Библиотека всемирной литературы | пятистишия (танка) и трехстишия (хокку) выдающихся японских поэтов Сайгё, Басё, Бусона, Исса и др. в переводах В. Н. Марковой

Библиотека | Поэзия

Библиотека всемирной литературы | пятистишия (танка) и трехстишия (хокку) выдающихся японских поэтов Сайгё, Басё, Бусона, Исса и др. в переводах В. Н. Марковой

В книге представлены пятистишия (танка) и трехстишия (хокку) выдающихся японских поэтов Сайгё, Басё, Бусона, Исса и др. в переводах В. Н. Марковой

Пятистишия

Танка

ПРЕДИСЛОВИЕ

По дороге странствий волей или неволей кочевали многие поэты. Как вечные странники остались в памяти людей китайский поэт Ду Фу, таджикский поэт Саади. Дорога служила источником вдохновения. В стихах Саади звучат караванные колокольчики^¹.

Посох в руке, изголовье из травы, узкая тропа через горы, - так странствовали японские поэты. Впервые образ поэта-скитальца создал в Японии Сайгё.

Человек необычной судьбы, Сайгё оставил дворец ради горной хижины.

Книга его стихов "Горная хижина" прославлена в японской поэзии. О нем уже вскоре после его смерти стали создавать легенды. Художники в сюитах картин на свитках изображали его странствия. К местам, некогда им воспетым, совершались паломничества. И даже теперь, спустя восемь веков, Сайгё четко и ясно выступает из глубин средневековья. Так навечно запечатлен орлиный профиль Данте. И так же, как Данте, Сайгё до сих пор остается загадкой, несмотря на кропотливые изыскания многих исследователей.

Поэзия его кристально ясна и проста, но вмещает в себе сложнейший мир мыслей и чувств. Буддийский монах, он был влюблен в красоту природы до одержимости. Натура страстная, мятущаяся, он стремился к спокойному созерцанию, но исторические бури постоянно мешали этому. Певец печали, сумерек, одиночества, - писал стихи о детских играх.

Бежал от людей и тянулся к ним. Воин по происхождению - ненавидел войну. Изобразил мучения буддийского ада, а по существу - бедствия своего времени. Но Сайгё не мог бы написать на вратах ада: "Оставь надежду навсегда". Он верил, что даже на дно геенны может сойти милосердие, несущее свет.

Сайгё - поэт мысли, но, даже достигая больших философских глубин, равнодушно мыслить он не может. Его картины природы, в сущности, - "пейзаж души". Скорбь Сайгё пронзительна, радость постижения красоты обжигает болью. Но даже доведенное до предела напряжение чувств разрешается в стройной гармонии, классически уравновешенной.

* * *

Японская лирика достигла в XII веке высокой степени совершенства. Поэтическая мода того времени требовала изощренного искусства версификации, "техницизма". Стихотворец, подобно атлету, должен был как бы напрягать свои мускулы: сложнее, еще сложнее!

Сайгё противопоставил моде простоту, очень непростую. Стихи его словно выливаются из сердца, естественно, с внутренней свободой, им не нужны украшения, призванные замаскировать подражательность и пустоту.

"Сайгё творил стихи, а другие их сочиняли", - сказал о нем его младший современник, знаток поэзии и сам замечательный поэт Фудзивара-но Садаиэ (1162-1241).

"Он не искал словесных украс, но говорил ясно и точно, вот почему так легко слушать его стихи". Эти слова высокой похвалы принадлежат Дзюнтокуин, поэту, жившему веком позже.

Творчество Сайгё питало собой всю последующую японскую поэзию. Многие талантливейшие поэты считали себя его учениками. А быть учеником Сайгё не значило подражать ему, для этого Сайгё слишком неповторимо самобытен. Это значило - жить для поэзии.

* * *

Двенадцатый век - "смутное время" Японии, переломное и бедственное. Сайгё "посетил сей мир в его минуты роковые".

В стране шла борьба за власть между старой родовой знатью и военными феодалами. Военные феодалы тоже разделились на два противоборствующих лагеря.

Оплотом аристократии был старый культурный центр страны с блещущей великолепием столицей Хэйан (ныне г. Киото). Главным оплотом военных феодалов - Северо-восток. Грубые и боевитые самураи в глазах утонченных аристократов - "восточные варвары". Но именно на этих "восточных варваров" работали силы истории. Крестьяне, задавленные непосильными поборами, бросали свои наделы и вливались в самурайские дружины.

Стремительно шла к закату прославленная в истории японской культуры хэйанская эпоха (IX-XII вв.). Конец ее отнюдь не мирный, прошлое уходило в судорогах и крови.

В пламени пожаров и междоусобиц гибнут дворцы, наполненные сокровищами искусства, зарастают травой, потому что хозяева скрылись неведомо где. Вместо раззолоченного экипажа ценится конь под седлом: он поможет в бою, бегстве и скитаниях. Высшие сановники, князья церкви, даже императоры узнали тяготы жизни: бесприютность, ссылку, забвение.

Ужасны народные бедствия: огонь и меч, голод, моровые поветрия косили людей. Земля дрожит, море выплескивается на берег, словно все стихии ополчились на человека.

Аристократический род Фудзивара, долгое время правивший Японией, теряет политическое влияние. Еще в XI веке главари этого рода были на вершине славы и могущества. В XII - им осталось оплакивать былое.

На арену вышли два воинственных феодальных рода, Тайра и Минамото, и схватились между собой в яростной борьбе на взаимное уничтожение. Эпизоды этой междоусобицы живут в народном эпосе, на подмостках театров Но и Кабуки, в романах, а в наши дни - во многих кинофильмах.

Сайгё (1118-1190) родился в один год с будущим диктатором Японии Киёмори из рода Тайра. Сайгё, или Сайгё-хоси (хоси - монашеское звание) - прозвище поэта, означает оно "К западу идущий". На западе, согласно учению некоторых буддийских сект, помещается рай будды Амида (санскр.: Амитабха). Огонь закатного солнца казался отблеском этого рая.

Подлинное имя поэта - Норикиё. Он принадлежал к знатному воинскому роду Сато, который числил своим предком одного из представителей северной ветви Фудзивара. Мать Сайгё происходила из рода Минамото.

Семья поэта сохранила наследственные связи с военными феодалами и в то же время была тесно спаяна со старой придворной служилой аристократией. Такое межеумочное положение было очень характерно для того переходного времени.

Биография Сайгё окружена дымкой легенд, лучше всего он сам рассказал о себе в своей поэзии. Он рос в Хэйане (Киото), когда будущая трагедия этой столицы только еще подспудно назревала. Хэйан для него навсегда "старое селенье", любимый, родной город.

Сайгё с малых лет учили владеть оружием. Он был, как рассказывают, силен и ловок, отличался в игре с ножным мячом, метко стрелял в цель. В то же время изучение китайской классики (истории, философии, поэзии) было обязательным для каждого знатного юноши. Каждый умел сложить при случае пятистишие-танка, это входило в светский обиход и, в общем, не слишком затрудняло: существовал набор стереотипов. На низшем уровне танка превратилась в аксессуар придворного быта, но она продолжала жить как высокая поэзия.

Сайгё рано осознал свое поэтическое призвание как единственно для него возможное. Для творчества нужна духовная свобода, но разорвать феодальные узы вассальной службы не так-то легко. Система феодализма с самого рождения намертво закрепляла человека на уготованном для него месте.

В юности Сайгё принадлежал к "воинам северной стороны", то есть к гвардии, охранявшей императорский дворец, - должность не столько боевая, сколько церемониально-декоративная. Служил он экс-императору Тоба (годы жизни: 1103-1156), человеку нелегкой судьбы.

Феодальные властители Японии предпочитали видеть на троне детей, которые были в их руках послушными марионетками. В возрасте двадцати лет император Тоба был вынужден отречься от престола и принять монашеский чин. Впрочем, иноческому искусу он не предавался и продолжал вести светский образ жизни.

Любовь к японской поэзии (танка) традиционно культивировалась при императорском дворе. Устраивались поэтические состязания. Каждый император хотел, чтобы в его время появилась особо замечательная антология и, увековечив его имя, способствовала блеску царствования. Некоторые императоры сами были выдающимися поэтами. Просвещенный государь старался привлечь к своему двору талантливых поэтов, тем самым неизбежно превращая их в царедворцев. Вот почему многие поэты стремились творить в отдалении от двора.

Танка - буквально "короткая песня". Как песня, зародилась она в недрах народного мелоса, но когда -на этот вопрос нелегко ответить. Трудно даже назвать столетие. В первых дошедших до нас записях, датированных VIII веком, уже можно выделить очень древние и старинные песни, где слышится звучание хора. Вначале танка - общее достояние народа. Даже когда поэт говорил о своем, он говорил для всех. Единственное и неповторимое шло из общего источника и к нему возвращалось.

Поэтому так богата и многоцветна первая поэтическая антология "Манъёсю" ("Собрание мириад листьев", VIII в.). В ней собраны не только танка, но и "длинные песни", не ограниченные размером.

Глубина чувства, искренность и простота роднят Сайгё с поэтами "Манъёсю".

Выделение литературной танка из песенной стихии совершалось очень медленно. Ее до сих пор читают напевно, следуя определенной мелодии. С танка тесно связан момент импровизации, поэтического наития, она словно сама рождалась на гребне эмоции.

Танка -долгожитель в мире поэзии, по сравнению с ней европейский сонет совсем молод. Ее структура выверена веками: в танка сказано немного, но как раз столько, сколько нужно.

Метрическая система предельно проста. Японская поэзия силлабична. Танка состоит из пяти стихов. В первом и третьем пять слогов, в каждом из остальных по семи: для танка характерен нечет.

И, как следствие этого, постоянно возникает то легкое отклонение от кристально-уравновешенной симметрии, которое так любимо в японском искусстве.

Ни само стихотворение в целом и ни один из составляющих его стихов не могут быть рассечены на две равновеликие половины.

Гармония танка держится на неустойчивом и очень подвижном равновесии. Это один из главных законов ее структуры, и возник он далеко не случайно.

