничего подобного не произошло ни после первых выступлений и публикаций, ни спустя много лет… Наоборот, становилось все очевиднее, что чем больше людей знает и понимает смысл изложенного, тем быстрее удастся найти путь к решению этой загадки. Так или иначе, все неспокойные 1990-е годы стали годами ожиданий и несбывшихся надежд, но знания, полученные от общения с моими друзьями, позволили создать на основе голой абстрактной идеи последовательный план действий к разрешению тайны озера.

Итак, настало время дать пояснения, почему загадка монгольского озера была отнесена к так называемым криптидам?

Во-первых, отсутствовали прямые доказательства обитания в озере каких-либо крупных животных, с которыми можно увязать происхождение необычных следов. Однако совокупность косвенных данных могла свидетельствовать именно об их животном происхождении, поскольку другие гипотезы менее достоверно объясняли их природу. Все это и подразумевает криптид - труднообъяснимое с современных научных позиций необычное природное явление, возможно, имеющее под собой зоологическую основу.

Налицо пограничная ситуация, когда о реальном существовании нового для науки вида говорить еще рано, но предположение о его существовании нельзя не принимать во внимание. Такие ситуации нередко предшествуют научному описанию вида и, как правило, непродолжительны, т.е. длятся до тех пор, пока в руки исследователей не попадет живой или мертвый экземпляр животного или части его тела (кости, шкуры и проч.), по которым можно классифицировать вид согласно международной номенклатуре, и присвоить ему латинское название.

При помощи собранных данных можно будет подтвердить существование нового вида животных или, наоборот, доказать обратное, обнаружив фиктивность, недостоверность версии, принадлежность феномена не к предполагаемому, а к уже известному таксону или вообще к проявлениям сил костной природы или деятельности человека. Во всяком случае, составлением подобного «досье» нужно заниматься специально, кропотливо применяя специальные методики и приемы, широко привлекая данные из разных научных дисциплин.

«Безусловно, что изучение редких видов животных, - как писал крупнейший ученый в этой области, профессор В.Е. Флинт, - принципиально отличается от стандартного фундаментального изучения биологии обычных зоологических видов, … становится очевидным, что изучение редких видов составляет совершенно самостоятельную отрасль зоологии, характеризующуюся собственным объектом изучения, собственными подходами, задачами и методами, вполне заслуживающую и терминологического обоснования». Изучение редких, а тем более еще неизвестных, предположительно существующих животных - трудное, часто неблагодарное занятие. «Нужно помнить, что попутный сбор материала по редким видам невозможен или, по крайней мере, неэффективен. Нужно быть готовым и к тому, что истинно ценная и новая научная информация может оказаться мизерной даже после упорных исследований» .

Большую проблему представляет «отсев» нужных фактов в огромном океане информационного шума, искаженных, преувеличенных, придуманных историй, обрушивающихся на любого исследователя криптидов. Немалую сложность представляет и преодоление стойкого стереотипа: «здесь никого не может быть, потому что другие ничего не нашли» и мнений авторитетных коллег, заранее отвергающих все, кроме отрицательных, результаты работы. При этом годы поисков и колоссальных затрат сил и средств могут привести к весьма скромным результатам, но в том и заключается их истинная научная ценность, поскольку они с каждым разом помогают открывать все более сложные, «проблемные» виды животных.

Как известно, несмотря на всю свою парадоксальность, открытия крупных животных случались не раз на протяжении всего ХХ века. Не хочу в очередной раз повторять классические примеры с горной гориллой, лесным жирафом-окапи, комодским вараном, древней рыбой - латимерией и многими другими видами. Чего только стоит открытие в 1992 г. крупной (массой около 100 кг!) антилопы псевдоорикса (Pseudorys nghetinhensis) в горах Вьетнама! Примечательно, что в этом случае, как и в ряде других, более ранних, относящихся к открытиям крупных представителей фауны, сначала в руки ученых попало не само животное, а его рога, черепа и шкуры, доставленные местными охотниками, которые, конечно же, давно и хорошо знали эту антилопу. «Неизвестное» животное - это, как правило, животное, хорошо знакомое сотням, тысячам людей, порой целым народам, но неведомое ученым. Следовало бы, впрочем, уточнить: европейским ученым», - отмечает М.-Ж. Кофман. Это еще раз доказывает, насколько ценна информация, полученная от коренного населения, нередко облаченная в мистическую форму, но имеющая под собой определенную реальную основу. Ореол таинственности, легенд и сказаний почти наверняка окутывает каждый криптид. Люди с этим в конце концов свыкаются и перестают верить в их реальное происхождение. Положение часто усугубляется широким и вольным толкованием различных слухов и домыслов в прессе и на телевидении, что еще больше затрудняет сбор и без того скудной информации от очевидцев. Важно суметь отделить факты от сказочной ауры и попытаться использовать их в дальнейших поисках.

В 1955 году во Франции выходит в свет двухтомный труд зоолога Бернара Эйвельманса «По следам неведомых животных», содержащий обширный материал о неизвестных науке представителях фауны, которые официально не описаны и не признаны из-за отсутствия или недостаточности образцов в научных коллекциях, но по которым есть свидетельские или косвенные доказательства. «Скрытность» этих животных и заключается в том, что, будучи достаточно крупными (соизмеримыми или превышающими размеры человека), они по ряду причин долго остаются неизвестными для науки. Открытие таких видов происходит, как правило, «неожиданно», с весомой долей сенсационности.

В любом случае, криптозоология, как подчеркивает Б. Эйвельманс, не тайная или оккультная наука, какой некоторые пытаются ее представить, а наука о крайне редких, исчезающих видах животных, которых еще предстоит изучить. Она способствует более полной инвентаризации современной фауны и направлена на сохранение видов, которым угрожает гибель еще до того, как их официально откроют.

Часто такие животные представляют собой реликты, «живые ископаемые», заметно отличающиеся по своему облику и строению от других представителей современной фауны, доживших до наших дней в локальных, ограниченных районах планеты.

Другую категорию составляют виды, бывшие в историческое время достаточно обычными, но вытесненные или истребленные человеком и считающиеся уже вымершими. Поиск их чудом уцелевших представителей в последних местах обитания, «воскрешение из мертвых» путем принятия экстренных мер особенно актуально в связи с продолжающимся ростом числа таких видов во всех регионах мира.

Следует иметь в виду, что отдельные географические популяции или подвиды реликтовых и вымирающих видов могут быть обнаружены в разных, иногда весьма удаленных друг от друга районах. Яркий пример тому - недавняя поимка у берегов острова Сулавеси (Индонезия) рыбы латимерии, ранее (в 1938 г.) близкий вид был открыт в западной части Индийского океана близ Мадагаскара.

Иногда немало времени может занимать период от момента получения неоспоримых «вещественных» доказательств существования нового вида до его наблюдения (фотографирования, видеосъемки) в условиях естественной свободы. В этот промежуток времени такой «недооткрытый» вид также может быть отнесен к категории криптозоологических, хотя в его существовании уже нет оснований сомневаться (правда, может возникнуть ситуация, когда исследователи не успевают сделать описание очень редкого вида до его полного вымирания, а фиксируют лишь следы его недавнего пребывания).

В специальную категорию выделяют и отдельных особей давно известных видов животных, обладающих рекордными размерами и необычным внешним видом. Особенно много споров было по поводу самых крупных экземпляров гигантских анаконд, крокодилов, акул, осетров, медведей и прочих «впечатляющих» представителей животного мира. Заполучить такие заманчивые трофеи всегда стремятся самые известные музеи мира и богатые коллекционеры.

И наконец, существует целая группа гипотетических наиболее противоречивых криптидов, сведения о которых содержатся в историко-архивных, литературных и прочих источниках. В их числе различные морские и озерные «монстры», сверхгигантские змеи и многие другие призрачные объекты, входящие в сферу зоологического фантоминга.

Познакомившись с В.В. Ярмолюком, я мечтал о скорейшем посещении монгольского озера. Идея совместных поисков казалась на первый взгляд простой и понятной, тем более что и сам Владимир Викторович всемерно помогал мне попасть в состав экспедиции. Наш план был прост. Геологический отряд мог без особого труда заехать на Хиргис-Нур, оставить меня на побережье для наблюдений, а затем забрать на обратном пути. На худой конец можно было ограничиться и кратковременным посещением озера по пути следования отряда к основному району работ. Летом 1990 года попасть в экспедицию было уже поздно, но на следующий 1991 год все должно было пройти по нашему плану. Следовало только заранее позаботиться о получении загранпаспорта, урегулировать сроки моего отпуска и скопить необходимую сумму денег для покрытия экспедиционных расходов. Все это казалось вполне осуществимым.

Наступивший 1991 год преподнес неожиданные сюрпризы. Весной я был полон надежд на поездку, и казалось, ничто не могло ей помешать. Правда, вопрос с моим отпуском никак не мог решиться. Новые веяния в жизни страны не обошли стороной и место моей основной работы - Завидовский научно-опытный заповедник. Общественное мнение складывалось не в его пользу. В прессе то и дело стали появляться разоблачающие статьи о «Завидове», об охотах, которые устраивал здесь Генсек и его окружение. Особенно усердствовали руководители ближайших районов, еще совсем недавно безропотно молчавшие и не смевшие мыслить о подобном. Они рассчитывали воспользоваться «смутой» и прибрать к рукам готовые «дары природы»: одни хотели рубить заповедный лес, другие - отстреливать кабанов и оленей, третьи - заглядывались на ухоженные охотничьи дачи, построенные в живописных природных уголках. Конечно, все эти алчные помыслы маскировались благими целями - передать «кормушку» партийной элиты в руки народа, отдать госдачи детским домам, воинам-афганцам и ближайшим совхозам.

Складывалось убеждение, что благополучие завидовских угодий и все с ними связанное напрямую зависело от личного отношения к ним руководства государства. Н.С. Хрущев и Л.И. Брежнев любили охоту, лес, рыбалку, часто сочетали работу и отдых на лоне природы. Так с годами и создавался имидж «Завидова» как самого элитного охотничьего хозяйства России. С приходом М.С. Горбачева, в общем, равнодушного к охотам, над «Завидовым» стали сгущаться тучи. Внимание властей к нему существенно ослабло. Министерству обороны, в ведении которого находился заповедник, нужно было срочно искать компромиссные варианты его сохранения. Уже были сняты на дорогах посты ГАИ, разрешен беспрепятственный доступ всех желающих в леса, расширены зоны любительского лова рыбы, началась бурная дачная застройка окружающих деревень. В итоге многократно возросло число случаев браконьерства и беспокойства животных, незаконной рубки леса. Чтобы как-то нормализовать ситуацию, было решено организовать биосферный заповедник, в котором координация научных работ осуществлялась профильными институтами, а общее руководство заповедником оставалось за Министерством обороны. Казалось, что такое двойное управление заповедником и перевод его в новый статус позволит решить скопившиеся проблемы. Согласно новому проекту, вся территория «Завидова» должна быть поделена на несколько функциональных зон, причем наиболее сохранившиеся природные участки внутри лесных массивов должны быть оставлены «в покое» в качестве полностью заповедных ядер, а оставшиеся части лесов и полей переводились в зону регулируемого (щадящего) режима. Большого беспокойства уже начавшие хиреть и распадаться сельские и промышленные предприятия заповеднику не доставляли. Их дни были сочтены. Вскоре прекратился завоз минеральных удобрений на поля, остановились поселковые фабрики, никто не вспоминал про мелиорацию, резко упало поголовье скота на фермах, да и самих сельских жителей становилось все меньше, молодежь переходила на вахтовую работу в города, пополняла армию базарных «челноков».

