Байки

Байка №5
Последние гИрои

В следующий раз мы с гуманитариями решили сходить в поход в Бурмистрово. С «Торнадо» мы договорились встретиться на острове Хреновый, где мы каждый год проводили археологические раскопки. Мне в экипаж досталась девочка Таня, у которой была зверского вида собачка, и мальчик Ваня. У Алексея был матрос Вадос, который косо посмотрев на Танину собачку, чуть не лишился носа, он его чудом спас, едва успев уклониться от массивных собачкиных челюстей, клацнувших в миллиметре от такового. После чего Таня заявила, что собачка, очевидно, заболела, и её срочно нужно отвезти обратно в цивилизацию. Это мероприятие задержало нас на сутки, а тем временем «Торнадо» ушёл в Бурмистрово. Благополучно сбагрив собачку, мы на следующий день выдвинулись туда же. Не успели мы пройти траверз Тайваня, как ветер неожиданно выключили, но волны, при этом, оставили. И вот мы, торчим посреди моря, не в силах двинутся с места, а на корабле всё ходит ходуном: гафель трётся шпором о мачту, издавая при этом душераздирающий скрип, рында позвякивает, всё скрипит и громыхает. И среди всей этой какофонии раздаётся Ванин вопрос:

-«Ну и когда мы теперь приедем в Бурмистрово ?»

-«Таким аллюром – поздно ночером» - отвечаю ему.

На что он мне возражает, так как будто я могу что-то изменить:

-«Не, так не канает, надо бы какой-нибудь моторчик»

И тут мы слышим рёв мотора и к нам подъезжает нудист Феликс на своём катере и спрашивает:

-«Куда это вы намылились?»

-«Да, вот в Бурмистрово, рыбку половить» отвечаем ему.

-«Круто, а можно и мне к вам?»

-«Да не вопрос, только мы ещё сами к себе не приехали»

-«Так давайте я вас на верёвочке дотяну!»- предложил Феликс.

-«Хорошо, только тяните не очень быстро, а то мы, нафиг, развалимся»

-«Ладно, я поеду помедленнее» согласился Феликс.

Мы кидаем ему конец, он тут же фиксирует на утку и даёт по газам, не оставив мне времени смайнать паруса и вытащить шверты.. «Помедленнее»- это по представлению Феликса где-то около 30 км\ч, обычно он ездит на скоростях под 60. Но для деревянной, связанной верёвочками конструкции, 30 км\ч скорость запредельная, обычно этот катамаран развивал не больше восьми. Носовая часть судна целиком вылезла из воды, судно бешено подпрыгивало на каждой волне, создавая при этом фонтаны брызг, которые перелетая через весь катамаран, падали где-то за кормой. Феликс, в это время находился отнюдь не у руля – он устроившись на корме своего катера, прямо над работающим двигателем, размахивая руками и пантомимизируя, пытался что-то у нас спросить, но отчаянный рёв двигателя заглушал все звуки, а по его жестам было трудно догадаться что же он хочет узнать. Как потом выяснилось, его интересовало, куда мы дели собачку, которую он видел у нас на Хреновом. Катер в это время, никем не управляемый, нёсся по волнам, то подпрыгивая, то срываясь с гребней волн, словно в пропасть, а за ним на верёвке, безвольный словно капитошка, прыгал по волнам мой корабль. Таким образом, весь путь до Бурмистрово занял минут 30. Первое, что мы увидели, зайдя во второй фьорд, где была назначена встреча с «Торнадо» - это капитан Алексей с громадной кинокамерой, стоящий на высоком обрыве и снимающий наше прибытие, но ни палаток, ни костра, ни лагеря мы не обнаружили. «Торнадо» стоял причаленный в камышах, а на нём лежала его поломанная мачта.

-«Как вы потеряли мачту?»- спрашиваю я.

-«Мы её не потеряли, вон она лежит»- последовал лаконичный ответ Алексея.

В течение дальнейших расспросов выяснилось следующее: «Торнадо» уже подходил к Бурмистрово, когда вдруг «ни с того, ни с сего» на судне рухнула мачта, чуть не прибив при этом девочку Юлю, сидящую на подветренном борту. До берега оставалось около двух километров, но ветер и волна были встречными, что естественно затрудняло грёблю, тем более маленькими вёселками от надувной резиновой лодки, которые у них имелись.

Но выхода у них не было, и они догребли, правда, не быстро. Когда измученные и замёрзшие они достигли берега, была уже глубокая ночь. (В этом месте рассказа я поинтересовалась, а вытащили ли они парус из воды, они молча переглянулись, но не ответили).

Вещи у них все были мокрые (гуманитарии почему-то никогда не пользуются гермоупаковками и даже в полиэтиленовые мешки вещи не кладут, максимум, что они делают – это накрывают их «хренакером», но это не спасает их от намокания) .