В старинной поэзии, как россыпь драгоценных камней, которые можно было поместить в любую оправу, хранилось великое множество постоянных эпитетов и устойчивых метафор. Метафора привязывает душевное состояние к знакомому предмету или явлению и тем самым сообщает зримую, осязаемую конкретность и словно останавливает во времени.

Слезы трансформируются в жемчуга или багряные листья ("кровавые слезы"). Тоска разлуки ассоциируется с влажным от слез рукавом. Печаль об уходящей юности персонифицируется в старом дереве вишни...

В маленьком стихотворении каждое слово, каждый образ - на счету, они приобретают особую весомость, значимость. Поэтому очень важна была символика - знакомый всем "язык чувств".

Унаследовав огромное богатство народного творчества, танка перешла в литературную поэзию. Танка стали шлифовать и гранить многоопытные мастера, знакомые с китайской классической поэзией. Стихи великих китайских поэтов эпохи Тан - Бо Цзюй-и, Ду Фу не были просто модной новинкой, но вошли в плоть и кровь японской литературы.

Танка - маленькая модель мира. Стихотворение разомкнуто во времени и пространстве, поэтическая мысль наделена протяженностью. Достигается это разными способами: читатель должен сам договорить, додумать, "дочувствовать".

У танка историческое прошлое, она как бы перекликается с веками, но великие поэты, как Сайгё, всегда говорят по-новому. Стихи Сайгё уходят в будущее. Поэзия всегда ощущалась в старой Японии как связь времен, и даже более того: ее наделяли божественной жизнетворной силой.

Конечной рифмы танка не знает, но недаром ее по-прежнему зовут "песней"; она превращает человеческую речь в музыку.

Уже в IX веке были созданы поэтические каноны, непререкаемые образцы высокого искусства.

Особой славой пользовалась антология "Кокинсю" ("Собрание старых и новых песен"; 905 г.). Сайгё в свои преклонные годы советовал молодым поэтам изучать "Кокинсю".

В "Кокинсю" были установлены и закреплены поэтические темы. Архитектоника ее очень стройна. Каждая танка самоценна, но, следуя друг за другом, они как бы получают дополнительные цвета. Расположены стихи по тематическим разделам.

Главное место занимает лирика природы и любви. В разделах "Весна", "Лето", "Осень", "Зима" создана движущаяся панорама времен года от первого и до последнего дня. Человек неотделим от природы, он живет в ее ритме, а природа - зримый образ его душевного мира.

В "Кокинсю" есть и другие разделы: "Славословия", "Разлука", "Путешествия", "Плачи". Мощно звучит тема любви.

В сборном цикле "Разные песни" открывались для поэта большие возможности: он мог говорить о многом.

В хэйанскую эпоху сложился и достиг полной зрелости классический стиль в искусстве. Возникшие ранее в Японии или занесенные в нее из-за моря разнородные элементы искусства подчинились единой художественно-эстетической системе и могли сочетаться между собой, не нарушая стройной гармонии. Стиль хэйанской эпохи уникален, он узнается сразу в поэзии и прозе, живописи и архитектуре.

Продуманная и уравновешенная гармония, чувство меры, утонченное изящество, плавные линии и мягкая гамма цветов, полутона и оттенки - вот что ценил хэйанец. Таков декор хэйанских дворцов и садов, рисунки на свитках. Ничего кричащего, резкого, неброская красота с легким привкусом меланхолии, "печальное очарование вещей" ("моно-но аварэ"). Красота эфемерна. Все пройдет в этом иллюзорном мире и потому не имеет ценности, - так учит буддизм, - но парадоксальным образом быстро преходящее обретало особую ценность. Надо спешить налюбоваться прекрасным, потому что все явления мира, и в том числе жизнь человека, - не более чем пузырьки пены на морском песке.

Даже в дикой природе пейзажи выбирались, словно картины для тонкого ценителя, призванные разбудить поэтическое чувство. Самое название местности, прославленной своей красотой, - уже поэзия. Цветущие вишни на горах Ёсино, багряная парча осенних листьев на реке Тацута, снежная равнина Сано, - поэт рисует их легким прикосновением кисти. Одна-две детали дают толчок воображению.

В поэзии прочно установилась нормативная эстетика, отбор и фиксация, столь характерные для классицизма. Найдены и подчинены единому стилю темы, образы, художественные приемы, психологическая разработка, конструкция антологий. Составлены списки лучших поэтов: "шесть бессмертных", "тридцать шесть бессмертных".

Дорога проторена, по ней легко идти эпигону - и трудно самобытному поэту.

В XII веке наступает эпоха позднего классицизма. Прошла золотая пора Хэйана, и печальная красота "моно-но аварэ" уже не способна выразить трагическое мироощущение, когда грозит "полная гибель всерьез".

Танка приближается к жизни, в ней начинает звучать сильный и достоверный голос человеческой боли. Поэты в изгнании пишут "tristia". Рамки изображаемого раздвигаются, условно-декоративный классический пейзаж становится более реальным. Конечно, нет недостатка и в сладких перепевах и в "элегических куку" подражателей, но появляется плеяда даровитых поэтов, которым дано сказать новое слово в японской лирике.

Поэт Фудзивара-но Тосинари (Сюндзэй; 1114-1204) немного старше своего друга Сайгё. Он происходил из семьи, где японская поэзия была своего рода культом. Законодатель поэтической моды, Тосинари обогатил искусство танка, но, в отличие от Сайгё, был, что называется, "кабинетным поэтом".

Как бы далеко ни уходил Сайгё в своих скитаниях, он всегда посылал ему свои стихи. Тосинари высоко ценил их, собирал и многое из них включил в составленную им официальную антологию "Сэндзайсю" (1183 г.). Попасть в такой изборник считалось высшей честью для поэта. Любовь к поэзии Сайгё, заботу о ней он передал своему сыну - поэту Фудзивара-но Садаиэ. Тосинари, Сайгё и высокоодаренная поэтесса Сикиси-найсинно (11517-1201) наиболее глубоко воплотили в поэзии конца хэйанской эпохи принцип "югэн". Скоро он сделался основным и ведущим в системе средневековой японской эстетики. "Югэнизм" оказал сильнейшее воздействие на поэзию танка и рэнга ("сцепленные строфы"), на театр Но, живопись, керамику, садовое искусство.

"Югэн" (буквально: сокровенное и темное) был вначале философским термином китайского происхождения и означал извечное начало, скрытое в явлениях бытия. В японском искусстве "юген" сокровенная красота, не до конца явленная взору. К ней можно указать дорогу, как залом ветки отмечает тропу в горах. Для этого довольно очень немногого: намека, подсказа, штриха. "Югэн" может таиться и в том, что на первый взгляд безобразно, - как цветы прячутся в расщелинах темной скалы.

Такая красота требует неспешного сосредоточенного созерцания, отрешенности от мира суеты, зовет к одиночеству и покою. В человеческом сердце, как учит буддизм, живет высшее начало, и поэтому "югэн" взывает прямо к сердцу.

Это квинтэссенция возвышенного и печального поэтического чувства. Нелегко выразить его словами, и потому поэт прибегает к языку символов.

Облетающие цветы, листья, росинки, дым погребального костра - символы непрочности бытия. Луна, лунный свет - символ запредельного света и неземной чистоты. Символы стары, но чувство каждый раз как бы рождается заново, разбудить его - дело поэта.

Сайгё был верующим буддистом, как большинство людей его времени. Среди хэйанцев большим влиянием пользовалась необуддийская эзотерическая секта Сингон. Вероучение этой секты содержало элементы оккультной магии и мистицизма. Единственным спасителем признавался будда Дайнити (санскр.: Махавайрочана). Магия и шаманство глубоко вросли в быт, они практиковались и в исконной японской религии - синтоизме. Так, болезни лечили магическими средствами.

Гора Коя (в нынешней префектуре Вакаяма) почиталась священной у последователей Сингон, там находились чтимые храмы и подвизались отшельники.

Искать в природе таинственное, неизреченное, говорящее только сердцу, - разве не к тому же звала поэзия той эпохи, не в этом ли был смысл "югэн"?

В пятнадцатый день десятой луны 1140 года, двадцати лет отроду, Сайгё пошел на решительный шаг, требовавший большой силы воли. Он постригся в монахи, оставив вассальную службу и, по некоторым сведениям, семью: жену и маленькую дочь. Годы спустя Сайгё, как рассказывают, увидел свою жену, тоже принявшую постриг, и пролил слезы.

Уходя, он сложил прощальную песню:

Жалеешь о нем...

Но сожалений не стоит

Наш суетный мир.

Себя самого отринув,

Быть может, себя спасешь.

Последние строки допускают двоякое толкование: и религиозное и житейское. Бежал ли Сайгё от опасности? Пережил ли какую-то личную драму или душный мирок придворных ему опротивел? Мы этого не знаем. Вернее всего поэзия увлекла его в монашество.

Лирический герой "Горной хижины" - поэт-философ, влюбленный в красоту мира, добровольно избравший уединение, где он творит, "звуков и смятенья полн". Для Сайгё жизнь и поэзия нераздельны. Другие могли воспевать природу и одиночество во дворце столицы, только не он.

Пятьдесят лет прожил Сайгё в монашестве, но, по слухам, не пользовался особой славой как знаток священного писания и религиозный учитель. Его буддистские стихи не дидактичны. Мир для Сайгё полон грустной прелести и обаяния, он не в силах отринуть прекрасное. "Неразумное сердце" поэта улетает вслед за облаком, похожим на цветущие вишни.

Среди многих рассказов о Сайгё есть и такой.

Высокочтимый Монгаку, вероучитель секты Сингон, в свое время пользовавшийся большой славой, возненавидел Сайгё.

"Дурной монах! - говорил он про Сайгё своим ученикам. - Покинув мир, должно идти по прямому пути будды, как подобает подвижнику, он же из любви к стихам блуждает повсюду, сочиняя небылицы. Попадется мне на глаза - разобью ему голову посохом".

Однажды весной Сайгё пришел в монастырь и, полюбовавшись цветущими вишнями, попросился на ночлег. Монгаку пристально на него посматривал, к ужасу учеников, словно задумал что-то недоброе, но в конце концов, оказав ему вежливый прием, отпустил с миром.