В мае мне предстояло приступить к руководству проектно-изыскательными работами по организации биосферного заповедника. В качестве исполнителей были приглашены мои старые знакомые - ученые-биологи во главе с Николаем Андреевичем Соболевым. Мне также представился случай встретиться с лидером украинского природоохранного движения, талантливым журналистом-экологом Владимиром Евгеньевичем Борейко, автором брошюры «Царские охоты: от Владимира Мономаха до Владимира Щербицкого», приехавшего в тот год познакомиться с русской версией «царских охот». Интерес средств массовой информации к «Завидову» был в то время как никогда велик, особенно в связи с представившейся возможностью узнать о нем после, казалось бы, вечного запрета писать об этом «белом пятне» на карте Подмосковья, окутанном разными слухами и домыслами. Однако авторы публикаций, рьяно критиковавшие «Завидово» и призывавшие к его скорейшему расформированию (как это уже случалось в сталинскую эпоху 1951-1953 гг.) не принимали во внимание или не желали считаться с тем, что столь крупный (свыше одной тысячи квадратных километров) природный комплекс обеспечивал сохранение не только кабанов и оленей, но и всех его обитателей, животных и растений в окружении крупных городов и близкого соседства Москвы. Таким образом, «Завидово» сыграло, может быть, немаловажную роль своеобразной резервации, в которой местные животные сохранились гораздо лучше, чем за ее пределами.

Потребовать от своего начальства дать мне отпуск в самый разгар работ или, в противном случае, заявить о своем уходе с работы, я в то время был не готов. В итоге пришлось скрепя сердце принимать решение об отказе от участия в монгольской экспедиции, хотя впоследствии я много раз корил себя за этот поступок. Не знаю, сыграло ли это решение роковую роль в поисках разгадки тайны озера да и во всей моей судьбе, но оно ни малейшим образом не разубедило меня в необходимости дальнейших, уже самостоятельных поисков средств и возможностей для реализации поставленной цели. Оставалось лишь надеяться, что мне еще повезет в следующем 1992 году, но история распорядилась иначе.

Экспедиция началась без меня, но еще никто не знал, что ей суждено быть последней. После августовского путча и последовавшего за ним распада СССР события складывались по иному сценарию. В начале 1992 года неожиданно сменилось руководство заповедника, а сам он был реорганизован в Государственный комплекс. В таком качестве он уже совсем иначе выглядел на фоне разросшихся по округе шикарных коттеджей «новых русских», привлеченных аурой соседства с местом отдыха главы государства и слухами о каких-то невиданных красотах и целительных силах местной природы. Так и закончилась история с «Завидовым», отразившаяся определенным образом и на моем увлечении тайной монгольского озера.

Мне же оставалось лишь ждать возвращения Владимира Викторовича в Москву. Как оказалось, ввиду сжатых сроков его отряд находился на Хиргис-Нуре всего одни сутки - с 13 по 14 августа - и обнаружил лишь несколько старых следов. Любопытно, что в том году по монгольскому радио трижды передавали перевод статьи Ярмолюка, однако активных поисков за этим так и не последовало. Наступали уже другие времена, далеко не лучшие для науки.

Вскоре, 21 ноября, состоялось одно из самых памятных заседаний Смолинского семинара в Доме культуры «Вымпел» на Старом Петровско-Разумовском проезде о результатах поисков на Хиргис-Нуре. Это сообщение легло в основу статьи в журнале «Свет», все хлопоты по публикации которой взял на себя мой старый знакомый, журналист Герман Арутюнов. В конце ее содержалось обращение редакции ко всем заинтересованным лицам с просьбой организовать основательную экспедицию. В результате я получил несколько писем от самых разных людей, среди них нашелся даже аквалангист-подводник, но надежды на спонсорскую поддержку так и не оправдались.

Было решено подготовить более обстоятельную статью на английском языке в международный журнал «Криптозоология» («Cryptozoology»), но судьба ее осталась туманной. В свет она так и не вышла. Судя по письмам, приходившим к нам на семинар, на нее были отклики в США и Франции, но самой большой неожиданностью стала вышедшая спустя много лет публикация в журнале «GEO». Статью дополняла карта мира, составленная Б. Эйвельмансом, с отметками всех наиболее «нашумевших» мест встреч с необычными существами, среди которых оказалось и озеро Хиргис-Нур.

Наибольшую активность в поисках зарубежных партнеров и средств для нашей экспедиции проявила М.-Ж. Кофман. Вот некоторые выдержки из ее письма, отправленного из Парижа от 4 мая 1992 г. и адресованного мне: «С огромным интересом я прочла Вашу совместную с В.В. Ярмолюком статью о монгольских наблюдениях и, естественно, начала сразу искать возможность всемерно способствовать Вашей экспедиции. Она сразу представилась мне чрезвычайно важной, и я вскоре получила подтверждение этого при встрече с Вами».

В письме Жанна Иосифовна представила в качестве участника будущей экспедиции на монгольское озеро французского зоолога, специалиста по морским млекопитающим Жан-Пьера Сильвестра «...при первом взгляде на «следы» проявившего к ним огромный интерес». Далее она пишет: «…первый этап исследований предполагает очень ограниченные во времени и пространстве действия и не требует огромных вложений - ни техникой, ни людьми. Надо просто расположиться в трех точках побережья (где наблюдались следы) и ждать денно и нощно «их» прихода».

Надо отдать должное Жанне Иосифовне, которая, будучи уже в совсем не молодом возрасте, проявила исключительную энергию по поискам материальных средств для экспедиции. Ей удалось достать большую резиновую лодку с подвесным мотором, кинокамеру с несколькими катушками пленки (подарок от фирмы-изготовителя), собрать около одной тысячи долларов, получить принципиальное согласие от одного «закоренелого» путешественника, согласившегося доставить участников поисков аж до самого озера на своем вездеходе. Услуги в проведении видеосъемок предложил молодой оператор из Франции Режис Роллес.

В декабре 1992 года весь актив Смолинского семинара собрался на квартире Жанны Иосифовны, расположенной на Башиловской улице, в очередной приезд хозяйки из Парижа. В нашем разговоре она вновь подтвердила большой интерес к монгольской экспедиции среди французских энтузиастов и выразила надежду на ее организацию в ближайшее время. Тем временем мы продолжали искать любые возможности заинтересовать своих и зарубежных коллег.

Следующий отклик поступил в 1993 г. от Международного Французского радио. В передаче «Почтовый ящик», вышедшей в эфир 13 октября 1993 г., ведущая Ольга Минц порекомендовала мне прислать имеющиеся материалы для Фонда Кусто. В скором времени они были высланы в Париж через Французский культурный центр в Москве, однако ответа так и не последовало.

Более обнадеживающим показалось нам предложение секретаря Международного общества криптозоологии Ричарда Гринвилла, приславшего 14 июля 1994 г. факс из Аризоны. В нем сообщалось, что он вместе с болгарским зоологом Николаем Спассовым собирается принять участие в готовящейся на 1995 год экспедиции в Монголию. В ее планы было включено и посещение озера Хиргис-Нур. В связи с этим был поставлен вопрос о возможности участия в этом проекте и российских коллег, то есть нас. Была достигнута договоренность с монгольским институтом экспериментальной биологии о предоставлении арендованного автотранспорта. Однако и на этот раз добрые пожелания таковыми и остались. Экспедиция не состоялась.

Наконец, в феврале-мае 1996 года по электронной почте неожиданно приходит несколько сообщений от американского инженера Найлса Бауэра из Аризоны, который заинтересовался «следовой» проблемой. В ходе завязавшейся переписки он подробно расспрашивал об особенностях озера и следах, задавал вопросы об их происхождении. Сам он спроектировал специальное устройство для регистрации животных на побережье и, конечно, был бы особенно полезен как технический специалист.

И на этот раз совместная экспедиция не состоялась. Вместе с распадом Советского Союза ослабли связи с Монголией, не так-то просто оказалось получить визы, собрать средства, нас ожидало еще множество больших и малых проблем… А самое главное - в то время ни я, ни мои друзья не имели никакого реального представления об организации самостоятельной поездки пусть и в недалекое, но все же зарубежье. Все наши знания о подобных экспедициях ограничивались весьма общими, расплывчатыми сведениями вперемешку с пугающей неизвестностью. Мы очень надеялись на иностранных партнеров, наивно полагая, что они решат все наши проблемы.

Жизнь в закрытом от внешнего мира государстве, запугивание человека с детских лет, воспитание в жестких рамках послушания начальству, познание мира только «глазами избранных» с экранов телевизоров и книг, наложили на многих из нас клеймо тихих и робких человечков, замкнутых в собственном мирке рутины и мелкой суеты. Я не представлял, как можно самому, не ожидая годами подходящего случая, собраться, и не затрачивая лишних средств на разные, большей частью надуманные, расходы, отправиться в дальние уголки земли. Наоборот, казалось, что в такой экспедиции обязательно потребуется автомобиль (лучше - два), лодка с подвесным мотором, эхолот, подводное снаряжение, куча фото- и видеоаппаратуры, портативные рации и спутниковые телефоны, какие-то особые ветроустойчивые палатки и еще масса разных дорогих вещей. И еще, такая экспедиция должна проводиться обязательно под эгидой научного института, и попасть туда невероятно сложно. Для этого нужно потратить, наверное, половину жизни, успешно подняться по служебной лестнице, стать известным ученым, и только после этого появится шанс быть включенным в состав экспедиции…

И еще одна серьезная, на этот раз объективная проблема - извечная нужда, необустроенность, материальная зависимость, а попросту бедность ученых-натуралистов. Она была и есть, от нее никуда не уйти, тем более, если человек живет не в крупном городе, а в провинции. Здесь он, по сути, обречен на пожизненную зависимость от своей низкооплачиваемой работы.

Абсурд, но все это крепко держалось в наших головах! Как долго еще пришлось нам приспосабливаться к новым реалиям, ломать в себе прочно укрепившиеся в сознании рабские корни! Жизнь заставила отбросить сомнения. Двадцатый век закончился. Наступала новая эпоха - время собственных инициатив и действий. Нужно было действовать максимально самостоятельно. Достичь дальних мест, как оказалось, можно с минимальным набором вещей, причем, чем их меньше, тем дешевле и проще окажется путь даже в самые отдаленные точки планеты. Парадокс, но это действительно так! Все чаще стали заявлять о себе самостоятельные путешественники, чей опыт дальних странствий вселял уверенность в реализацию собственных планов.