Не знаю как, но им удалось развести костёр и просушить часть вещей, чтобы хоть как-то переночевать. На следующий день они на вёслах пересекли Мильтюшский залив и причалили на том месте, где мы договорились встретиться, опередив нас всего на пару минут. Причина падения мачты была поистине идиотской. Дело в том, что Алексей – капитан с двадцатипятилетним стажем не умел заплетать огоны. Он наивно полагал, что голландский огон устроен так, как выглядит, ему даже в голову не пришло, что огон может быть как то заплетён, и он просто взял, загнул концы тросов, надел на них медные трубки и расплющил их молотком, причём трубку взял гораздо большего диаметра чем для этого требовалось. В сильный ветер такой «огон» на ванте раскрылся, и мачта рухнула, а основание мачты разворотило в цветочек подмачтовым пальцем, на который мачта была просто надета полостью для проводки фалов. Оставалось только удивляться тому, что это не произошло намного раньше.

Феликс уехал почти сразу, ( ему кто-то сказал, что здесь рыбы нет, что на поверку оказалось неправдой), а мы остались помогать Алексею ремонтировать мачту. Для начала, на всём стоячем такелаже, под моим руководством были заплетены нормальные огоны, потом приступили к склейке основания мачты. Все эти мероприятия, со всеми перерывами и перекурами, заняли два дня, во время которых разбушевался шторм, и о дальнейшем выходе в море не могло быть и речи. Первыми сдуло палатки Вадоса, в которых обитало большинство народа, потом ночью сдуло палатку Алексея, и на восемь человек у нас осталась одна палатка – моя. Благо это была прочная, добротная двухслойная и большая палатка польского производства середины 80х годов, выдержавшая не одну бурю. В конце-концов, все перебрались в мою палатку, кроме Алексея, который упорно продолжал устанавливать свою палатку заново, каждый раз, когда её срывало штормом. К вечеру третьего дня ветер ещё усилился , грозя перерасти в настоящую бурю, и я решила заблаговременно укрепить свою палатку, чтобы ночью её не сдуло. Для этого палатку требовалось накрыть большим брезентовым тентом, специально для этого предназначенным, по периметру которого имелся ряд люверсов с верёвочками для привязки к дополнительным колышкам. Пока мы рубили колья, совсем стемнело. Натягивали тент мы в темноте и каждые рабочие руки были на счету, т. к. тент вырывало из рук сильным ветром. В самый разгар этой работы Ване, похоже, приспичило посетить гальюн. Он взял фонарик, но с ним у него возникла непреодолимая трудность – он не мог найти у фонарика выключатель, и не придумал ничего умнее, как подойти ко мне с таким идиотским вопросом, а я была немножко занята тем, что в темноте, одна пыталась забить топором огромный деревянный кол, державший форштаг, пытающейся улететь, палатки в то время, как все остальные держали тент или забивали другие колья. Нетрудно себе представить, куда он немедленно был послан и насколько необычен был способ, которым ему было рекомендовано туда добираться, а также насколько энергичны должны были быть действия, которые ему было рекомендовано там выполнять. Меры были приняты не зря – шторм бушевал неделю, убежище Бурмистрово было забито кораблями и баржами. У входа во фьорд бросила якорь огромная яхта «Альфа», которая всегда, почему-то, ходила под мотором и никогда не ставила паруса. На её борту шла чудовищная пьянка с участием не менее 10 человек. Из её матюгальников, расположенных под краспицей, на всю катушку изливались «песни», текст которых состоял исключительно из нецензурной брани. В нашем лагере начался разброд и шатание. Гуманитарии, не способные пережить такую рядовую неприятность, как шторм, начали дезертировать. Первыми дезертировали брат Вадоса- Славян, сбежавший перед этим из клуба морских пехотинцев, и мой матрос Ваня, который всё время ныл, что ему холодно, за что получил прозвище «Фельдиперсовый». Виновата в этом была, конечно же, Ванина сестра, которая собирая Ванин рюкзак, не положила туда тёплых вещей. Таким образом, каждый день из нашей компании кто-то выбывал, и под конец остались только я, Вадос и капитан Алексей. После гуманитариев осталось несколько спальных мешков, (большинство снаряжения гуманитариев было взято на прокат у родителей Вадоса, т.к. сами гуманитарии ничего этого не имели) и Вадос одолжил один из спальников Алексею.