Ученики полюбопытствовали, почему он так кротко обошелся с ненавистным Сайгё.

"Глупцы! - отвечал Монгаку. - Взгляните на его лицо. Ударить такого? Как бы он сам не хватил посохом меня, Монгаку".

В легендах Сайгё всегда выступает как человек, исполненный достоинства и силы. Когда феодальный вождь Минамото-но Ёритомо подарил ему серебряную курильницу в виде кошки, Сайгё бросил её детям на дороге: "Вот вам игрушка!" Он не просто бродячий монах, он ведет себя как власть имеющий, и эта власть над людьми дарована ему поэзией.

Вечным скитальцем вошел Сайгё в поэзию и легенду. Так его изображает, например, знаменитый художник Сотацу (XVII в.): вот Сайгё глядит на гору Фудзи, вот он бредет под осенним бесконечным дождем...

Первые лет семь после своего пострижения Сайгё провел невдалеке от столицы. Хэйан (Киото) лежит в окружении гор. На горах Западных, Восточных, Северных стояли в самых живописных местах знаменитые буддийские храмы-монастыри. Сайгё переходил из одного в другой, видимо, не подчиняясь монастырскому уставу, как свободный гость. Следует отметить, что во времена междоусобиц монастыри были хранителями культуры.

С миром поэзии он не порывал. Посылал стихи своим друзьям в Хэйане, не чуждался поэтических собраний, где сочиняли, по обычаю, стихи на какую-нибудь тему. Иногда сюжет подсказывала окрестная природа, другой раз картина на ширме. Стихи тут же обсуждались, такое живое общение очень важно для поэта. Вокруг признанного мастера собирались ученики и последователи. Они записывали его беседы, старались сохранить его стихи для потомства.

В "Горной хижине" немало поэтических диалогов. Сайгё обменивался стихами с другими поэтами. Иногда посылалась лишь одна строфа, танка легко делилась на две: начальное трехстишие и конечное двустишие. Надо было написать другую строфу так, чтобы получилась одна танка, вполне поэтически завершенная, - нелегкая задача.

Цепь можно было продолжить: так, во время поэтических состязаний родилась новая стихотворная форма - рэнга ("сцепленные строфы"). Строфы следовали одна за другой в переливчатой игре контрастов, переходов, двойной игре образов.

Даже в тихих монастырях было неспокойно, история то и дело давала знать о себе. Из Хэйана приходили тревожные вести одна хуже другой. Борьба за власть между феодалами разгоралась. Знатнейшие подвергались опале, и среди них многие друзья и покровители Сайгё. Шатались и рушились вековые устои. Можно думать, что поэт пережил тяжелые душевные потрясения.

Сайгё отправляется на Север. Это было трудное и опасное паломничество. Путь шел по узкой тропе через горы Саё (Сая)-но Накаяма. Через много лет, когда Сайгё исполнится семьдесят, он вновь повторит это путешествие и сложит о нем бессмертные стихи.

Конечно, Сайгё не был безродным нищим монахом и даже высшие феодалы принимали его с почетом. Но велики были тяготы пути. В горах подстерегали разбойники, и нелегко преодолеть высокие перевалы, когда идешь словно по облакам над самой бездной.

Сайгё совершил еще много путешествий в самые разные области Японии. Перед ним открывалась красота родной страны и тяжелая жизнь народа. Он проникал в самую глубь отдаленных гор, но повсюду его настигали страшные и печальные слухи о мятежах и междоусобицах. Множились личные потери.

Не помечая тропы,

Все глубже и глубже в горы

Буду я уходить,

Но есть ли на свете место,

Где горьких вестей не услышу?

Нельзя было уйти от трагических событий современной ему истории, от груза прошлого, от воспоминаний, от себя самого.

Лет от тридцати до шестидесяти с лишним Сайгё жил на горе Коя, священном месте для адептов секты Сингон. Заголовки к некоторым из его стихов гласят: "Написано на горе Коя". Сайгё никогда не прерывал свои поэтические труды.

Борьба между юго-западным кланом феодалов под водительством рода Тайра и северо-восточным лагерем, во главе которого стоял клан Минамото, шла с переменным успехом. В середине века власть в Японии захватил Киёмори из рода Тайра. Н. И. Конрад говорит о нем: "...в своем могущественном кулаке он крепко сжал дряблый, погрязший в интригах, выродившийся, всецело увлеченный обманчивым блеском чинов и церемоний хэйанский двор, скрутил некогда надменных канцлеров Фудзивара и, беспощадно сметая все со своего пути, готов был дать, - и однажды, в упоении властью, дал приказ, - остановиться солнцу"^².

Киёмори удалось разгромить своих противников. На них обрушились жесточайшие преследования.

Сайгё оставался в стороне от схватки. Последние годы своей жизни он провел в Исэ, где находятся храмы исконной японской синтоистской религии и среди них святилище богини солнца Аматэрасу. Для японца того времени характерно двоеверие: синтоизм был близок сердцу Сайгё.

Великий поэт с неослабной силой продолжал дело своей жизни. Ученики записывали со слуха его стихи, его высказывания о поэзии.

В 1180 году Киёмори внезапно приказал перенести столицу из Хэйана в отдаленную местность Фукухара. У исконных жителей отняли землю. Жестоко страдали и новоселы, - построить дома было нелегко.

Вот что пишет об этом Сайгё: "Когда столицу перенесли в Фукухара, я был в Исэ и слагал песни о луне:

Заоблачный чертог...

Увы! Покинутой столицей

Он сделался теперь.

Но пусть луну пятнают тучи,

Не изменился чистый свет.

Всеобщее недовольство было настолько сильным, что Киёмори пришлось вернуться в Хэйан. В 1181 году он умер. Разжался железный кулак, в котором он держал Японию, и междоусобица вспыхнула снова.

"По всей стране воины встают на брань, и нет такого места, будь то на западе или востоке, на севере или юге, где не шли бы сражения. Страшно слышать, какое множество людей погибает!" - так говорит о тех временах престарелый поэт.

И в своем, казалось бы, надежном убежище - на священной для японцев земле Исэ - Сайгё создал стихи потрясающей силы о бедствиях своего времени.

Войска Тайра были разбиты наголову. В 1185 году феодалы под водительством Минамото-но Ёритомо нанесли им последний сокрушающий удар в битве при Данноура. У Сайгё были многочисленные дружеские связи с людьми из рода Тайра. Теперь ему пришлось узнать о их гибели, и картина этой гибели походила на видение ада, столько в ней было нечеловеческого ужаса.

Существовало поверие, что мир живых отделяют от потустороннего мира горы Сидэ-но яма ("Ведущие в смерть"). И через эти горы, пишет Сайгё в своих стихах, идут несметные вереницы убиенных воинов.

Лирика Сайгё говорит о том же, что народный эпос того времени, но народный эпос широк, как море. Танка Сайгё о бедствиях войны - короткие вспышки молний.

В 1190 году Сайгё скончался в полнолуние весеннего месяца "кисараги", как он когда-то пожелал в одном из своих стихотворений.

* * *

"Горная хижина" ("Санкасю") - само название ее содержит глубокий и емкий смысл. Разворачивается длинный свиток, и перед нами проходят не только картины природы, но вся жизнь поэта-странника. Горная хижина - временный приют на пути. Горы сами по себе прекрасны, а для средневекового японца они населены мифами и легендами, в них живут древние боги. Для читателя приобщение к прекрасному и неизреченному начиналось уже с названия книги.

Горную хижину мы видим во все времена дня, ночью и днем, на восходе и на закате. Друзья забыли к ней дорогу, а как хочется иногда поговорить с кем-то, кто тебе по душе. Особенно зимой, когда снег замел все тропы.

Кругом теснится бедное селенье. Люди ушли в горную глушь не по своей доброй воле, они обречены жить здесь, в хижинах, крытых травою. Весной, когда все работают на полях, не умолкают голоса соловьев. Иногда слышны голоса детей, пронзительный писк соломенной свистульки.

Но вот поэт уходит из своей горной хижины, чтобы прийти в другую... Длится цепь танка, долгая, как сама жизнь.

До сих пор остается не вполне ясным: составил ли эту знаменитую книгу сам поэт или его ученики. Быть может, она плод труда многих людей? Как бы то ни было, немало стихов приобщалось после смерти поэта - из кладовых памяти, или же найдены были стихи, начертанные рукой самого Сайгё и их стремились уберечь от забвения.

В дневнике одного монаха осталась запись о том, что автограф "Горной хижины" действительно существовал и погиб при пожаре в книгохранилище монастыря.

"Горная хижина" содержит более тысячи пятисот стихотворений, из них семьдесят семь принадлежат другим поэтам. Соучастники поэтических диалогов - известные стихотворцы или безымянные: "некий человек". Получив танка по какому-нибудь случаю, полагалось послать "ответную песню" ("каэси-ута").

Стихи в "Горной хижине" расположены тематически, по образцу "Кокинсю".

Сначала идут времена года, от первого его дня до последнего: "Весна", "Лето", "Осень", "Зима". Потом небольшой цикл "Любовь". И, наконец, "Разные песни", на любую тему. Там собраны стихи о любви и странствиях, философские размышления, "горестные заметы" о трудных временах. Танка, написанные, казалось бы, на самые жгучие темы современности, смотрят на века вперед.

Вслед за основным составом книги в современных изданиях следует небольшое приложение: стихи, записанные по памяти или на слух учениками Сайгё. Именно здесь сохранились замечательные стихи о войне и аде, цикл "Детские забавы".

Всего в разных списках и вариантах до потомства дошло две тысячи с небольшим стихотворений Сайгё.

Согласно давней традиции, стихам предпосылаются краткие заголовки или развернутые вступления. Иногда это всего лишь одно слово "кукушка", "луна". Краткие заголовки часто писались по-китайски, но японская проза явно побеждает. В цикле стихов об аде проза великолепна, по стилю она напоминает хэйанские романы.

При помощи заголовков стихотворения группируются в циклы: "Десять зимних песен", "Пятнадцать песен о цветущих вишнях". Сообщаются подробности о том, когда и по какому поводу сложено стихотворение. Или просто помечено - "Без заглавия".