Тайна озера Хиргис-Нур и в целом озерные криптиды стали для меня наиболее весомым приложением собственных сил, но этот интерес не возник на пустом месте, ему предшествовали другие направления моей исследовательской деятельности. Вначале поиски редких видов птиц привели меня на болота - последние хранители тайн среднерусской природы. Минуло десятилетие, и вновь неожиданное открытие - на этот раз «скрытые за семью печатями» от посторонних глаз завидовские угодья, последний потаенный уголок подмосковной природы, рассказать о котором выпало мне в пору перестроечных реформ конца 1980-х годов. И наконец, необычные природные явления, ставшие для меня тем глотком свежего воздуха, тем окошком в сумраке раболепия, единообразия, крючкотворства, которое позволило пусть и с огромным опозданием, но все же вырваться на свободу, отбросить и забыть все то, что тяготило долгие годы, мешало мыслить, заниматься любимым делом, быть таким как есть, а не тешить себя самообманом, надеясь на призрачные перспективы, не дающие ничего, кроме разочарования. Все это нанесло сокрушительный удар по моему во многом жалкому образу мысли и жизни, предоставив право самостоятельно выбирать себе путь, но об этом чуть дальше…

Глава 8. Неожиданное решение

Заканчивалось последнее десятилетие двадцатого века. Надежды на мое участие в научной экспедиции полностью себя исчерпали. Никаких маломальских перспектив поездки в Монголию не предвиделось. После 1996 года наступил период затишья, и уже не хотелось беспокоить бесполезными расспросами Владимира Викторовича, который к тому времени переключил свои изыскания на Прибайкалье и Саяны. Может быть, я не столь активно искал единомышленников среди своих знакомых и друзей, но большинство из них, проявив на первых порах живой интерес к идее поездки, так практически ничего и не смогли предложить для ее реализации. В который раз я опять оказался в одиночестве перед решением трудной проблемы. Какое-то время в нас жила идея найти спонсорскую поддержку для организации поисковых работ у различных зарубежных фондов, но как получить деньги на столь необычное дело? Требовался поиск новых нестандартных решений, а для этого нужно было время, большое везение и наводящие обстоятельства. Таковые, как ни странно, медленно, но верно проявлялись. Теперь, по прошествии многих лет, становится понятным, насколько важны для организации путешествия не только материальные возможности, но и круг знающих людей, способных помочь добрым советом.

На первых порах я особенно нуждался в таких людях, которыми для меня стали самодеятельные туристы и путешественники. Казалось бы, что может быть проще - встретиться с ними, поговорить, обменяться мнениями, поучаствовать в совместных походах. Но необходимо было и понимание того, что такое «самостоятельное путешествие», как и для чего человек отправляется в путь. Несколько раз судьба как бы преднамеренно сводила меня с интересными людьми, но я, погруженный в повседневную (и уже становящуюся довольно скучной и однообразной) работу, так и не смог воспринять ценнейший опыт. Просчет был допущен, кажется, в главном, а именно, в стремлении «убить сразу двух зайцев»: осуществить задуманную экспедицию попутно, в «свободное от основной работы время», полагаясь лишь на волю случая и удачу. Однако достижение подобной цели требует полной самоотдачи, концентрации больших сил и знаний. В противном случае, ее реализация будет откладываться, год за годом переходя из реальности в мир добрых мечтаний.

Первым важным событием на этом долгом пути стала встреча весной 1989 года с писателем-пацифистом Питером Эмерсоном. В одном из перерывов на семинаре молодых-ученых заповедников ко мне обратился средних лет мужчина с большой окладистой бородой. Явный «западный» акцент выдавал в нем, как вначале показалось, жителя одной из прибалтийских республик. Но я ошибся. «Меня зовут Питер Эмерсон. Я из Северной Ирландии», - представился мой собеседник. Оказалось, он очень интересуется советскими заповедниками и хотел бы посетить некоторые из них. Вскоре Питер побывал у меня в «Завидове», а затем мы совершили ознакомительную поездку в Центрально-Лесной заповедник, посетили крупное Селижаровское болото близ озера Селигер. Мой спутник был хорошо подготовлен к полевой жизни. Его как члена ирландской партии «зеленых» особенно волновали вопросы сохранения лесов, загрязнения рек, безопасности атомных электростанций (ведь только что «прогремел» Чернобыль). Питер служил подводником, но, разочаровавшись в морской службе, уехал работать учителем в Кению. В Африке он много путешествовал на велосипеде и байдарке, посетив 11 стран. На велосипеде с тележкой он приехал и в нашу страну. Предпочтение, отдаваемое велосипеду, он объяснял следующим образом: «Чем медленнее едешь, тем больше видишь. Ты открыт и природе, и людям, ничто не отгораживает от них, как в машине или, тем более, в самолете. И потом, велосипед - экологически чистый транспорт». Он почти осуществил мечту добраться таким способом до Сибири, проехав из Москвы до Пермского Приуралья. Представившаяся было возможность участия в захватывающем велосипедном приключении была упущена, но общение с этим замечательным человеком помогло мне взглянуть на мир с иной точки зрения.

Однако первое «приглашение» к самостоятельному путешествию я получил позднее, в ноябре 1995 года. И вновь помог случай. Как-то раз, услышав от Станислава Леонидовича Покровского, ведущего в то время на Российском канале программу «Пилигрим», предложение присылать интересные истории о загадочных местах планеты, я не раздумывая направил ему опубликованные материалы по монгольскому озеру. Вскоре мое письмо было озвучено в эфире, и я поехал в телецентр на Шаболовке, 37. Во время нашей беседы в комнате редакции присутствующий здесь же мужчина предложил мне отправиться на Хиргис-Нур на велосипеде. Это предложение я уже готов был принять за шутку, но мой собеседник раскрыл на столе пухлый альбом с ошеломляющим калейдоскопом африканских фотографий - итоговым отчетом о недавнем велопутешествии вдоль побережья Черного континента. Передо мной был известный петербургский художник и путешественник Владислав Кетов, который в 1991 г. начал объезд всех континентов по принципу: «Еду прямо - море справа». К моменту нашей встречи он уже объехал таким образом Европу и Африку, и теперь собирался в Азию. Много чего повидал велосипедист на своем пути. По его убеждению, простые люди везде нормально относятся к гостям, а все проблемы обычно связаны с официальными лицами. «Глаза боятся, а ноги крутят», - любимая поговорка Кетова. Своим духовным учителем он считает врача, теолога и музыковеда Альберта Швейцера, который на собственные средства построил клинику для африканцев в Габоне. Своим путешествием Кетов хотел утвердить мысль о том, что свободное развитие жизни могут сдерживать лишь естественные границы. Во мне же он еще сильнее утвердил веру в возможности реализовать задуманное, опираясь лишь на собственные силы.

В следующем, 1996 году знакомства с интересными людьми продолжились. В старом здании Дарвиновского музея на Малой Пироговской улице в Москве состоялась встреча с энтомологом Дмитрием Обыдовым, который по роду своей деятельности много раз участвовал в самых различных экспедициях, в том числе побывал и в Туве. Он сообщил, что у тувинцев, как и у монголов, распространены легенды о неких крупных озерных существах. Особенно славится в этом отношении труднодоступное озеро Ноян-Холь, расположенное в Тоджинской котловине. Считается, что в этом озере живет «черный кит», оставляющий на прибрежном песке следы, чем-то похожие на монгольские.

Дарвиновский музей преподнес мне еще одну важную встречу - с Александром Алякринским, много путешествующим по экваториальным странам. В 1998 г. он приглашает меня принять участие в протяженном туре через северную часть острова Калимантан, континентальную Малайзию и Таиланд. За месяц мы побывали в джунглях и на живописных островах, совершили восхождение на самую высокую гору Зондского архипелага - Кинабалу, познакомились с работой реабилитационного центра для орангутангов Сепилок, понаблюдали за носатыми обезьянами на берегах реки Кинабатаган, видели жизнь и быт местных жителей в деревнях и крупных городах. Но самое главное - наша поездка подарила мне ценный опыт, который в дальнейшем помог решить многие проблемы, связанные с осуществлением самостоятельного путешествия.

Все же первые знакомства с интересными людьми так и не приблизили меня к активным действиям, но впечатления, полученные от общения с ними, не исчезли бесследно, а отложились где-то в глубине души. Переломный момент наступил в 1998 г., и этот перелом вновь был связан с образом велосипедиста. Летом этого года на книжном лотке тверского автовокзала мое внимание привлекла одна из книг издательства «Армада», известная своей «Зеленой серией», включающей произведения Д. Даррелла, Б. Гржимека, Ж.И. Кусто и многих других великих натуралистов и путешественников. Что говорить, читать такие книги было увлекательно, но они не позволяют рядовым читателям даже допустить мысль о том, что они, читатели, тоже способны совершить нечто подобное. С такими книгами можно путешествовать разве что мысленно, не выходя из квартиры. Но на этот раз автором была американка Барбара Сэвидж, совершившая со своим мужем кругосветное путешествие на велосипедах. Кроме захватывающего, проникнутого тонким юмором и оптимизмом повествования о путевых приключениях, эта книга, прочитанная мной одним махом, содержала нечто, побуждающее простого человека преодолевать повседневную рутину и самостоятельно «открывать окно в мир». Это была, несомненно, новая книга о путешествиях. События, изложенные в ней, можно было наглядно просмотреть в ретроспективе собственной жизни на рубеже 1970-1980-х годов. Американские велопутешественники не ставили перед собой каких-то сложных научных задач, а просто отправились в путь, чтобы увидеть мир не из телевизионного «жизнезаменителя» лежа на диване, а собственными глазами. А поскольку каждый человек видит, подмечает, запоминает только ему заметное в окружающем, то любой, даже самый банальный маршрут приобретает в его глазах новый ракурс. Трагическая гибель автора обострила восприятие текста, вызвала стремление узнать больше о Барбаре Сэвидж и ее последователях.

Вскоре у меня в руках оказалась еще одна подобная книга, на этот раз написанная рязанцем Валерием Мироненко, совершившим кругосветное путешествие на велосипеде. Немного позже вышла в свет книга моего старого знакомого, журналиста из Великого Новгорода Андрея Коткина, сумевшего первым из соотечественников совместить интересное велопутешествие и знакомство с европейскими зоопарками.

Интерес к велосипедному туризму совпал с модой на «горные» велосипеды, огромное разнообразие которых вскоре наводнило магазины и рынки. Казалось, что стоит только сесть на такое чудо техники - и оно само, без излишних физических усилий, понесет тебя на любые расстояния. Перед тем, как выбрать одну из моделей, я приобрел по рекомендации знакомых довольно пухлый томик под названием «Велосипедный туризм». Из него я узнал о Русском клубе велопутешествий, разыскал его в подвале здания университета электроники и математики в Большом Трехсвятительском переулке. Члены этого клуба давно и успешно путешествовали по России и многим зарубежным странам, снимали интересные видеофильмы. Но эта книга вывела меня на приверженцев более необычного рода путешествий на попутном транспорте.

Любителей этого рода путешествий оказалось немало. Для меня наиболее полезной и доступной оказалась Академия Вольных Путешествий, возглавляемая Антоном Кротовым, члены которой практикуют в основном поездки в азиатские и африканские страны. Дважды в год, в мае и сентябре, автостопщики из разных городов съезжаются на так называемую встречу «На Эльбе» - местечко у валдайской деревни Ижицы на автотрассе «Москва - Санкт-Петербург». Они в основном очень молодые люди, но, несмотря на огромную разницу со мной в годах, легко шли на общение, делились свежими новостями из своих поездок, распространяли интересную справочную литературу.