Дело в том , что Алексей сам махровый гуманитарий, (по образованию он музыкант – этнограф), и как истинный гуманитарий не имел нормального туристского снаряжения. Вообще снаряжение Алексея – это отдельная тема: он спал на допотопном советском резиновом надувном матрасе, который к утру всё равно сдувался, оставляя своего владельца лежать на покрытой слоем резины, неровной холодной земле. Укрывался от холода он портьерой – красивой атласной, жёлтой занавеской с бахромой по краям. Его палатка могла бы экспонироваться на выставке, рассказывающей о нелёгкой судьбе покорителей Дикого Запада, столь архаично – героически она выглядела. Палатка была пошита из очень толстого брезента, принявшего за долгие годы эксплуатации, пепельно – серый цвет, тут и там зияли дыры, а вход палатки, изначально сделанный на завязочках и давно утративший таковые, никак не закрывался. Устанавливалась она с помощью огромных деревянных колов, забиваемых по периметру, которые Алексей всегда возил с собой. В свёрнутом виде, эта одноместная палатка занимала объем мешка с картошкой, выглядела так же и весила столько же. Из одежды, кроме той, что была на нём, он брал с собой только старый длинный брезентовый плащ, выполненный в том же стиле, что и палатка, в котором он был похож на забомжевавшего эксгибициониста, во всяком случае у меня, глядя на него, возникало ощущение, что капитан Алексей сейчас распахнёт этот плащ, а под ним – ничего. Из посуды у него имелась только маленькая, изящная фарфоровая кофейная чашечка, из которой он как ел, так и пил, да закопчённый алюминиевый чайник с оторванной ручкой. Глядя на Алексея, я невольно приходила к мысли, что он сделал всё возможное, чтобы сделать свою жизнь как можно более тяжёлой и неказистой. Каждое уро Алексей вставал раньше всех и приплясывая возле миниатюрного костерка, который он разводил, то и дело приговаривал:

-«Ой, как я замёрз, ой как я замёрз!!!»

Когда же Вадос дал ему спальник, он встал самый последний, приговаривая:

-«Ой, как мне было тепло, ой как мне было тепло!!!»

Мы с Вадосом тогда решили, что теперь-то Алексей уж точно обзаведётся спальником, но за всю историю нашего знакомства этого так и не произошло. К концу недели шторм стал стихать, а корабли покидать залив. Яхта «Альфа» тоже захотела уйти, но несколько нетрадиционным для неё способом – под парусами. Ветер же был навальный. Тем не менее, экипаж поставил грот, и о боже мой, что это был за грот!!! Он весь был в жёлто – коричневых грязных разводах, придающих ему вид старой пелёнки. Создавалось впечатление, что на него, год, не переставая мочился, испражнялся и рыгал батальон младенцев, после чего его свернули и поместили на «Альфу». Бегучий такелаж гика отсутствовал, поэтому сие живописное ветрило, сразу положило на ванты, и яхта двинулась вглубь фьорда. Стоящий у штурвала верзила с подбитым глазом, ничего не мог с ней поделать. В конце концов они убрали грот, завели мотор и убрались восвояси. Нам тоже пора было выдвигаться. Мачта была отремонтирована и установлена, и Вадос, неистово рвавшийся на работу, торопил Алексея с отплытием. Но Алексей охладил его пыл сказав:

-«Я взял с собой кабачок, и пока я его не съем, я никуда отсюда не поеду!!!»

-«Давайте сюда ваш кабачок» - обречённо ответил Вадос.

Через минуту кабачок был в руках Вадоса, который чистил его словно гигантскую картофелину.

Ну вот, наконец, наступил день отплытия. «Торнадо», несмотря на слабый ветер, взяв рифы, наверное для того, чтобы снова не сломать мачту, ушёл раньше меня и я очень скоро потеряла его из виду. К тому же мне посчастливилось попасть в штиль прямо на выходе из Бурмистрово, в результате чего я даром потеряла много времени. Но тут, внезапно дали галфвинд правого галса силой 5-6 баллов и мой корабль резво помчался курсом NW. На траверзе мыса Чайка, ветер так же внезапно вырубили, оставив при этом волнение, которое не успело улечься. В результате я попала в ситуацию аналогичную той, что возникла на пути «туда» только вот Феликса с мотором поблизости не было. Грести тоже было лень, и я решив, что до заката ещё далеко и ветер могут дать снова, устроилась с книжкой на палубе, лицом к корме. Спустя какое-то время, на горизонте за кормой, показался парус. Не придав этому значения, (мало ли кто там может парусить) я снова уставилась в книжку. Немного погодя парусник приблизился, и я опознала в нём катамаран, очертания которого мне показались до боли знакомыми. Посмотрев в бинокль, я не поверила своим глазам – меня на вёслах догонял «Торнадо», вышедший в море намного раньше. Но ещё сильнее удивились Алексей и Вадос, искренне считавшие, что я далеко позади них, считая мой корабль миражом буквально до тех пор, пока не подошли к нему вплотную. Из расспросов выяснилось, что, выйдя в море, и увидя почти полный штиль, они решили разрифиться, а для этого надо было причалить к берегу (почему – см. байку№4) , куда они догребли на вёслах. Пока они разрифлялись дали ветер, а когда закончили ветер снова выключили, таким образом, я, неожиданно для себя, второй раз обогнала «Торнадо».