Сайгё вводит в свои стихи слова из обиходной речи. И здесь он тоже по-новаторски смел и свободен. Общепринятый поэтический словарь для него слишком узок и ортодоксален. Начиная с "Кокинсю", поэзия танка замкнута в кругу хэйанских аристократов и густо пропитана столичным бытом. Сайгё снова выводит ее на простор страны. Он обновляет все: темы, словарь, материал. Дорога его лежит в стороне от современной ему поэзии, но именно на эту дорогу выйдут лучшие поэты последующих поколений.

Сайгё умел сложное сводить к простому, но простота его поэзии обманчива. В каждом стихотворении, таком, казалось бы, понятном, скрыта своя тонкость, которая откроется лишь внимательному взгляду.

В стихах у Сайгё мало традиционных украшений: они ему просто не нужны. Постоянные эпитеты, бытующие еще со времен "Манъёсю", попадаются редко. Лишь иногда Сайгё прибегает к популярной в средневековой поэзии игре слов, используя омонимы в разных значениях так, чтобы у стихотворения образовалось как бы двойное дно.

В его время был популярен прием "хонкадори". В танка вплетались строки из знаменитейших стихотворений. Это не было плагиатом; искушенный читатель сразу узнавал заимствование. Не было это и "скрытой цитатой", старый образ осмыслялся по-новому. Чаще всего постоянные метафоры и "кочующие строки" появлялись в начале танка, как своего рода зачин. Сайгё не часто пользуется таким трамплином, ему нужно все небольшое пространство танка, чтобы сказать о своем и по-своему.

Сайгё больше поэт, чем монах, но все же он поэт-монах. Он глубже других поэтов передал буддийские идеи: скорбь о том, что быстротечное бытие есть страдание, и надежду на конечное освобождение. Буддисты верили в перевоплощение (трансмиграцию) души. Надо, чтобы затухли все человеческие страсти, все желания, все привязанности, чтобы порвать связь с земным бытием. Иначе душа, пройдя сквозь горнило чистилища, опять вернется на землю для новых воплощений и не достигнет нирваны. Лишь в нирване она сольется с высшим духовным началом и "колесо бытия" остановится для нее навсегда. В буре времен мысль о вечности становилась опорой.

Но мог ли поэт не любить красоту мира? Мог ли не скорбеть о бедствиях родины? Мог ли не заплакать, внезапно узнав в монахине покинутую жену?

Любовь к природе и к людям накрепко привязывала к "колесу бытия". Земные чувства победить не удавалось и в тайниках души не хотелось победить.

Сайгё избрал своим уделом одиночество, но поэт никогда не одинок, даже когда он говорит сам с собою. Поэзия требовала общения хотя бы с ближайшими друзьями. А если друзей поблизости нет, он беседует с птицами или ветром.

Эти противоречия неразрешимы, но именно они-то и создают богатство и многогранность духовного мира. Танка Сайгё гармонически связывают между собой контрастные темы.

У Сайгё слово "сердце" выступает в трех разных значениях. Это неразумное человеческое сердце, не послушное никакому буддийскому закону. И есть еще "глубинное сердце". В нем-то и живет высшее духовное начало мира, маленький росток, из которого может вырасти будда. И, наконец, "сердце" - это возвышенная поэзия.

Лучшие стихи Сайгё полны задумчивой печали. В этом особенность его поэзии, ее настрой. Во время тяжелых исторических испытаний любовь к спокойной красоте как бы вычленена из окружающего мира.

Грозная тема судьбы лежит за пределами стихотворения, но она ощущалась современниками.

Так, например, слова "глубокая долина" рождают картину окружающих гор. Контраст не раскрыт, но он остается, трагические события все равно отбрасывают свою тень на любое стихотворение о природе.

Время для Сайгё - утраченное время или предвкушение того, что еще не наступило. Он поэт ожидания, разлуки. Страх потери порой заглушает в нем радость встречи с прекрасным. Даже любуясь цветущей вишней, он испытывает чувство томления, потому что она неизбежно опадет.

Любовь у Сайгё чаще всего - неизгладимое воспоминание. Он тоскует о какой-то женщине, оставленной в столице: жене или возлюбленной, кто знает? Глубок и тонок психологический анализ любви. Укоряя жестокую возлюбленную, - традиционный мотив хэйанской поэзии, - Сайгё винит себя самого.

* * *

"Разные песни" - очень большой раздел антологии. В некоторых списках выделены группы: "Странствия", "Славословия", "Плачи", "Песни о богах и буддах". Здесь же находятся песни о современных событиях, иногда с большими пояснительными вступлениями.

Цикл стихов о буддийском аде знаменит в истории японской поэзии. Он состоит из двадцати семи стихотворений в оправе могучей прозы.

Согласно буддийским представлениям и народным легендам, душа умершего уходит по горной тропе, где в загробном царстве ей сопутствует кукушка. Перевалив через Сидэ-но яма - Горы смерти - душа видит перед собой новую преграду: "Реку тройной переправы". Праведные перейдут по мосту, люди, не слишком обремененные грехами, вброд. Тяжкие грешники погрязнут в пучине.

Судит грешников владыка преисподней князь Эмма (санскр. Яма). В добуддийской древней индийской мифологии он - первочеловек, хранитель мира предков. Под началом Ямы воинство демонов. Стражи и палачи -демоны - не лишены сострадания, ведь они лишь вершат возмездие, повинуясь законам Кармы.

Душу грешника очищают страшными пытками. Иные фантастические видения в стихах Сайгё напоминают дантовский ад, например, люди, превращенные в деревья.

В буддийском аду восемь областей. Первые четыре танка: схождение в ад. Все ниже и ниже ведет нас поэт: в огненную геенну. Картины ада беспощадны: где-то рядом томятся отец и мать.

Самая нижняя область Аби (санскр. Авичи) - вечный ад, но и туда приходит милосердный бодхисаттва Дзидзо (санскр. Кшитигарбха), утешитель грешников в аду, а на земле защитник странников и малолетних детей. Статуи Дзидзо обычно стояли на дорогах Японии.

Даже из вечного ада можно было спастись, если душа наконец осознает свою сопричастность к высшему началу. Тогда наступит "озарение"...

Дантовский ад заключает строка: "И здесь мы вышли вновь узреть светила" (перевод М. Лозинского).

Словами "рассветное небо", выходом из тьмы на свет, кончаются и песни об аде, созданные Сайгё.

Он жил в сумеречном мире, но поэзия была его светом. Печаль Сайгё не безысходна, в ней всегда живет предвосхищение лунного или утреннего света.

Уже при жизни Сайгё был окружен великой славой, и в дальнейшем она все продолжала расти.

В знаменитый изборник "Синкокинсю" ("Новый Кокинсю", 1201 г.) было включено девяносто четыре танка Сайгё. "Синкокинсю" - один из величайших памятников японской поэзии. Престиж его был огромен. Отныне поэзия Сайгё была введена в круг чтения, обязательный для каждого культурного человека.

Лучшие поэты средневековой Японии восхищались творчеством Сайгё, изучали его. В их числе мастер "сцепленных строф" Соги (XV в.), поэты, слагавшие трехстишия-хокку: великий Басё (XVII в.), Бусон (XVIII в.).

Вот какое стихотворение сочинил Басё на берегу залива, где некогда жил Сайгё:

Может, некогда служил

Тушечницей этот камень?

Ямка в нем полна росы.

Все, к чему, казалось, могла прикоснуться рука Сайгё, вызывало поэтический отклик.

Сайгё "поэт для всех времен". Новый читатель по-прежнему наслаждается красотой бессмертных стихов "Горной хижины". Множатся посвященные ей труды. Книга вновь и вновь переиздается; танка, выбранные из "Горной хижины", украшение любой антологии.

Представляя на суд читателя стихотворения Сайгё в русском переводе, мы просим помнить:

каждая танка - короткая поэма;

танка нельзя "пробегать глазами", они требуют неспешного сосредоточенного чтения;

полноценное восприятие поэзии - творческий акт, японский поэт стремится дать простор воображению читателя;

японская природа во многом непохожа на нашу, но весна, лето, осень, зима будят в любом человеке сходные чувства.

В России прощаются с журавлями осенью, в Японии весною, но и здесь и там провожают их с грустью и тревогой: вернутся ли?

Сайгё больше всего любил цветущие вишни.

В русской поэзии воспевается не только яблоневый цвет, но и вишневый:

Как молоком облитые,

Стоят сады вишневые,

Тихохонько шумят...

(Н. Некрасов. "Зеленый шум")

Вишневый сад у Чехова тоже символ красоты. Каждый великий поэт тем и велик, что понятен не только своему народу, но и всем народам мира.

Вера Маркова

САЙГЁ

ВРЕМЕНА ГОДА

ВЕСНА

* * *

Сложил в первое утро весны^³

Окончился год.

Заснул я в тоске ожиданья,

Мне снилось всю ночь:

"Весна пришла". А наутро

Сбылся мой вещий сон.

* * *

Зубцы дальних гор

Подернулись легкой дымкой.

Весть подают:

Вот он, настал наконец

Первый весенний рассвет.

* * *

Замкнутый между скал,

Начал подтаивать лед

В это весеннее утро.

Вода, пробиваясь сквозь мох,

Ощупью ищет дорогу.

* * *

Песня весны

Вижу я, растопились

На высоких вершинах гор

Груды зимнего снега.

По реке "Голубой водопад"^⁴

Побежали белые волны.

* * *

О том, как во всех домах празднуют приход весны^⁵

У каждых ворот

Стоят молодые сосны.

Праздничный вид!

Во все дома без разбора

Сегодня пришла весна.

* * *

Дымка на морском побережье^⁶

На морском берегу,

Где солеварни курятся,

Потемнела даль,

Будто схватился в борьбе

Дым с весенним туманом.

* * *

Вспоминаю минувшее во время сбора молодых трав^⁷

Туман на поле,

Где молодые травы сбирают,

До чего он печален!

Словно прячется юность моя

Там, вдали, за его завесой.

* * *

Соловьи под дождем

Соловьи на ветвях

Плачут, не просыхая,

Под весенним дождем.

Капли в чаще бамбука...

Может быть, слезы?