В марте 2000 года Антон порекомендовал мне нескольких человек, бывавших в Монголии. Я связался с одним из них - Денисом Жариновым, рассказ которого о велосипедной поездке от Улан-Батора до китайской границы окончательно укрепил мое желание отправиться в Монголию.

Вскоре меня ждала еще одна важная встреча - с легендарным велопутешественником, занесенным в книгу рекордов Гиннеса, Николаем Федоровичем Гончаровым. В Центральном Доме Журналиста на Никитском бульваре, на вечере туристической газеты «Вольный ветер» я случайно услышал его разговор о ближайших планах пересечь Монголию на велосипеде, и немедленно познакомился с рассказчиком.

В общем, 2000 год был особенно памятен разными обстоятельствами, прямо или косвенно связанными с подготовкой первой самостоятельной поездки на озеро.

Итак, долго ли надо убеждать себя, чтобы в один прекрасный день собраться и отправиться в путь? Сомневаться действительно было в чем. За прошедшие годы мир стал другим, другими стали и путешествия. Они все больше становились уделом личного энтузиазма одиночек-глобетроттеров. Красочные описания известных первооткрывателей новых земель, мореплавателей, уже не вызывали такого интереса и душевного трепета, как прежде. Мир стал доступнее, с развитием техники огромные расстояния преодолеваются уже не за месяцы и годы, а за дни и недели. Ныне можно поехать в любой уголок планеты, и вряд ли ты окажешься там первым - скорее, затеряешься среди многих тебе подобных. К тому же, повсюду есть свои исследователи, которые несравнимо лучше знают свою страну и природу, чем скоротечные посетители извне.

В глобализированном мире усиливаются стереотипы подражательства, копирования, всеизученности, дальние поездки становятся рутиной, нарастает процесс тривиализации жизни, все дальше уводящий людей от ответа на главный вопрос: как нести бремя человеческой памяти и не впасть в отчаяние? Все труднее становится ориентироваться в информационном потоке, отыскивать действительно новое и нужное.

Впервые с трудностями личностного восприятия мира я столкнулся во время знакомства с национальными парками США. В потоке впечатлений, обрушившихся на меня, было чрезвычайно трудно определить то новое, что больше всего повлияло на собственное мироощущение. По этой причине я так и не решился выразить свое отношение к увиденному, написав статью. Действительно, зачем писать и многократно повторять давно сказанное другими, например, о красотах всемирно известного Гранд-Каньона? И лишь спустя время оказалось, что даже в самом хорошо известном можно подметить что-то свое, малое, что больше всего волнует и заставляет делиться мыслями с другими людьми. Однажды на водохранилище Лейк Мид (что на реке Колорадо) мы проезжали мимо большого числа яхт и катеров, лежащих в беспорядке на пустынном берегу. Под перевернутым днищем одного из них укрывался от палящего солнца аризонский кролик. На вопрос, что это за суда, наш проводник-рейнджер ответил: «Это катера утопленников, которые мы собираем на водохранилище. К нам приезжает немало подвыпившей публики из соседнего Лас-Вегаса, а на воде, как известно, шутки плохи». Эти слова еще раз напомнили всем нам об эфемерности жизни, о том, как в один прекрасный миг предметы, считавшиеся символами богатства и престижа, могут обрести иное качество, выполняя уже для других существ, ничего не ведавших об их прошлом назначении, не менее важные функции...

Конечно, современная цивилизация, ее транспортные возможности стремительно расширяют «ареал» индивидуума, увеличивая число разрозненных пунктов его пребывания на земле, но одновременно резко сужается глубина восприятия образа мира. Личностные качества людей сильно влияют на предпочтение ими тех или иных мест, в которые они стремится попасть в первую очередь. А между тем, ценность путешествия как раз и измеряется не концом пути, а самим расстоянием - как способом реализации конкретной цели отдельно взятого человека, и, если хотите, как способом противостояния скоротечности жизни. Почти подсознательно стало все больше и больше заявлять о себе стремление людей по-новому, степеннее, медленнее, радикальнее перемещаться в пространстве и, следовательно, подробнее, детальнее, активнее воспринимать привычные вещи и окружающий мир. К тому же, медленное движение дешевле быстрого, оно скромнее, рациональнее, свободнее.

В свободе и оригинальности передвижения видится новая идея путешествий. Теперь они наполнены вдохновением, заставляют более пристально относиться к внешним переменам и новым встречам. Видимо, поэтому так ново и необычно воспринимаются впечатления «нетрадиционных» путешественников. В них все просто и ясно, в них все направлено на то, чтобы взглянуть на мир со стороны, проникая через его разноликие грани, соприкоснуться с судьбами новых людей. При таком подходе можно отыскать материал не только для художественного творчества, но и для научного познания.

Аура удаленности и труднодоступности, стремление стать одним из немногих, кому посчастливилось достичь и повидать «край света» сами по себе уже не играют той роли, какую им приписывали прежде, хотя бы лет тридцать тому назад. Да и как все это может теперь повлиять на воображение, если наша маленькая перенаселенная планета исхожена, изъезжена вдоль и поперек тысячами и миллионами людей, о любых уголках мира написаны книги и сняты фильмы, за поверхностью земли следят космические спутники… Люди бывают везде, покоряют самые высокие горные вершины, проникают в самые глубокие пещеры, пересекают в одиночку океаны и пустыни, пробиваются сквозь джунгли и тайгу… Наконец, не следует забывать: то, что для нас далеко, для других - близко. Возможно, что именно поэтому нас не так сильно увлекает Монголия, как например, американцев или австралийцев, в глазах которых она, расположенная на обратной стороне Земли, становится вожделенной мечтой, таинственным краем света. Монголия для меня ближе, чем Америка, но вот парадокс - в США я оказался значительно раньше и имел возможность лично услышать восторженные отклики американцев о монгольских путешествиях.

Здесь вновь уместно вспомнить, что в душе у жителей огромных мегаполисов, выросших в комфортной обстановке городских квартир, в суматохе ежедневной уличной толчеи и переполненного транспорта, окруженных потоком большей частью ненужных и даже вредных товаров и информации, скрыто неудержимое желание вырваться в мир необозримых просторов, огромного неба, свежего ветра. «Воля, - как писал академик Д.С. Лихачев, - это большие пространства, по которым можно идти и идти, брести, плыть по течению больших рек и на большие расстояния, дышать вольным воздухом - воздухом открытых мест, вдыхать в грудь ветер, чувствовать над головой небо, иметь возможность двигаться в разные стороны - как вздумается». И не правы те, кто заявляет: «Зачем ехать в Монголию, поезжайте в Казахстан и увидите то же самое». Каждой стране свойственно свое «лицо», тем более, если это относится к стране, не утратившей за тысячелетия своей первозданной природы, самобытной культуры, сохранившей последний, самый большой на планете степной ландшафт.

Конечно, мощной побуждающей силой является и эстетическая сторона путешествия, красоты мира расширяют кругозор, дают новое видение реальности. В наши дни значение природных красот как никогда велико. Эстетические ресурсы природы оказывают глубокое воздействие на внутренний мир человека, служат первостепенным источником его духовного обогащения, благотворно влияют на творческие возможности. При этом «вкус к природе, - писал один из основоположников природоохранной эстетики Олдо Леопольд, - выявляет такое же индивидуальное разнообразие эстетического восприятия, как и вкус к опере или картинам».

Нет лучшего художника, чем Природа! Вдохновляющие силы природы стали особенно притягательными в результате использования широчайших возможностей современной фото- и видеотехники, позволяющей запечатлеть и сохранить на многие годы то, что совсем недавно было недоступно. Точные методы современной биологической науки ставят в слишком жесткие рамки ту составляющую объекта исследований (особенно самых красивых из них: бабочек, птиц, рыб, цветковых растений), которая развивает эстетическое воображение исследователя, формирует его духовное стремление к животному и растительному миру. За компьютерными громадами таблиц и формул уже почти не видно ценнейшего натуралистического образа растения или животного. Экология все больше лишается своего «лирического» окраса, без которого она уже не столь выразительна в приемах описания сложнейших взаимоотношений организмов со средой обитания. Современна для нашего поколения и мысль Александра Гумбольдта о том, что «природа, рассматриваемая в целом, созерцание полей и лесов дает наслаждение, которое значительно отличается от того, которое вызывает анатомирование какого-либо организма или изучение его достойной удивления структуры. Здесь детали вызывают любознательность, там же целое оказывает действие на фантазию».

Волнующий дух дикой природы почти неуловим, но, однажды проникнув в сознание человека, он способен сохраняться в памяти долгие годы. Понять красоту природы удается не всегда, для этого нужен определенный настрой. Большую роль играет фон демонстрации, пространство в котором находятся животные. Подмечено, что эстетическая значимость вида возрастает в направлении усиления природных качеств пейзажа, достигая всей своей прелести в «осколках» дикой природы, на которые воздействие человека, по крайней мере, внешнее, не столь заметно. Такое безлюдье, уединенность приобретают в наше время форму дефицита.

Все большее число путешественников охватывает желание иного «прочтения» окружающего мира. Наверное, над этим не стоит долго рассуждать, но небольшое пояснение дать, пожалуй, нужно. Большую роль в этом играет ретроспектива - сравнение всего того, что было раньше, и того, что стало теперь, по прошествии большого или малого отрезка времени. Хорошо побывать вновь в тех местах, где не бывал несколько лет (десятков лет!). С помощью этого приема можно придать оттенок современности даже самым старым, утратившим актуальность путевым наброскам. Можно сопоставить личные впечатления с заметками предшествующих авторов, увидеть в них новое. Возможно, на остроту восприятия влияет «багаж» событий, связанных с конкретной местностью, имена известных людей, живших здесь, оставивших свои воспоминания и как бы незримо помогающих нам более разносторонне оценить природную обстановку, ее красоту.

Зачем и куда ехать? Мне казалось, что Монголия дает ответы на все эти вопросы. Может быть, как раз там и можно пережить то «последнее» приключение, к которому так упорно стремятся искатели со всего мира. Да, просторы Монголии, вмещающей две Германии и три Италии, вместе взятых, еще способны удивить наш мир, становящийся все более однообразным.

Глава 9. Прорыв на рубеже веков

Знакомство с «вольными путешественниками» окончательно укрепило во мне желание организовать самостоятельную поездку в Монголию. Весной 2000 года был составлен план действий. В качестве напарника я, не колеблясь, остановил свой выбор на тверском зоологе Андрее Шмитове, с которым мы не раз совершали вылазки на болота. Его энтузиазм и готовность в любое время отправиться в дорогу являлись залогом успешности задуманного проекта.

Нехватка у нас материальных средств больше не казалась серьезной проблемой. Тем не менее, летняя суета на работе и дома неумолимо вносила свои коррективы в намеченные сроки поездки . Мы смогли тронуться в путь лишь 28 июля.

Остаток этого дня в Москве запомнился неожиданным случаем. В последний момент к нам настойчиво захотел присоединиться мой старый знакомый - Александр. Его желание было вполне понятно: он много раз бывал в Саянах, работал на руднике в Норильске, плавал на рыболовецком судне в дальневосточных морях. Неудержимое стремление путешествовать, а точнее, «срываться» в даль являлось неотъемлемой частью его одинокой и во многом непонятой окружающим натуры. Однако судьба распорядилась иначе. Через год его не стало.