* * *

Соловьи в сельском уединении

Голоса соловьев

Повсюду сочатся сквозь дымку.

Такая стоит тишина.

Не часто встретишь людей

Весною в горном селенье.

* * *

Если б замолкли голоса соловьев в долине, где я живу

Когда б улетели прочь,

Покинув старые гнезда,

Долины моей соловьи,

Тогда бы я сам вместо них

Слезы выплакал в песне.

* * *

Оставили соловьи

Меня одного в долине,

Чтоб старые гнезда стеречь,

А сами, не умолкая,

Поют на соседних холмах.

* * *

Фазан

Первых побегов

Свежей весенней травы

Ждет не дождется...

На омертвелом лугу

Фазан жалобно стонет.

* * *

Весенний туман.

Куда, в какие края

Фазан улетел?

Поле, где он гнездился,

Выжгли огнем дотла.

* * *

Слива возле горной хижины^⁸

Я жду того, кто придет

В поисках аромата,

Пока в нашем горном селе

До конца не осыплется

Слива возле плетня.

* * *

На уступе холма

Скрылся фазан в тумане.

Слышу, перепорхнул.

Крыльями вдруг захлопал

Где-то высоко, высоко...

* * *

В сердце запечатлей!

Там, где возле плетня

Слива благоухает,

Случайный прохожий шел,

Но замер и он, покоренный.

* * *

Если этой весной,

Грубый плетень задевая,

Кто-то придет сюда

Дышать ароматом сливы,

Он станет другом моим!

* * *

Цветущая слива возле старой кровли

Невольно душе мила

Обветшалая эта застреха.

Рядом слива цветет.

Я понял сердце того,

Кто раньше жил в этом доме.

* * *

Когда я жил в Сага^⁹, то из монастырского сада по ту сторону дороги ко мне долетал аромат сливы

Что же хозяин?

Верно, чуть ветер повеет,

Полон тревоги?

Даже поодаль сладок

Запах цветущей сливы.

* * *

Приди же скорей^¹⁰

В мой приют одинокий!

Сливы в полном цвету.

Ради такого случая

И чужой навестил бы...

* * *

Сложил, глядя на сливу перед горной хижиной

Благовоние сливы

Ты привеял в ложбину меж гор,

О весенний ветер!

Если кто проникнет сюда,

Напои густым ароматом.

* * *

Дикие гуси улетают в тумане^¹¹

Отчего-то сейчас

Такой ненадежной кажется

Равнина небес!

Исчезая в сплошном тумане,

Улетают дикие гуси.

* * *

Перелетные гуси,

Боюсь, заблудились вы

По дороге на север,

Туманом заграждены

Горы Коси-но Накаяма^¹²

* * *

Летят дикие гуси

Словно приписка

В самом конце посланья -

Несколько знаков...

Отбились в пути от своих

Перелетные гуси.

* * *

Ивы под дождем

Зыблются все быстрей,

Чтоб ветер их просушил,

Спутаны, переплелись,

Вымокли под весенним дождем

Нити зеленой ивы.

* * *

Прибрежные ивы

Окрасилось дно реки

Глубоким зеленым цветом.

Словно бежит волна,

Когда трепещут под ветром

Ивы на берегу.

* * *

Жду, когда зацветут вишни

В горах Ёсино^¹³

На ветках вишневых деревьев

Россыпь снежка.

Нерадостный выдался год!

Боюсь, цветы запоздают.

* * *

Забывать о весне,

Знаю, дольше не может

Ни один цветок!

День еще дотяну,

Ожидая спокойно.

* * *

Тревога берет!

Где, на какой вершине

Окрестных гор

Цветы долгожданные вишен

Первыми зацветут?

* * *

Шел я в небесную даль,

Куда, я и сам не знаю,

И увидал наконец:

Меня обмануло облако...

Прикинулось вишней в цвету.

* * *

В горах Ёсино

Долго, долго блуждал я

За облаком вслед.

Цветы весенние вишен

Я видел - в сердце моем.

* * *

Из многих моих стихотворений о вишневых цветах

Дорогу переменю,

Что прошлой весной пометил

В глубинах гор Ёсино!

С неведомой мне стороны

Взгляну на цветущие вишни.

* * *

Горы Ёсино!

Там видел я ветки вишен

В облаках цветов,

И с этого дня разлучилось

Со мною сердце мое.

* * *

Куда унеслось ты,

Сердце мое? Погоди!

Горные вишни

Осыплются, ты опять

Вернешься в свое жилище.

* * *

Увлечено цветами,

Как сердце мое могло

Остаться со мною?

Разве не думал я^¹⁴,

Что все земное отринул?

* * *

Ах, если бы в нашем мире

Не пряталась в тучи луна,

Не облетали вишни!

Тогда б я спокойно жил,

Без этой вечной тревоги...

* * *

Гляжу на цветы.

Нет, они не причастны,

Я их не виню!

Но глубоко в сердце моем

Таится тревожная боль.

* * *

Увидев старую вишню, бедную цветами

С особым волненьем смотрю...

На старом вишневом дереве

Печальны даже цветы!

Скажи, сколько новых вёсен

Тебе осталось встречать?..

* * *

Когда я любовался цветами на заре, пели соловьи

Верно, вишен цветы

Окраску свою подарили

Голосам соловьев.

Как нежно они звучат

На весеннем рассвете!

* * *

О, пусть я умру

Под сенью вишневых цветов!

Покину наш мир

Весенней порой "кисараги"

При свете полной луны^¹⁵.

* * *

Когда слагали стихи на тему картины на ширмах, я написал о тех людях, что лишь издали смотрят, как сановники Весеннего дворца^¹⁶ толпятся вокруг цветущих вишен

Под сенью ветвей

Толпа придворных любуется...

Вишня в цвету!

Другие смотрят лишь издали.

Им жалко ее аромата.

* * *

Ну что ж! Хорошо!

О мире другом, не нашем,

Вспомню опять,

Взгляну на опавший цвет,

Не опасаясь ветра.

* * *

Из многих моих песен на тему: "Облетевшие вишни"

Волны молчали,

Буйство ветра смирял

Государь Сиракава^¹⁷,

Но и в его времена

Вишен цветы осыпались...

* * *

Припомню ли, сколько лет

Я ждал вас, я с вами прощался,

Горные вишни в цвету.

Сердце свое вконец

Я истомил весною.

* * *

Весенний ветер

Развеял вишневый цвет

Лишь в сновиденье.

Очнулся, но сердце мое

Тревога еще волнует...

* * *

В горах Ёсино

Вместе с цветами вишен

Через вершину летит

Буря, как белое облако...

Издали не различить.

* * *

Думай лишь об одном!

Когда все цветы осыплются,

А ты под сенью ветвей

Будешь жить одиноко,

В чем сердце найдет опору?

* * *

Когда лепестки засыплют

Меня под вишневым деревом,

Тогда всю ночь до рассвета

Я буду о вас тревожиться,

Еще непрозрачные ветви.

* * *

Слишком долго глядел!

К вишневым цветам незаметно

Я прилепился душой.

Облетели... Осталась одна

Печаль неизбежной разлуки.

* * *

Горные розы^¹⁸

В горькой обиде

На того, кто их посадил

Над стремниной потока,

Сломленные волной,

Падают горные розы.

* * *

Фиалки

Кто он, безвестный?

На меже заглохшего поля

Собирает фиалки.

Как сильно, должно быть, печаль

Сердце его омрачила.

* * *

Лягушки^¹⁹

В зацветшей воде,

Мутной, подернутой ряской,

Где луна не гостит, -

"Там поселиться хочу!" -

Вот что кричит лягушка.

* * *

Стихи, сочиненные в канун первого дня третьей луны^²⁰

Весна уходит...

Не может удержать ее

Вечерний сумрак.

Не оттого ли он сейчас

Прекрасней утренней зари?

ЛЕТО

* * *

К старым корням

Вернулся весенний цвет.

Горы Ёсино

Проводили его и ушли

В страну, где лето царит.

* * *

Песня лета

Срезаны травы,

Чтобы расчистить дорогу

К горной деревне.

Открылось мне сердце того,

Кто искал цветущие вишни.

* * *

Услышав, как в первый раз запела кукушка, когда я соблюдал обет молчания

Зачем, о кукушка,

Когда говорить я невластен,

Сюда летишь ты?

Что пользы внимать безответно

Первой песне твоей?

* * *

Цветы унохана в ночную пору^²¹

Пускай нет в небе луны!

Обманчивей лунного света

Цветы унохана.

Чудится, будто ночью

Кто-то белит холсты.

* * *

Стихи о кукушке^²²

Слышу, кукушка

С самой далекой вершины

Держит дорогу.

Голос к подножию гор

Падает с высоты.

* * *

"Кукушки мы не слыхали,

А близок уже рассвет!" -

На всех написано лицах...

И вдруг - будто ждали его!

Раздался крик петуха.

* * *

Еще не слышна ты,

Но ждать я буду вот здесь

Тебя, кукушка!

На поле Ямада-но хара^²³

Роща криптомерий.

* * *

Твой голос, кукушка,

Так много сказавший мне

В ночную пору, -

Смогу ли когда-нибудь

Его позабыть я?

* * *

Кукушка, мой друг!

Когда после смерти пойду

По горной тропе,

Пусть голос твой, как сейчас,

О том же мне говорит.

* * *

Пускай благовонием

Манит тебя померанец^²⁴,

Но эту изгородь,

Где унохана цветут,

Не позабудь, кукушка!

* * *

Дожди пятой луны^²⁵

Мелкий бамбук заглушил

Рисовые поля деревушки.

Протоптанная тропа

Снова стала болотом

В этот месяц долгих дождей.

* * *

Дожди все льются...

Ростки на рисовых полях,

Что будет с вами?

Водой нахлынувшей размыта,

Обрушилась земля плотин.

* * *

В тихой заводи

К берегу когда-то прибилось

Утоплое дерево,

Но стало плавучим мостом...

Долгих дождей пора.

* * *

Источник возле горной хижины

Лишь веянья ветерка

Под сенью ветвей отцветших

Я жду не дождусь теперь,

Снова в горном источнике

Воды зачерпну пригоршню...

* * *

Болотный пастушок в глубине гор

Должно быть, лесоруб

Пришел просить ночлега,

В дверь хижины стучит?

Нет, это в сумерках кричал

Болотный пастушок.

* * *

Без заглавия

В летних горах

Дует понизу ветер вечерний,

Знобит холодком.

Под сенью густых дубов

Стоять не слишком приятно...

* * *

Гвоздики под дождем

Капли так тяжелы!

Гвоздики в моем саду,

Каково им теперь?

До чего яростный вид

У вечернего ливня!

* * *

Стихи на тему: "Путник идет в густой траве"

Путник еле бредет

Сквозь заросли... Так густеют

Травы летних полей!

Стебли ему на затылок

Сбили плетеную шляпу.

* * *

Жаворонок парит

Над густым тростником равнины,

Жаркое лето пришло.

Где бы дерево мне найти,

В тени подышать прохладой?

* * *

Смотрю на луну в источнике^²⁶

Пригоршню воды зачерпнул.

Вижу в горном источнике

Сияющий круг луны,

Но тщетно тянутся руки

К неуловимому зеркалу.

* * *

У самой дороги

Чистый бежит ручей.

Тенистая ива.

Я думал, всего на миг, -

И вот - стою долго-долго...

* * *

Всю траву на поле,

Скрученную летним зноем,

Затенила туча.

Вдруг прохладой набежал

На вечернем небе ливень.

* * *

Песня о летней луне

В горном потоке

Сквозь преграды камней

Сыплются волны,

Словно град ледяной,

В сиянье летней луны.

* * *

Летней порою

Луну пятнадцатой ночи

Здесь не увидишь.

Гонят гнуса дымом костра

От хижины, вросшей в землю.

* * *

Ждут осени в глубине гор

В горном селенье,

Там, где густеет плюш

На задворках хижин,

Листья гнутся изнанкой вверх.

Осени ждать недолго!

* * *

Сочинил во дворце Кита-Сиракава^²⁷, когда там слагали стихи на тему: "Ветер в соснах уже шумит по-осеннему", "В голосе воды чувствуется осень"

Шум сосновых вершин...

Не только в голосе ветра

Осень уже поселилась,

Но даже в плеске воды,

Бегущей по камням речным.

ОСЕНЬ

* * *

Из песен осени

О многих горестях

Всё говорит, не смолкая,

Ветер среди ветвей.

Узнали осень по голосу

Люди в горном селенье.

* * *

Когда в селенье Токива слагали стихи о первой осенней луне

"Осень настала!" -

Даже небо при этих словах

Так необычно...

Уже чеканит лучи

Едва народившийся месяц...

* * *

Никого не минует,

Даже тех, кто в обычные дни

Ко всему равнодушны, -

В каждом сердце родит печаль

Первый осенний ветер.

* * *

О, до чего же густо

С бессчетных листьев травы

Вдруг посыпались росы!

Осенний ветер летит

Над равниной Миягино^²⁸!

* * *

Дует холодный вихрь.

Все на свете тоскою

Он равно напоит.

Всюду глядит угрюмо

Осеннего вечера сумрак.

* * *

Сейчас даже я,

Отринувший чувства земные,

Изведал печаль.

Бекас взлетел над болотом...

Темный осенний вечер.

* * *

Кто скажет, отчего?

Но по неведомой причине

Осеннею порой

Невольно каждый затомится

Какой-то странною печалью.

* * *

В памяти перебираю

Все оттенки осенней листвы,

Все перемены цвета...

Не затихает холодный дождь

В деревне у подножия гор.

* * *

На рисовом поле

У самой сторожки в горах

Стоны оленя.

Он сторожа дрему прогнал,

А тот его гонит трещоткой.

* * *

Скажите, зачем

Так себя истомил я

Сердечной тоской?

Не от моих ли жалоб

Осень все больше темнеет?

* * *

Луна

На небе осени

Она наконец явилась

В вечернем сумраке,

Но еле-еле мерцает,

Луна - по имени только.

* * *

Равнина небес.

Луна полноты достигла.

Тропу облаков,

Единственную из всех,

Избрал для странствия ветер.

* * *

О, радостный миг! -

Наверно, подумал каждый,

Кто ждал во тьме.

Взошла над зубцами гор

Осенней ночи луна.

* * *

Как же мне быть?

На моем рукаве увлажненном

Сверкает свет,

Но лишь прояснится сердце,

В тумане меркнет луна.

* * *

Ни темного уголка...

Но кажется, клочья тучи

Затмевают луну?

Нет, это взор обманули

Тени пролетных гусей.

* * *

Все озарилось.

Поистине так светла

Эта лунная ночь,

Что сердце уплыло ввысь.

Там и живет - на небе.

* * *

Гляжу без конца,

Но это не может быть правдой,

Не верю глазам.

Для ночи, для нашего мира

Слишком ярко горит луна.

* * *

Пусть это правда!

Но ведь гляжу я один.

Кто мне поверит,

Когда про луну этой ночи

Поведаю людям - после?

* * *

Развеяв тучи,

Буря еще шумит...

Кажется, в соснах?

Зеленым светом лучится

Даже луна в небесах.

* * *

В неурочный час

Вдруг петухи запели.

Верно, их обманул

Этой осенней ночью

Слепительный свет луны.

* * *

Всё без остатка

Меняется и уходит

В нашем бренном мире.

Лишь один, в сиянье лучей,

Лунный лик по-прежнему ясен.

* * *

Зашла и она,

Луна, что здесь обитала,

На лоне воды.

Ужель в глубине пруда

Тоже таятся горы?

* * *

Ожидаю в одиночестве ночь полнолуния

Нет в небе луны,

Нигде до ее восхода

Не брезжит свет,

Но самые сумерки радостны!

Осенняя ночь в горах.

* * *

Лунная ночь возле храма

Светло как днем,

Я бы зари не заметил,

Так сияет луна,

Но время вдруг возвестил

Ближнего храма колокол.

* * *

Пятнадцатая ночь восьмой луны

Как сильно желал я дождаться!

Продлить мой век

До этой осенней ночи.

На время - ради луны -

Мне стала жизнь дорога.

* * *

Глубокой ночью слушаю сверчка

"Сейчас я один царю!"

Как будто владеет небом

На закате луны,

Ни на миг не смолкает

В ночной тишине сверчок.

* * *

Сверчок чуть слышен.

Становятся все холодней

Осенние ночи.

Чудится, голос его

Уходит все дальше, дальше.

* * *

Цикады в лунную ночь

Росы не пролив,

Ветку цветущую хаги

Тихонько сорву,

Вместе с лунным сияньем,

С пеньем цикады.

* * *

Олень лунной ночью

Родится в душе

Ни с чем не сравнимое чувство.

Осенняя ночь.

На скале, озаренной луной,

Стонущий крик оленя.

* * *

Лунной ночью думаю о давней старине

Глубокую старину,

То, что давно минуло,

Стану я вспоминать,

Даже если луну этой ночи

Затуманят вдруг облака.

* * *

Утром слушаю крики гусей

На ранней заре,

Лишь ветер с вершиною разлучил

Гряду облаков,

Через гору переметнулись

Крики первых прилетных гусей^²⁹.

* **

Крик дикого гуся приближается издалека

Дикий гусь в вышине,

На крыльях своих несущий

Белые облака,

Слетает на поле у самых ворот,

Где друг зовет одинокий.

* * *

В сумерках вечера слышу голоса диких гусей

Словно строки письма

Начертаны черной тушью

На вороновом крыле...

Гуси, перекликаясь, летят

Во мраке вечернего неба.

* * *

Гуси в тумане

Конец послания

Уже невидим вдали.

Гусей перелетных

Голоса понемногу стихают

И растворились в тумане.

* * *

Туман над горной деревней

Густые туманы встают,

Все глубже ее хоронят...

Забвенна и без того!

Как сердцу здесь проясниться?

Деревня в глубинах гор!

* * *

С самого вечера

Перед бамбуковой дверью

Туманы стелются.

Но вот поредели... Так, значит,

Уже занимается утро?

* * *

Олень и цветы хаги

Клонятся книзу

Старые ветви хаги в цвету,

Ветру послушны...

Гонятся один за другим

Дальние крики оленя.

* * *

Услышав, что одна дама, с коей в былые времена я сердечно беседовал, ныне живет в Фусими, отправился я навестить ее. Дорожки сада заглушила трава, жалобно кричали цикады

Раздвигаю траву.

Словно хотят печалью

Отяжелить рукава,

В саду, роняющем росы,

Даже цикады плачут...

* * *

Из песен о сверчках и цикадах

Вечер настал.

Там, где на мелком бамбуке

Жемчуг росы,

В тишине зазвучала

Первая песня сверчка.

* * *

Плачете на лугу,

Словно вам тоже знакома,

Цикады, тоска любви?

Если б могли ответить,

Я бы спросил у них.

* * *

Ужели рукава

Лишь оттого окроплены росою,

Что слушаю цикад?

Какая странность! Это я,

Я сам тоскую отчего-то...

* * *

Хризантемы

Осенью поздней

Ни один не сравнится цветок

С белою хризантемой.

Ты ей место свое уступи,

Сторонись ее, утренний иней!

* * *

На осенней дороге

"Когда ж наконец

Ты окрасишь кленовые листья

В багряный цвет?" -

Спросить я хочу у неба,

Затуманенного дождем.

* * *

Кленовые листья становятся все ярче

Всему есть предел.

Разве может еще сгуститься

Этих листьев цвет?

Дождь сыплется непрестанно

На горе Огура^³⁰.

* * *

Все осыпались листья

На багряных ветках плюща,

Что обвивает сосны.

Видно, там, на соседних горах,

Бушует осенняя буря.

* * *

Последний день осени

Осень уже прошла, -

Знает по всем приметам

Лесоруб в горах.

Мне б его беспечное сердце

В этот вечер угрюмый!

* * *

К чему сожаленья мои?

Даже вечерний колокол

Уже по-иному гудит.

Вижу, прихвачены стужей,

Росинки рассыпались инеем.

ЗИМА

* * *

Луну ожидала

Так долго вершина горы!

Рассеялись тучи!

Есть сердце и у тебя,

Первая зимняя морось!