Но в тот, последний вечер, мне только и оставалось, что постоянно убеждать Александра: наша поездка не единственная, за ней последуют другие, и мы сами далеко не уверены, что сможем найти что-либо по-настоящему интересное. В ответ я услышал его пронзительно грустную и врезавшуюся в мою память фразу, прозвучавшую, словно завет: «Да, я знаю, есть в этом озере черепаха!»

Поезд тронулся с Казанского вокзала около полуночи. Наш вагон, следовавший в Бийск, был почти полностью укомплектован туристами. Среди них - группа водников, собирающаяся сплавляться по бурным алтайским рекам, рыболовы, мечтающие о заветных хариусах, велотуристы с зачехленными «горниками», последователи учения Рериха, ищущие «Шамбалу сияющую»… Кстати, одна из «последовательниц» - пожилая москвичка - подбодрила нас, сообщив, что сейчас самое удачное время для путешествия. Что ж, спасибо на добром слове! Так или иначе, Алтай, очаровывая своими красотами, как магнитом притягивает в летние дни многочисленный туристический люд …

После полудня 31 августа наш поезд прибыл в Бийск - начальный пункт автомобильного этапа нашей поездки. Немного грустно расставаться с доброжелательными соседками - почитательницами Рериха, их увозят в район Белокурихи. Мы же отправляемся на частной «Ниве» в Горно-Алтайск. Я пытаюсь внимательно разглядеть Бийск, где в 1939-1941 годах служил в конной артиллерии мой отец. В центре города сохранились старые купеческие дома и церковь из красного кирпича. Запомнилась рекламная вывеска «Все виды соли - Бийская соль». За городом начинается широкое шоссе, проносимся мимо Сросток и указателя на дом-музей В.М. Шукшина. Вскоре у дороги показалась Катунь с белесой водой, а у горизонта зазеленели предгорья Алтая. По совету нашего водителя останавливаемся на ночлег на станции юных туристов, расположенной на берегу быстрой речки Маймы.

Ранним утром первого августа нам предстояло отправиться на автобусе по Чуйскому тракту до ближайшего к монгольской границе райцентра Кош-Агач. Вначале дорога тянулась по живописному берегу Катуни мимо большого палаточного городка Манжерок. Затем - поселок Чегра. У биологов это место славится своим питомником, в котором сохраняются редкие, в основном привезенные из Сибири, породы домашнего скота. Первая большая остановка - в райцентре Шебалино. Где-то в этом районе располагается крупное мараловодческое хозяйство, из которого олени были выпущены в завидовские леса.

Еще более живописные пейзажи - в районе Семинского перевала. Невозможно привыкнуть к постоянно меняющемуся калейдоскопу горных красок и оттенков цветов, необычности скал и осыпей, стремительному «беловодью» рек, разбегающимся по склонам каскадам елей, лиственниц и кедрачей. Среди великолепия алтайской природы уныло выглядят лишь ветхие, почерневшие от времени избушки с хаотично переплетенными изгородями и загонами для скотины.

Постепенно горы становятся все выше и величественнее, приближаются заснеженные вершины Северо-Чуйского хребта. Запестрели украшенные лентами камни и ветви деревьев у священных родников и водопадов, исстари почитаемых алтайцами. Начинается Курайская высокогорная степь, но дорога все еще продолжает набирать высоту. Местность приобретает пустынный вид с желтой травой и серо-бурыми скалами. Среди птиц наиболее заметны снующие у обочины дороги каменки, на столбах - силуэты канюков-курганников, иногда среди гор пролетают небольшие стайки скалистых голубей. В шестом часу вечера наш сильно опустевший автобус прибыл на конечный пункт - райцентр Кош-Агач. Оставаться на ночь в незнакомом, не слишком уютном месте нет никакого желания. Вскоре мы уже ехали на старенькой «Волге» через Чуйскую степь к пограничной таможне Ташанта. У лобового стекла в машине водителя-казаха подвешен своеобразный амулет, состоящий из связанных в пучок перьев филина. Позднее подобные талисманы, оберегающие от несчастья, еще не раз встречались на нашем пути.

У ташантийского контрольно-пропускного пункта пусто, переход границы закрыт до утра. Пришлось разместиться на ночлег в маленькой гостинице рядом с погранзаставой. Вечером в соседних комнатах стали собираться водители, рассказавшие, что на днях из Монголии проехал известный велопутешественник Гончаров, с которым я познакомился в Москве. Николаю Федоровичу удалось воплотить в жизнь свою мечту - пересечь всю Монголию с востока на запад на своем верном друге - велосипеде «Белый лебедь». Эта приятная новость еще больше придала нам уверенности в задуманном путешествии.

На следующее утро у таможни выстроилась целая очередь из машин, но нашим надеждам на скорое попадание в Монголию не суждено было сбыться. В основном это были новенькие УАЗики, перегоняемые большими партиями с ульяновского автозавода. Эти надежные машины составляют основу монгольского автотранспорта, и пользуются у местного населения большим спросом. Однако почти все они были либо доверху набиты различным российским товаром (запомнилось огромное количество ученических тетрадей и коробки с пивом «Балтика»), либо уже заполнены до предела пассажирами. Еще более загруженными оказались грузовики «ЗиЛ-130» с разобранными юртами и прочими пожитками монгольских казахов. Стояли в очереди и четыре бензовоза-КамАЗа из Бийска, но их водители, сославшись на инструкцию, не брали попутчиков. Лишь один из казахов пообещал забрать нас после обеда, но так и не появился. Удалось лишь выяснить, что до ближайшего монгольского аймачного центра Улгей около 150 километров.

Надежда появилась лишь вечером в образе грузовика-вездехода ГАЗ-66, явно смахивающего на экспедиционную машину. Наши предположения еще больше укрепились, когда из нее вышло несколько человек «ученого» вида в штормовках, но вскоре они вновь уехали обратно.

Самой большой неожиданностью в этот день стало для нас появление четырех питерских велотуристов, возвращавшихся из Монголии. Им предстоял непростой маршрут по Монгольскому Алтаю, и было видно, что эта дорога далась им не просто.

За целый день, проведенный в ожидании у ворот таможни, невольно начинаешь обращать внимание на появляющихся в поле зрения животных. Особенно запомнились клушицы - птицы, по внешнему облику отдаленно напоминающие грачей, но с ярко-алыми, немного загнутыми книзу клювами. Эти обитатели гор мне были знакомы по работе в Чаткальском заповеднике в Узбекистане. Правда, там они встречались далеко от человеческого жилья среди каменистых осыпей на высокогорных склонах, а здесь их стайки держались в поселке на столбах и крышах построек, нисколько не сторонясь близости людей и машин.

Следующим утром погода резко испортилась, подул сильный ветер, небо заволокло сплошной облачностью, что было вполне нормальным для этих мест, но наше настроение улучшилось после знакомства с пассажирами вчерашнего ГАЗ-66, вновь прибывшего на таможню. Это была экспедиция из Томска в составе девяти человек. Они уже около месяца проводили работы на Алтае, а теперь направлялись в Монголию, в Гоби, по пути планируя заехать в университет в городе Ховд. Выслушав нашу просьбу, руководитель экспедиции Сергей Иванович Коваленко без особых раздумий согласился нас подвезти до Улгея или даже до Ховда, что было, разумеется, воспринято нами с энтузиазмом. Окрыленные успехом, мы быстро погрузились в фургон, и незамедлительно въехали на территорию таможни.

Однако вскоре появилась серьезная проблема: у нашего водителя не оказалось лицензии на международные перевозки, которую нужно заблаговременно выправлять по месту проживания. Переговоры-уговоры не принесли никаких положительных результатов. Пришлось возвращаться обратно и ехать в Кош-Агач. Мы же вновь остались ночевать на границе.

Утром 4 августа появился знак свыше - пролетел степной орел. Наконец-то, к полудню, мы в составе томской экспедиции стали проходить таможенный контроль, но из-за большой автомобильной очереди оказались на монгольской территории лишь вечером. Машина медленно тронулась в путь по горной степи. Через небольшое оконце в переполненном вещами и людьми фургоне было трудно разглядывать окрестности. Нашими первыми монгольскими «гидами» стали молодые супруги-ботаники Александр и Наталья, которые быстро описывали нам все попадающиеся в поле зрения растения. Степь, как оказалось, предстала перед нами во всей своей красе: после прошедших дождей рост растений набирал силу, все пространство вокруг пестрело от цветущих трав: зеленели «подушки» акации-караганы, степной ковер украшали заросли астр, терескена, ковыля, степного чая, и многих других видов флоры.

Как выяснилось, прелести окружающего мира волновали далеко не всех участников экспедиции, многие из них уже неоднократно бывали в Монголии и были заняты более «интересным» делом - разгадыванием кроссворда, оглашая на весь фургон очередной сложный вопрос. Дорога как таковая отсутствовала, машина шла по колее, а параллельно нам наперегонки двигались бийские бензовозы, еще быстрее мчались счастливые обладатели УАЗиков, наверняка считавших свои машины лучшими в мире.

Вскоре в отдалении появились белые юрты скотоводов, а рядом с ними пестрые фигуры яков, табуны лошадей и коров, стада коз, изредка попадались верблюды, но вот ожидаемого обилия овец почему-то не было. Дорога постепенно спускалась к долине крупной реки Ховд. К половине девятого вечера наша машина въехала в Улгей, состоящий в основном из кварталов плоских серых мазанок и нескольких пятиэтажек в центре.

Остановились у ворот нефтебазы. Смеркается. Пора прощаться с томичами. Желаем друг другу счастливой дороги, и вскоре наши друзья уезжают куда-то вдаль, к озеру с незнакомым названием. Теперь нам не по пути. Сразу становится как-то не по себе, соотечественников уже нет рядом с нами. Вокруг - пустынный незнакомый городок, в котором еще надо суметь найти место для ночлега. Невольно в голову лезут мысли о том, как здорово путешествовать в большой дружной компании, на своей машине, с запасом продовольствия и всего необходимого, не завися ни от кого и не прося ничего у окружающих. Но с другой стороны, подобные коллективные поездки связаны с немалыми затратами и всяческими сложностями при оформлении различных разрешений. Если вы путешествуете в одиночку или малой группой, появляется больше свободы передвижения на попутном транспорте, больше свободы действий, возможностей выбора пути и объектов наблюдений по собственному желанию, новых встреч и знакомств, обычно недоступных в больших экспедициях, подчиненных решению конкретных задач. Да и сам путь до района работ в «организованной» экспедиции часто не имеет большого значения, он воспринимается как вынужденное пассивное перемещение, тогда как для путешественника важен сам путь, а не его конец.

С такими мыслями мы начали знакомство с Монголией. Пора было отправляться на поиски ночлега. Первым на нашем пути оказался сторож нефтебазы. Он весьма оживился, услышав нашу просьбу, и сразу же повел нас через центральную площадь города к ближайшей гостинице, но вскоре нас остановили двое знакомых по ташантинской таможне. Ими оказались казах Леня и алтаец Саша, приехавшие на стареньком «Москвиче» в Улгей немного раньше нас. Они предложили остановиться у них в номере, перебив все уговоры нашего сторожа. Позднее мы об этом решении очень пожалели, но в тот вечер были рады встрече и, особенно не раздумывая, согласились на предложенный ночлег.