* * *

В дальнем селенье

На склоне горы Огура

Осыпались клены.

Сквозь оголенные ветви

Я гляжу на луну.

* * *

Листья осыпаются на рассвете

"Как будто дождь?" -

Прислушался я, пробужденный

На ранней заре.

Но нет, это листья летят...

Не вынесли натиска бури.

* * *

Горная хижина в зимнюю пору

Нет больше тропы.

Засыпали горную хижину

Опавшие листья.

Раньше срока пришло ко мне

Зимнее заточенье.

* * *

Листья облетают над водопадом

Спутники вихря,

Верно, с горной вершины

Сыплются листья?

Окрашены в пестрый узор

Водопада белые нити.

* * *

Сочинил в храме Сориндзи^³¹ стихи на тему: "Полевые травы во время зимних холодов"

Я видел летний луг.

Там всеми красками пестрели

Бессчетные цветы.

Теперь у них, убитых стужей,

Один-единый цвет.

* * *

Инеем занесена

Трава на увядшем лугу.

Какая печаль!

Где сыщет теперь отраду

Странника сердце?

* * *

Песня зимы

Возле гавани Нанива^³²

Прибрежные камыши

Убелены инеем.

Как холоден ветер с залива,

Когда забрезжит рассвет!

* * *

О весна в стране Цу^³³,

На побережье Нанива,

Ужель ты приснилась мне?

В листьях сухих камыша

Шумит, пролетая, ветер.

* * *

Когда б еще нашелся человек,

Кому уединение не в тягость,

Кто любит тишину!

Поставим рядом хижины свои

Зимою в деревушке горной.

* * *

Дорожный ночлег в студеную ночь

Дремота странника...

Мое изголовье - трава -

Застлано инеем.

С каким нетерпеньем я жду

Тебя, предрассветный месяц!

* * *

Луна над зимними лугами

Лунный прекрасен свет,

Когда сверкает россыпь росы

На вишневых цветах,

Но печальная эта луна

Над зимним увядшим лугом...

* * *

Зимняя луна озаряет сад

Глубокой зимой

Как слепительно ярко

Блещет лунный свет!

В саду, где нет водоема,

Он стелется, словно лед.

* * *

Соколиная охота в снежную пору

Густо падает снег...

В темноте не увидишь,

Где затаился фазан.

Только крыльев внезапный вспорх

Да ястреба колокольчик.

* * *

Когда уже все было занесено снегом, я послал эти стихи одному другу. Осенью он сулил навестить меня, но не сдержал слова

Теперь она без следа

Погребена под снегом!

А ждал я, мой друг придет,

Когда устилала тропинки

Кленовых листьев парча.

* * *

Послал как новогодний дар одному знакомому человеку

Быть может, невольно сам

Меня, молчальника, старый друг

С тоской вспоминал иногда,

Но, пока в нерешимости медлил,

Окончился старый год.

ПЕСНИ ЛЮБВИ

* * *

Далёко от всех,

В ущелье меж горных скал,

Один, совсем один,

Незрим для взоров людских,

Предамся тоскующей думе.

* * *

На летнем лугу,

Раздвигая густые травы,

Блуждает олень,

И беззвучно, безмолвно

Сыплются капли росы.

* * *

Любовная встреча во сне

Какую радость

Мне принесла в сновиденье

Встреча с тобою!

Но после еще грустнее

Тебя вспоминать наяву.

* * *

Встретились снова...

Но ведет к тебе лишь один

Путь сновидений.

Пробужденье - разлука.

О, если б не просыпаться!

* * *

Но если сон

(Мы верим, что только сон) -

Жизнь наяву,

Тогда и любовные встречи,

Как всё на свете, напрасны.

* * *

Пришлось разлучиться нам,

Но образ ее нигде, никогда

Я позабыть не смогу.

Она оставила мне луну

Стражем воспоминаний.

* * *

Предрассветный месяц

Растревожил память о разлуке.

Я не мог решиться!

Так уходит, покоряясь ветру,

Облако на утренней заре.

* * *

Она не пришла,

А уж в голосе ветра

Слышится ночь.

Как грустно вторят ему

Крики пролетных гусей!

* * *

Не обещалась она,

Но думал я, вдруг придет.

Так долго я ждал.

О, если б всю ночь не смеркалось

От белого света до белого света!

* * *

"Несчастный!" - шепнешь ли ты?

Когда бы могло состраданье

Проснуться в сердце твоем!

Незнатен я, но различий

Не знает тоска любви.

* * *

Я знаю себя.

Что ты виною всему,

Не думаю я.

Лицо выражает укор,

Но влажен рукав от слез.

* * *

Меня покидаешь...

Напрасно сетовать мне,

Ведь было же время,

Когда ты не знала меня,

Когда я тебя не знал.

РАЗНЫЕ ПЕСНИ

* * *

Из десяти песен о непостоянстве бытия^³⁴

"Светло - спокойно

Я б умереть хотел!" -

Мелькнуло в мыслях,

И тотчас сердце мое

Откликнулось эхом: "Да!"

* * *

Когда я посетил Митиноку^³⁵, то увидел высокий могильный холм посреди поля. Спросил я, кто покоится здесь. Мне ответствовали: "Это могила некоего тюдзё". - "Но какого именно тюдзё?" - "Санэкатаасон", - поведали мне. Стояла зима, смутно белела занесенная инеем трава сусуки, и я помыслил с печалью:

Нетленное имя!

Вот все, что ты на земле

Сберег и оставил.

Сухие стебли травы -

Единственный памятный дар.

* * *

Совершая паломничество в Митиноку, я остановился на заставе Сиракава. Не оттого ли сильнее обычного заворожила меня печальная красота луны? Ноин - когда это было? - сказал, возвратясь сюда: "Ветер осени свищет теперь..." Вот что вспомнилось мне, и в тоске сожалений [о покинутой столице] начертал я на столбе сторожевых ворот:

На заставе Сиракава^³⁶

Лучи сочатся сквозь кровлю.

О, этот лунный свет!

Словно сердце мое

Он неволит: останься!

* * *

Песня разлуки, сложенная по случаю отъезда одного из моих друзей в край Митиноку

Если уедешь вдаль,

То, даже луну ожидая,

Я буду глядеть с тоской

На восток, в сторону Адзума^³⁷,

На вечернее темное небо.

* * *

Сочинено мною, когда на горе Коя^³⁸ слагали стихи на тему: "Голос воды глубокой ночью"

Заблудились звуки.

Лишь буря шумела в окне,

Но умолк ее голос.

О том, что сгущается ночь,

Поведал ропот воды.

* * *

Порою заметишь вдруг:

Пыль затемнила зеркало,

Сиявшее чистотой.

Вот он, открылся глазам -

Образ нашего мира!

* * *

Непрочен наш мир.

И я из той же породы

Вишневых цветов.

Все на ветру облетают,

Скрыться... Бежать... Но куда?

* * *

Стихи, сложенные мною, когда я посетил край Адзума

Разве подумать я мог,

Что вновь через эти горы

Пойду на старости лет?

Вершины жизни моей -

Сая-но Накаяма^³⁹.

* * *

Меркнет мой свет.

Заполонила думы

Старость моя.

А там, вдалеке, луна

Уже идет на закат.

* * *

Возле заглохшего поля

На одиноком дереве

Слышен в сумерках голос:

Голубь друзей зовет.

Мрачный, зловещий вечер.

* * *

Когда я шел в край Адзума, чтобы предаться делам подвижничества, я сложил стихи при виде горы Фудзи

Стелется по ветру

Дым над вершиной Фудзи.

В небо уносится

И пропадает бесследно,

Словно кажет мне путь.

* * *

Не помечая тропы,

Все глубже и глубже в горы

Буду я уходить.

Но есть ли на свете место,

Где горьких вестей не услышу?

* * *

Когда бы в горном селе

Друг у меня нашелся,

Презревший суетный мир!

Поговорить бы о прошлом,

Столь бедственно прожитом!

* * *

Берег залива.

Среди молчаливых ветвей

Засохших сосен

Ветер перенимает

Голос морской волны.

* * *

Тоскую лишь о былом,

Тогда любили прекрасное

Отзывчивые сердца.

Я зажился. Невесело

Стареть в этом мрачном мире.

* * *

В "Старом селенье"^⁴⁰

Куда он дошел, чернобыльник?

До самого дома?

Но гуще всего разросся

В давно одичалом саду.

* * *

He узнаю столицы.

Такой ли я видел ее?

До чего потускнела!

Куда же сокрылись они,

Люди былых времен?

* * *

Внезапный ветер

Сломает хрупкие листья

Банановой пальмы,

Развеет... Неверной судьбе

Могу ли еще вверяться?

* * *

В саду моем

Одна на высоком холме

Стоит сосна.

С тобой, единственный друг,

Встречаю старость свою.

* * *

Если и в этих местах

Дольше жить мне прискучит,

Вновь потянет блуждать,

Тогда какой одинокой

Останется эта сосна!

* * *

Отправляясь паломником в дальние края, я сказал людям, огорченным разлукой со мной:

Обещаю, друзья!

День свидания назову,

Чтоб утешить вас,

Но когда ворочусь опять,

Я, по правде, не знаю...

* * *

Когда глубоко уйду

В печальные воспоминанья,

Еще прибавит тоски

Этот уныло гудящий

Колокол на закате.

* * *

Удрученный горем

Так слезы льет человек...

О, цветущая вишня,

Чуть холодом ветер пронзит,

Посыплются лепестки.

* * *

В бытность мою в Сага там слагали стихи о детских забавах

Мальчик где-то вблизи

В соломенную свистульку

Для забавы подул.

Вспугнута, вдруг прервалась

Летнего дня дремота.

* * *

Бамбукового конька,

Палочку оседлать бы

Я и теперь готов,

Только придут на память

Детские игры мои.

* * *

Как в детстве бывало,

В прятки вновь поиграть

Мне так захотелось,

Когда в укромном углу

Я отдохнуть прилег.

* * *

Мальчик согнул тростинку,

Маленький лук натянул

Для "воробьиной охоты".

Как надеть он хотел бы

"Воронью шапку" стрелка^⁴¹!