Гостиница представляла собой длинное одноэтажное приземистое здание с решетками на окнах, расположенное на центральной площади городка. Номер оказался без излишеств: большая комната с четырьмя провисшими железными кроватями, застеленными далеко не свежим бельем. В одном конце длинного, слабо освещенного коридора располагался умывальник, а в другом - некое подобие бара или буфета. Туалет во дворе отеля оказался чист, но опасен своей глубиной, в которую можно было легко угодить, маневрируя в темноте. Порадовало лишь то, что, несмотря на вечернее время в гостинице и ее окрестностях не наблюдалось хмельного люда, да и стоимость ночлега была не столь высока. Зато наши соседи были весьма настроены на потребление отвратительно пахнущей водки «Архи»…

Утренний свет, пробивающийся сквозь металлическую сетку в нашем окне, развеял сны первой монгольской ночи. Еще рано, на улице ни души. Хочется быстрее на свежий воздух, прогуляться по пробуждающемуся городку. Первым делом я отправил телеграмму в Москву, сфотографировал центральную площадь в окружении административных зданий с пустующей доской почета. Больше всего понравился современный корпус краеведческого музея, в котором, как указано в английском путеводителе «Lonely Planet», хранится самая большая в мире шкура снежного барса.

Однако вместо осмотра музея нам предстояло познакомиться с местным базаром, который в тот субботний день был особенно многолюден. Большая площадь оказалась уже сплошь заставлена УАЗами с разным «ширпотребом», в основном китайского и российского производства. Попадалось, правда, и свое, монгольское: кипы сухих овчин, а у некоторых торговцев через плечо были перекинуты связки рыжевато-бурых шкурок сурков-тарбаганов. Из продуктов больше всего удивили большие серые брикеты прессованного китайского зеленого чая, чем-то похожие на пластины строительной минеральной ваты. По их внешнему виду не сразу догадаешься, что этот продукт предназначен для употребления в пищу, пусть даже и в качестве чайной заварки. Сквозь разрывы упаковочной бумаги, испещренной иероглифами, была видна плотная растительная ветошь, состоящая из довольно крупных листьев и веток совсем не чайного, в нашем понимании, вида.

У одной из машин мы познакомились с невысоким молодым казахом, который вместе с женой занимался обменом валюты и торговлей, на первый взгляд, не очень ценным товаром в виде больших мотков синтетической бечевки. Пачки тугриков, рублей и долларов лежали у всех на виду среди прочих вещей, и их обладатель, как нам показалось, не очень беспокоился о их сохранности. Как выяснилось позже, на местных рынках практически нет проблем с воровством. Здесь не очень полагаются на государственное правосудие, но зато с детства привыкли соблюдать сложившие веками «законы степей» и опасаться всех вытекающих последствий в случае их несоблюдения.

Калимат, как звали нашего нового знакомого, учился в Киеве и хорошо говорил по-русски. Узнав о наших планах, он сразу же высказал готовность вести нас на озеро за сто пятьдесят долларов. Можно и нужно было соглашаться с его предложением, но я все же принял решение взять другого водителя, которого нашел нам Леня всего за сто долларов. Им оказался казах по имени Тимур, работавший несколько лет в Экибастузе. Присутствующий при этом Калимат отнесся к нашей сделке с подозрением и, подозвав меня в сторону, высказал свои опасения, попросив сразу по приезде с озера связаться с ним. Однако решение было принято, деньги заплачены, и мы, закупив немного продуктов и заправившись бензином, выехали после полудня в путь.

Быстро свернув с основной дороги, наш УАЗик «поскакал» по ухабистой колее вдоль каменистых предгорий, сбегающих уступами в ивняково-тополиную пойму быстрой, мутно-сизоватой реки Ховд. Зелень по берегам и островам реки резко контрастирует с желто-бурыми цветами сухих безлесных гор. Первые дорожные впечатления - очень яркие и запоминающиеся, мы не удерживаемся от остановки для фотографирования пейзажа. Дорога то удаляется, то вновь приближается к реке, но в итоге окончательно уходит в сторону, сохраняя северо-восточное направление. Из окна автомобиля кажется, что он мчится с высокой скоростью, но это оптический обман, стрелка спидометра не дотягивает и до 50 км/час. Заунывные монгольские мотивы помогают нашему водителю коротать время в долгих степных переездах, мне же больше по душе рок-композиции группы «Queen», многие из которых созданы на берегах всемирно известного, пусть и не монгольского, озера.

Преодолев небольшой перевал, мы увидели синеющее вдали крупное пресноводное озеро Ачит-Нур. Приозерная низменность была покрыта заболоченными лугами, на которых держалось много птиц: журавлей-красавок, белых и серых цапель, лебедей-кликунов, уток-крякв и различных куликов. Но основной колорит местной орнитофауне придавали большие стаи серых гусей, которые, не обращая особого внимания на движущуюся в десяти метрах от них машину, отдыхали на траве, так и не поднявшись в воздух.

Остановились на небольшой отдых у неказистого кубообразного сооружения из глины с торчащими из стен палками. Эта мазанка была своеобразной придорожной столовой, по местному - гуанз. Пока хозяйка готовит еду, есть возможность немного осмотреть побережье озера и его обитателей. Больше всего заметны большие бакланы, возвращающиеся с рыбалки на берег. Приятно удивила встреча стаи крупных чаек - черноголовых хохотунов, отдыхавших прямо на дороге. У самой воды на песчаном пляже суетились зуйки и белые трясогузки. Большие стаи скворцов постоянно взлетали из травы и садились вновь, вероятно, привлеченные обилием насекомых. Местные комары и мошки ведут себя странно. На дороге и открытых песчаных участках их совершенно нет, но стоит пересечь узкую травяную полосу, как они наваливаются со всех сторон темной массой, облепляя лицо и руки, но кусают мало.

Внутри мазанки сумрачно и прохладно. Обедаем за длинным столом супом-лагманом, в качестве напитка подают солоновато-мутноватый чай с молоком из китайского термоса. Такой чай для нас необычен, но пьем его с удовольствием, он отлично утоляет жажду, в чем еще не раз пришлось убедиться в ходе поездки. Воду для чая обычно кипятят в чугунном котле, бросая в качестве заварки порцию того самого (неважного на вид) плиточного чая, и доливают козьего или верблюжьего молока. Затем вновь доводят до кипения, добавляют соль, масло, немного поджаренной муки, слегка обжаренного бараньего сала, а по некоторым данным, еще и костного мозга барана. Пьют его без сахара, но с небольшими твердыми шариками из теста - баурсуками, обжаренными в бараньем жиру. И еще, пиалу с чаем нужно принимать от хозяйки обеими руками (в отличие от курительной трубки, которую следует передавать только правой рукой).

К вечеру жара спадает, и путь становится более приятным. От Ачит-Нура наша машина уходит строго на восток через невысокие горы и степи-карагайники, отдаленно напоминающие африканские саванны. Кусты караганы достигают человеческого роста, а нередко в них скрывается и легковая машина. Попадаются и открытые солончаки с белыми разводьями соли и розовеющими полосами солянок. Становятся более заметными и животные: дорогу то и дело перебегают зайцы-толаи, суслики, грызуны-песчанки, из птиц очень много жаворонков, каменок, мелких соколков, попадаются рябки-саджи и канюки-курганники.

В лучах заходящего солнца окружающий пейзаж особенно контрастен и ярок, им не перестаешь любоваться, но из состояния приятного созерцания выводит быстрая и довольно широкая река Ширвин-Гол, преградившая нам дальнейший путь. В месте предполагаемого брода она разливается на несколько рукавов, которые наш водитель успешно преодолевает один за другим, но в самой последней протоке, всего в трех метрах от берега, машина попадает в довольно глубокую яму. УАЗик несколько раз рванулся и заглох посреди быстрого потока. Через открытую дверь вода моментально наполнила весь салон. Николай еще несколько раз пытался завести двигатель, но вода, проникнув в глушитель, предопределила нашу судьбу. Для освобождения из водяного плена требовалась другая машина, шанс на встречу с которой в бескрайней монгольской степи показался нам маловероятным. Однако водитель был совсем иного мнения, заявив, что колея, по которой мы ехали весь день, не что иное, как оживленная автомобильная трасса, и к ночи по ней обязательно поедут монголы, предпочитающие для поездок темное и прохладное время суток. На этом было решено прекратить все попытки самостоятельного выталкивания машины из воды и приступить к разбивке лагеря. Спать пришлось недолго. Около полуночи с противоположного берега реки послышался гул моторов. Вскоре бензовоз «ЗИЛ-131» без особого труда вытащил на берег нашу машину.

Следующий день, воскресенье, 6 августа, стал одним из самых памятных в моей жизни. Выехали в начале восьмого. Утренняя степь насыщена жизнью. Уже примерно через километр пути около заброшенной кошары нам попадается весьма интересная птица - монгольская саксаульная сойка. У нее запоминающаяся внешность: длинный изогнутый книзу черный клюв, такого же цвета концы крыльев и «шапочка», контрастирующие с рыжеватым оперением тела.

Местность становится более гористой, с каменистыми осыпями и скалами. Встречается много грызунов. В дополнение к сусликам и песчанкам на камнях стали попадаться фигурки пищух, а вот и толстый сурок-тарбаган со всех ног несется к ближайшей норе… Последнюю точку в картине придорожного животного мира ставит филин. Он неожиданно срывается со скалистого уступа, медленно и плавно взмахивая широкими крыльями, перелетает вдоль склона и на наших глазах садится на один из каменных останцев на гребне сопки на фоне восходящего солнца. Незабываемая картина дикой природы!

По пути посещаем небольшой монгольский городок Намир. Его пригороды обставлены белыми юртами в окружении глинобитных заборов. В одну из них нас пригласили доброжелательные хозяева. Внутри за маленьким столиком сидели двое: пожилой хозяин и буддистский монах в коричневом одеянии. Последний оказался довольно веселым человеком: что-то постоянно говорил, держа в руках стопку длинных белых листков бумаги с какими-то, вероятно религиозными, изречениями. Узнав от нашего водителя, что мы собираемся посетить Хиргис-Нур, он заметил, что в этом озере водится много крупной рыбы, а на побережье есть горячие источники. На мой вопрос, не знает ли он о существовании в озере каких-то крупных животных, уклончиво ответил, что об этом лучше спросить местных скотоводов.

Попав впервые в настоящую юрту, хочется внимательно рассмотреть ее внутренности. Вдоль стен стоят небольшой комод с зеркалом, заставленным множеством черно-белых фотокарточек, шкаф, сундук, железная кровать, перегородка, напоминающая ширму, и даже холодильник. Каркас юрты деревянный, выкрашен в красный цвет. В левой (мужской) половине хранится конская сбруя. В целом все выглядит довольно опрятно и уютно. Убранство юрты и порядок пребывания в ней строго определены вековыми традициями народа. Гостям здесь всегда рады, но надо уважать и обычаи хозяев. Так, заходя в юрту, нельзя наступать на ее порог. Если гость младше хозяина, он протягивает старшему обе руки ладонями вверх и низко кланяется. Юрта - экологически чистое и очень удобное в кочевой жизни жилье, недаром многие богатые туристы их покупают.

Отведав монгольского чая и поблагодарив хозяев, мы двинулись дальше. Однако сразу за поселком наш путь преградила довольно широкая и полноводная река. И вновь у противоположного берега наша машина заглохла посреди воды. Пока наш расстроенный водитель ходил за помощью, на берегу появилось несколько монгольских мальчуганов, с явным интересом разглядывающих нас с Андреем. Их горячее желание пообщаться с нами ограничивалось явной нехваткой русских слов (как и у нас - монгольских). Я, не найдя ничего лучшего, как подарить значок, после небольшой паузы все же услышал робкое «спасибо».

Вскоре мы вновь в пути… Местность становится все более холмистой и пустынной, с белесыми пятнами соленых озер. Впервые за всю дорогу мы заметили признак цивилизации - линию электропередачи. При этом у основания каждой железобетонной опоры были разложены крупные камни, как оказалось, ограждающие их от столкновений с машинами. Дорог же в степи все равно нет!

Наш путь все время шел на подъем, но неожиданно он закончился, и перед взором открылась огромная, идущая под уклон пустынная равнина, напоминающая своим видом дно высохшего моря. В колеблющемся горячем мареве полуденной жары мы въезжаем в Котловину Больших озер. И вот водитель указывает рукой к горизонту, где в самом низу появляется вытянутая, блестящая на солнце полоса воды: «Вот он, ваш Хиргис-Нур!». До него около пятидесяти километров. Машина набирает скорость и мчится по ровной как стол пустыне среди редких кустов перекати-поля и отбегающих подальше в сторону верблюдов. Эти величавые животные малопугливы, иногда приходится сбавлять скорость и сигналить, чтобы они освободили путь машине.

Русла ручьев давно пересохли, нет воды и на солончаковых впадинах. Суровость пейзажа усиливают скелеты и высохшие трупы лошадей, коров и верблюдов. Миновав последний солончак, поднимаемся по пологому склону в маленький поселок Наранбулаг, состоящий из скопления мазанок и юрт, нескольких выбеленных известью административных зданий и небольшой буддистской часовни за глинобитным забором. Небольшая пропыленная рощица пирамидальных тополей не в состоянии завуалировать наступающую со всех сторон пустыню. На улицах ни души.

На окраине поселка находим заправку (полузакопанную в склон холма цистерну), берем в попутчики одного солидного монгола и поворачиваем на восток. Озеро уже недалеко, хорошо видна его западная суженная часть. Мы едем вдоль северного берега по предгорьям хребта Хан-Хухей. Озеро постепенно расширяется, противоположный берег почти теряется в дымке у самого горизонта. Неожиданно на пути появляется несколько юрт, стоящие рядом машины и группы монголов, прогуливающихся по берегу с детьми. Некоторые из людей, засучив брюки, бредут по мелководью, но никто не купается, не видно и лодок. Водитель сообщает, что это место отдыха у целебного источника-аршана, вблизи которого всегда останавливаются проезжающие. Чуть дальше - настоящее чудо - большое каменное здание с несколькими деревянными постройками. Это курорт на горячих источниках, о котором сообщалось в путеводителе «Lonely Planet». Однако он пустует, в окнах отсутствуют рамы, да и людей почти не видно. За курортом пересекаем по мосту небольшой ручей и, проехав еще около семи километров, въезжаем на гребень высокой косы Чацарганы-Шугум. С нее открывается потрясающий вид на самую широкую часть озера. Мы покидаем машину, просим водителя немного подождать, и спешим к воде.

На озере тихо. Первое, что бросается в глаза - обилие птиц. Больше всего бакланов, рассевшихся стаями на песке вдоль уреза воды. Обычны здесь и другие рыбоядные птицы - черноголовые хохотуны и серебристые чайки, видели крупную крачку-чеграву… Все внимание приковано к пляжу вдоль крутого западного склона косы, где должны располагаться загадочные следы, но, к сожалению, вся песчано-щебнистая поверхность густо испещрена копытами скота. Очевидно, этим летом скотоводы постоянно загоняли сюда свои отары. Наверное, это было связано с большим количеством осадков, которые разбавили соленую воду озера и позволили использовать ее для водопоя. В этом мы тоже сумели убедиться: со стороны косы, обращенной к открытой акватории, воду с привкусом соды вполне можно пить, но в прибрежных мелких заливах она сильно щелочная, противная на вкус. Осматривая в бинокль северо-восточный участок побережья, я насчитал двенадцать белых юрт, установленных на разном удалении от озера. Были замечены и проезжающие мимо озера машины, в том числе и КамАЗы-бензовозы. Не было сомнений, что условия для людей и скота в окрестностях озера этим летом были приемлемыми.

Склон косы состоял из двух террас. Первая, нижняя, высотой в полметра начиналась сразу за пляжем в 5-10 метрах от воды. Ширина ее не превышала десяти метров, дальше начинался крутой подъем еще метров на пять с выходом на вторую террасу, а затем следовал крутой гребень центральной косы, высоко возвышающийся над озером. На восточной стороне пляж был более широким и пологим с белесыми пятнами на местах высохших заплесков озерной воды. Удивило полное отсутствие на берегах каких-либо предметов, не говоря уже о мусоре. В полосе прибоя лежали лишь обрывки водорослей, перья птиц и рыбьи кости. В нескольких километрах восточнее виднелась вторая, еще более протяженная коса. Залив, разделявший обе косы, оказался мелководен, но с других сторон светлое песчаное дно с выходами камней просматривалось только метров на двадцать-тридцать, а дальше вода резко темнела, указывая на рост глубины.

Первым желанием было поскорее искупаться в прозрачной бирюзовой воде, лишенной всякой мути, но с плавающими на поверхности странными пленками из мельчайших склеенных песчинок. Заходить далеко в воду совсем не хочется, огромное озеро пугает своей таинственностью, намекая на неведомых виновников следов.

Неожиданно у самого берега появляется крупная рыба, отдаленно напоминающая нашего жереха. Это алтайский осман, а точнее, его хищная форма - «нохой загас». Вскоре мы увидели еще штук двадцать таких рыбин, кружащихся над одним местом и не проявлявших видимого испуга при нашем приближении к ним. Множество бакланов и крупных чаек ловили более мелких османов по всей видимой акватории. В тишине приближающегося вечера были хорошо слышны гулкие шлепки постоянно выпрыгивающих из воды рыб.

Так мы дошли почти до самой оконечности косы, пока не наткнулись на группу из четырех соприкасающихся друг с другом следов. То что это были именно нужные следы, не вызывало у нас никакого сомнения. Овальные отпечатки шириной метр-полтора, в точности соответствовавшие описаниям Ярмолюка, были окружены дугообразными, но уже заметно оплывшими валиками песка. Ближе к воде они не просматривались, поскольку вся пляжная полоса была «утыкана» копытцами коз и овец. Никаких признаков движения тяжелых объектов не было и на прибрежном мелководье. Расстояние от уреза воды до «следов» составляло около десятка метров, но сохранившаяся длина каждого из них не превышала полутора метров. Логично было предположить, что отпечатки возникли за несколько дней до нашего визита, еще до того времени, когда по берегу прошли отары скота. Вместе с тем, это были не просто вмятины в песке, а своеобразные выемки от движущихся со стороны озера объектов, перемещавших впереди и по бокам от себя значительное количество сыпучего грунта. Каких-либо иных деталей следов нам разглядеть не удалось. Солнце было еще высоко и не давало возможности контрастно, с тенями, запечатлеть их на фотографии.

Вершина косы состояла из более плотного щебнисто-гравийного грунта, чем ее склоны и основание. Последнее обстоятельство не учел Николай, который в ожидании нашего возвращения решил самостоятельно съехать на окончание косы. Однако добраться до воды ему так и не удалось, машина основательно увязла в песке. Пришлось срочно возвращаться и откапывать колеса машины, используя в качестве лопат жесткие стельки сапог. Водитель жал на газ, но каждый раз машина «садилась» в песок все глубже и глубже. Перегретый двигатель стал давать сбои, потек один из топливных шлангов. Машина глохла при каждой попытке вырваться из песчаного плена. В общей сложности пробуксовали часа четыре - до половины седьмого вечера. Назревала угроза надолго застрять на косе, но спасительное решение пришло неожиданно. Вспомнив, как завидовские водители выбираются из снежных сугробов, я посоветовал шоферу спустить воздух в колесах и тем самым увеличить площадь опоры шин с грунтом. Эффект превзошел все ожидания, УАЗ с легкостью выскочил из песка на плотный гребень косы. Потратив много времени, сил и нервов, было решено отказаться от осмотра второй косы и двигаться в обратный путь.

Все, что мы сумели напоследок - это обойти восточный берег косы, где в лучах заходящего солнца еще издали стала заметной группа больших (высотой до одного метра и диаметром до 2-3 метров) куч песка, расположенных линейно в десятке метров от уреза воды, то есть сразу за условной чертой действия прибойной волны. Однако и в этом случае они были уже довольно старыми, с оплывшими контурами. Казалось, что мы довольно сильно опоздали к моменту появления следов, хотя, по наблюдениям Ярмолюка, именно на этом участке побережья вероятность их появления остается высокой до середины августа.

Подкачав колеса машины, уставшие, но довольные, мы поехали к горячим источникам, где были люди. На склоне горы в беседке у родника нас встретили смеющиеся монгольские девушки. Несколько человек набирали воду, струящуюся по деревянному лотку в окружении традиционных в таких местах разноцветных ленточек. В этот момент я был очарован картиной заката и, не дождавшись своей очереди за водой, побежал вниз за фотоаппаратом. Розовый оттенок появился на широкой глади озера, хорошо просматриваемой с горы. Окружающая суша уже потемнела, но акватория еще ярко светилась. Облик местности стал каким-то неземным, усиливая ощущение иных миров. Появилась Луна и первые звезды. Наступала ночь, и я вскоре прекратил съемку.

Люди приехали на озеро специально на воскресный отдых из Улангома и Ховда, всего человек двадцать-тридцать. Большой интерес у окружающих вызывал мой способ кипячения воды на новой газовой горелке «Camping Gas», пламя которой все время сдувал в сторону теплый, усилившийся к ночи, ветер с гор. Угощаю чаем всех желающих, затем и нас приглашают в юрту на ужин.

После напряженного дня кажется, что проспим до утра, но около полуночи наш водитель пробуждается и готовится в дорогу. Лунная дорожка высвечивает легкую рябь на озере. Кажется, что я нахожусь на краю света, особенно в минуты, когда в тишине ночи слышна лишь приглушенная монгольская мелодия. До дома четыре тысячи километров! Когда еще раз придется побывать здесь? Когда будет разгадана тайна озера? Несмотря на свою скоротечность, посещение озера дало нам то, что нельзя почерпнуть в книгах и фильмах - это личное ощущение от увиденного, соприкосновение с тайной, новые мысли и аура вдохновения…

На память о Хиргис-Нуре беру маленький кусочек прибрежной щебенки, и машина трогается в темноту. В свете фар разбегаются в стороны устроившиеся на ночлег верблюды, выпрыгивают тушканчики, вылетают какие-то птицы, но особенно много зайцев. Николай по только ему знакомым ориентирам направляет машину на юг в сторону Ховда. Эта дорога на сотню километров длиннее нашего первоначального маршрута, но безопаснее, без водных преград. Постоянно наваливается сон, из которого выводят сильные удары головой о дверь машины, но как только боль утихает, вновь очень хочется спать. Неожиданно из темноты вырастает фигура монгола. Берем его в попутчики. Позднее выяснилось, что этот человек сбился с пути и попросил довезти его до своей юрты, однако «заплутавший» пассажир так резво стал давать наставления водителю, что с трудом верилось в его якобы слабое знание местности.

Предрассветные сумерки застают нас недалеко от озера Хара-ус-Нур. Машина неожиданно выскакивает на приличную бетонку, пересекающую обширную заболоченную низину где-то в низовьях реки Ховд. На дороге на нас со всех сторон набрасывается мошкара - верный признак обилия пресной воды. Пойма вскоре сменяется скалистыми предгорьями, за которыми видны огни довольно крупного по монгольским меркам города. Проезжаем по еще пустынным улицам Ховда. Скорость движения автотранспорта ограничена до 30 км/час, для монгольских дорог этого, наверное, достаточно. Теперь наш путь лежит по предгорьям Монгольского Алтая. К семи утра заезжаем в небольшой поселок Ховд-Сум (на карте ему больше соответствовал населенный пункт Баян-Энгер), где отдыхаем и перекусываем в одной из квартир в здании местного узла связи. Вновь поражает гостеприимство людей. Несмотря на то, что, по словам нашего водителя, отсутствующий хозяин был «другом его знакомого», в доме которого он, как и мы, впервые, его жена принимает нас спокойно, кормит лагманом, рисом, брынзой, чаем с баурсуками. Среди фотографий в рамке под стеклом замечаю одну со старым казахом-беркутчи. В этих местах сохранилась традиция охоты с беркутами, что делает их одним из самых привлекательных объектов для иностранных туристов.

После небольшого, но крепкого сна на ковре пора собираться в дорогу. Водитель хлопочет у машины. На прощание дарю маленькому сыну хозяйки карманный фонарик. Дорога уходит в горы. Появляются вершины с куполами ледников, среди них самая высокая гора Монгольского Алтая - Цамбаграв уул (4202 м). Особенно завораживают горные долины, покрытые бархатной зеленью трав с округлыми свинцово-синими озерами, в которых как в зеркалах отражаются заснеженные пики и небеса. Тени облаков скользят с одного края долины на другой, усиливая контрастность и без того яркого горного пейзажа, на фоне которого застыли фигурки черно-белых яков и бурых лошадей. Не зря благодаря бескрайним просторам степей и гор Монголию называют страной большого неба! С высоты кажется, что долину можно пересечь за считанные минуты, но она долго не хочет отпускать нашу машину, усердно запутав дорогу среди озер и пасущихся стад.

После полудня дорога начинает постепенно спускаться с гор в сухие долины, рассекаемые лишь редкими быстрыми речками. Последнюю остановку делаем в придорожном кафе-гуанзе около озера Толбо-Нур. Это озеро вытянутой формы считается одним из самых красивых в Монгольском Алтае. Дорогу отделяет от акватории довольно обширная заболоченная низина, но в бинокль удается разглядеть отдыхающих на воде лебедей-кликунов. Оставшийся пятидесятикилометровый участок до Улгея мы бодро преодолеваем к трем часам дня. И здесь нас ждет неприятный сюрприз. Наш водитель вдруг хватается за калькулятор, что-то считает и требует с нас дополнительно сто долларов. Он ничего не хочет слышать об уже проведенной перед поездкой оплате и настаивает на своем. Мы принимаем решение ехать на рынок к нашим посредникам и выяснить вместе с ними все детали. Узнав об этом, водитель долго не соглашается на эту встречу, крутит по разным закоулкам, но, в конце концов, довозит до рынка к нашим знакомым. Начался яростный малопонятный спор на казахском языке, привлекающий внимание окружающих. Стало ясно, что наши посредники либо обманули водителя, либо были с ним в сговоре. Чтобы разрядить напряженную обстановку, я плачу 70 долларов водителю, который мгновенно преображается и вежливо подвозит нас до дверей гостиницы. У нас же настроение отвратительное. Сбылось предупреждение Калимата о подвохе. Не послушав его совета, мы переплатили за дорогу лишние двадцать долларов. Впрочем, все относительно: иностранные туристы выкладывают за тур по Монголии три тысячи долларов, ненамного дешевле предлагают поездки в эту страну и московские турфирмы. Наши затраты составили всего около 400 долларов на двоих.

Вечером дома у Калимата мы обсудили варианты отъезда в Кош-Агач в сопровождении одного из его родственников. Ранним утром выезжаем всемером на УАЗе до границы… На монгольской заставе нам задали резонные вопросы: куда и зачем ездили, почему не зарегистрировались в милиции, почему нет сопроводительного письма? Все обошлось благополучно и быстро, но у российской таможни началось длительное ожидание в очереди. Обнадеживало лишь то, что на ночь на нейтральной полосе никого не оставят, и нас действительно пропустили к шести часам вечера. Уже в густых сумерках, разыскав среди домишек Кош-Агача квартиру нашего знакомого, мы встретили его жену Жанну и были оставлены на ночлег.

Возвращаться в Горно-Алтайск решили на видавшем виды «Жигуленке». Водитель Евгений, кроме нас, взял в машину молодую семью монгольских казахов с грудным ребенком. Выехали из Кош-Агача одновременно с рейсовым автобусом в 8 часов, но обогнать его нам было не суждено. В дороге у нашей машины начались поломки: вначале «закипел» радиатор, лопнул и протек резиновый патрубок, затем отказал стартер, пришлось запускать машину коллективным толканием. Многочисленные остановки хотя и задержали нас в пути, но зато дали возможность подробнее рассмотреть Алтай и провести фотосъемки в живописных местах. На реках Чуе и Катуни в самый разгар туристического сезона постоянно попадались туристы-водники на больших надувных плотах-рафтах. Приятным завершением нашего маршрута в Горно-Алтайске стала баня на той самой станции юных туристов, где мы останавливались в начале пути.

В Барнауле узнаем две неприятных новости. Весь железнодорожный вокзал оцеплен милицией, у всех проверяют документы и просят немедленно отойти подальше. Оказалось, это реакция на взрыв в московском метро на станции «Пушкинская». Спешить на вокзал было незачем, билеты на Москву давно закончились, и мы вновь едем автобусом, теперь уже в Новосибирск… На следующий день выезжаем в столицу. До прибытия поезда «Тында-Москва» есть время, и, пользуясь случаем, мы посещаем природный отдел новосибирского краеведческого музея. Андрей разыскал своего коллегу - таксидермиста Виталия Викторовича Николаева, который оказался еще и опытным змееловом.

Проведя в поезде около двух суток, мы прибыли ровно по расписанию в 11 часов утра 13 августа на Казанский вокзал столицы. Наше путешествие подошло к концу. Тайна монгольского озера так и осталась нераскрытой, но был приобретен ценный практический опыт самостоятельной экспедиции, который обязательно пригодится в будущем. Прежде всего, потребуются круглосуточные наблюдения в уже известных пунктах обнаружения следов, а также повторное обследование всего побережья озера. Предпринятая поездка еще больше укрепила убеждение в необходимости дальнейших исследований происхождения загадочных следов на этом еще очень слабо изученном водоеме. Теперь Монголия для нас стала не только страной всадников и белых юрт, неземных красот и медитаций, но и страной таинственных озер.

Через месяц после завершения поездки мой старый друг-орнитолог Александр Мищенко, вернувшись из Великобритании, привез мне флакон воды из озера Лох-Несс, для дальнейшего вдохновения на пути поисков озерных криптидов, но скопившиеся дела, а затем начавшиеся чукотские экспедиции вновь надолго отодвинули монгольскую тему на задний план.

Между тем, интерес к озерным «монстрам» неожиданным образом проявился и на моей родной Тверской земле. Поводом стал непонятно как возникший шум вокруг небольшого, но очень глубокого по местным меркам озера Бросно, расположенного среди живописных ландшафтов Валдайской возвышенности недалеко от истоков Волги. Возможно, именно его глубины, а также расположенность вдали от областного центра, в лесной глухомани, дали волю воображению и закрепили за ним таинственную славу. Слухи о так называемом «бросновском дрыхле» стали просачиваться в местную и центральную печать. В июне 2002 года одна из телекомпаний даже снарядила экспедицию на берега Бросно. Правда, экспедиция эта, под громким названием «За чудовищем», больше походила на шоу. Несколько дней можно было видеть на экране телевизора, как семеро специально отобранных, очень разных по роду занятий людей суетились на берегу, подшучивали друг над другом, но, кроме одинокого рака, так ничего и не высмотрели во взмученной воде. Но это уже другая история…

Со времени описанных мною событий прошло немало лет. Мир с тех пор сильно изменился, а вместе с ним изменились и мы. Можно сказать, что и наше мироощущение стало иным. Многое, раньше сильно волновавшее нас, необратимо устарело, став широко известным и доступным.

Вспоминаю, как долго приходилось нам добираться до разных мест на «попутках», автобусах и поездах, как непросто было ориентироваться, не имея в руках подходящих карт. Теперь автомобили наводнили все дороги, и проблема расстояний исчезла сама собой. В распоряжении исследователей ныне - целый арсенал самых подробных карт, не считая мобильных навигаторов и прочих модных электронных «штучек». О фото- и видеосъемках и говорить не приходится. Одно нажатие кнопки, и первоклассный снимок готов! Но главное, знакомиться с природой теперь можно не с «голого листа», а опираясь на весомый багаж предшествующих знаний. Вместе с тем, тревожит мысль о том, чтобы у молодого поколения натуралистов не исчезло стремление к поиску нового, необычного…

В наше время у ученых не становится меньше проблем. Одна из наиболее острых и злободневных - поиск путей сохранения биологического разнообразия во все более однообразном мире. Водно-болотные угодья - одни из самых ценных, но вместе с тем и чрезвычайно уязвимых для вмешательства людей мест планеты. В этой книге, пусть и не вполне в обычной форме, автор попытался привлечь внимание к этим ландшафтам.

Болота и горы - это два «полюса» дикой жизни, которые еще хранят в себе, быть может, последние тайны живой природы, не дают угаснуть интересу к ним. Поиск - это не только мощный стимул познания, но и способ поддержания постоянного внимания к проблемам спасения редких видов. Он побуждает энтузиастов, не считаясь с жизненными трудностями, отправляться в путь, навстречу неведомому. Этот путь у каждого из нас свой, своя арена жизни, слагающаяся из множества точек и пятен на карте, в которых мы когда-то бывали, жили или проезжали. Также и мне время указывает новые пути-дороги, все дальше устремляет меня от родных мест в непостижимом порыве осознать образ Земли. И все же, какими бы увлекательными ни были эти дороги, самыми близкими моему сердцу навсегда останутся заветные тропинки Верхневолжья.