* * *

Так и тянет меня

Поиграть вместе с ними

Во дворе песком.

Но увы! Я - взрослый,

Нет мне места в игре.

* * *

На закате солнца

Колокол громко загудел,

Но в горном храме

Все еще хором читают книгу...

Как прекрасны детские голоса!

* * *

С теми, кого любил,

Мог я шутить беспечно.

Давно прошедшие дни.

Каким еще было юным

В то время сердце мое!

* * *

Вот кремушек брошен,

Одно мгновенье летит -

Упал на землю.

С такой быстротой

Проносятся солнца и луны.

* * *

Взирая на картины, изображающие ад^⁴²

Взглянешь - ужас берет!

Но как-то стерпеть придется,

О сердце мое!

Ведь есть на свете грехи,

Такой достойные кары.

* * *

Увы нам, увы!

На эти жестокие муки

Гляжу, гляжу...

Зачем мы даем себя, люди,

Мирским соблазнам увлечь?

* * *

Не в силах прогнать

Сумятицу мыслей тревожных

О близком конце,

В нашем мгновенном мире

Блуждаем мы... О, быстротечность!

* * *

Редких счастливцев удел^⁴³.

Прияв человеческий образ,

Выплыли вверх наконец.

Но опыт не впрок... Все люди

В бездну вновь погрузятся.

* * *

Меч при жизни любил...

Гонят теперь взбираться

По веткам Древа мечей.

Заграды рогатые копья^⁴⁴,

Щетинясь, впиваются в грудь.

* * *

Клинком закаленным

Меча с когтями железными^⁴⁵,

Не зная пощады,

Тело разрубят наискось,

Кромсают... Какая скорбь!

* * *

Тяжелые скалы

Там громоздят горой

В сто сажен, тысячу сажен,

И в щебень дробят... За что

Такое грозит наказанье?

* **

Область ада, где, "набросив веревку с черной тушью", рубят, как дерева^⁴⁶

Души грешников -

Теперь на горе Сидэ

Лесные заросли.

Тяжелый топор дровосека

Рубит стволы в щепу.

* * *

Единое тело

На много частей изломает,

Развеет ветер...

В аду костром пламенеть -

Увы! Печальная участь!

* * *

Но вот что страшней всего:

Вырвут язык из гортани...

Какая лютая казнь!

О самом своем сокровенном

Хотеть - и не мочь говорить.

* * *

Область, где в черном пламени страждут мужчины и женщины

Невиданной силы

Там черное пламя пылает.

Адское пекло!

За все нечистые мысли

Вот оно - воздаянье.

* * *

На части рассекут.

Но мало этого. Готовят

Расплавленную медь.

Вольют ее в глубины сердца,

Омоют страждущую плоть.

* * *

В прах, в мельчайшую пыль

Превратили... Конец бы, казалось,

Но нет! Из небытия

Для новых мук воскрешают...

Воскреснуть! Ужасное слово.

* * *

О, горе! Родная мать,

Вспоившая некогда грудью,

Забыта даже она.

Все думы лишь об одном!

О собственных страшных муках.

* * *

Слышал я, что если случится пробудить в себе "истинное сердце", то даже в пламени Вечного ада Аби возможно просветление

Пускай без роздыху

Терзают лютые муки

В самом яром пламени,

Разбуди в себе сердце свое,

И придет наконец озаренье.

* * *

Куда мой отец

Сокрылся после кончины,

Не ведаю даже я,

Хоть, верно, мы задыхаемся

В одном и том же огне.

* * *

Если ввериться сияющему лику будды Амида, что озаряет глубины преисподней, не отвращаясь от созданий, вверженных туда за тягчайшие грехи, тогда и кипящее зелье в адских котлах превратится в чистый и прохладный пруд, где распустятся лотосы

Свыше свет воссияет,

И даже котел, кипящий в аду

С неослабным жаром,

Станет вдруг прохладным прудом,

Где раскроется чистый лотос.

* * *

В поучениях Микава-но нюдо^⁴⁷ сказано: "Если даже сердце твое тому противится, должно хотя бы против собственной воли научиться верить". Вспомнив сей завет, сложил я:

О сердце, узнай!

Пускай ты поверить не в силах,

Но в множестве слов

Должны же найтись слова,

Что к вере тебя приневолят.

* * *

Глупому сердцу,

Вот кому всю свою жизнь

Ты слепо вверялся,

Но настигнет последняя мысль:

"Так что ж теперь будет со мной?"

* * *

Из судилища князя Эмма адский страж уводит грешника туда, где в направлении Пса и Вепря^⁴⁸ виднеется пылающее пламя. "Что это за огонь?" - вопрошает грешник. "Это адское пламя, куда ты будешь ввергнут", - ответствует страж, и грешник в ужасе трепещет и печалится. Так повествовал о сем в своих проповедях Тюин-содзу

Осужденный спросил:

"Зачем во тьме преисподней

Пылает костер?"

"В это пламя земных грехов

И тебя, как хворост, подбросят".

* * *

Его влекут на казнь.

Не сбросить на пути тугие путы,

Веревкой стянут он.

Подумать только - страх берет!

Ручные кандалы, канга^⁴⁹ на шее...

* * *

Так адский страж приводит грешника к вратам преисподней. И пока их не отворят, демон, отложив в сторону железный бич, терзает ученика острыми когтями укоризны: "Ведь лишь вчера, лишь сегодня вышел ты из этого ада. А когда покидал его, многократно наставляли тебя, чтоб ты вновь сюда не возвращался. Но ты опять через самое малое время возвратился в геенну. И не по вине других людей. Нет, тебя вновь ввергло в бездну твое собственное неразумное сердив. Не укоряй же никого, кроме себя". Из диких глаз демона льются слезы. Адские ворота отворяются с шумом, более оглушительным, чем грохот ста тысяч громовых ударов

Укажут грешнику: "Вот здесь!"

И он услышит страшный грохот!

Отверзлись адовы врата.

Какой его охватит ужас!

Как, верно, вострепещет он!

* * *

И вот из зияющего жерла раскрытых адских врат вырвется вихрь свирепого огня и настигнет грешника с диким воем, - нет слов, чтобы описать это зрелище! Весь охваченный пламенем, грешник внидет в геенну. Врата закрывают наглухо крепким затвором. Адский страж идет в обратный путь, уныло повесив голову, он полон жалости, что вовсе не вяжется его грозным обликом. И не успеет грешник возопить: "О, горе! Когда же я выйду отсюда?" - как его начинают терзать лютыми муками. Остается только взывать о помощи к бодхисаттве преисподней. Лишь его божественное милосердие способно проникнуть в сердцевину пламени, подобно утреннему рассвету, чтобы посетить и утешить страждущего. Бодхисаттва преисподней - так именуют Дзидзо

Раздвинув пламя,

Бодхисаттва приходит утешить.

О, если бы сердце

Могло до конца постичь:

Сострадание - высшая радость!

* * *

Э! Духом не падай!

Ведь если блеснет милосердие

Небесным рассветом,

Ужель ускользнуть невозможно

Из самой кромешной тьмы?

* * *

Но если заслуги нет,

Чтобы могла тебя выкупить

От неизбывных мук,

Снова, уловленный пламенем,

Ты возвратишься в геенну.

* * *

Лениво, бездумно

Ты призывал имя Будды,

Но эта заслуга

Спасет тебя от страданий

На самом дне преисподней.

* * *

Растают муки,

Как исчезает ледок

Под утренним солнцем.

Знает шесть кругов бытия^⁵⁰

Это рассветное небо.

* * *

По всей стране воины встают на брань, и нет такого места, будь то на западе или востоке, на севере или юге, где не шли бы сражения. Страшно слышать, какое множество людей погибает! Даже не верится, что это правда. Увы! Из-за чего же возгорелась распря? Бедственные времена! - помыслил я

Сидэ-но яма.

Идут несметные полчища

Через Горы смерти.

И все не видно конца!

Растет число убиенных...

* * *

Ныне одни лишь воины толпами движутся в запредельную страну мертвых через Сидэ-но яма. Им незачем страшиться горных разбойников. Великое утешение, случись это в нашем мире! Довелось мне слышать, как воины переправляются через реку на плоту из боевых коней, - кажется, то было в битве на реке Удзи. Вспомнив это, сложил я:

Как разлилась широко

Река в горах Сидэ-но яма.

Там воины тонули,

И даже плот из боевых коней^⁵¹

Их донести до берега не мог.

* * *

Однажды во дворце принцессы Дзёсанмон-ин^⁵² молодые придворные беседовали с госпожой Хёэ-но цубонэ. "Ныне всех занимают лишь вести с полей битвы, о поэзии и думать позабыли", - сетовала она. И вот в лунную ночь на поэтическом сборище стали слагать танка и низать рэнга строфу за строфой. Когда же в рэнга были помянуты воины, она в свою очередь сложила двустишие:

Озаряет поле сраженья

Месяц - туго натянутый лук.

* * *

Ко мне в Исэ пришли люди из столицы и поведали: "Вот какую строфу сочинила Хёэ-но цубонэ. Но тут все умолкли, никто не мог далее продолжить рэнга". Услышав это, я добавил к ней такую строфу:

Сердце в себе умертвил.

Подружилась рука с "ледяным клинком"^⁵³.

Или он - единственный свет?

* * *

"Что и говорить, война длится без конца", - толковали мы, а той порой в самый разгар военных действий скончалась Хёэ-но цубонэ. И, вспомнив, каким клятвенным обещанием мы связаны, я исполнился глубокой печали

"Кто первым из нас уйдет,

Пусть другу в загробном мире

Послужит проводником", -

Вспомнил я, отставший в пути,

Эту клятву с такою болью!

* * *

О том, каково на сердце блуждающему в "Срединном пространстве"^⁵⁴

С какою силой

Тоска его одолеет!

Глухие потемки,

А он, одинокий, бредет,

Не различая дороги.

* * *

"Река тройной переправы".

Как трепещет сердце твое,

Безрассудный грешник!

В самом погибельном месте

Ты переходишь вброд.

* * *

Когда слагали стихи о нынешних временах

Даже постигнув суть

Этого бренного мира,

Все же невольно вздохнешь:

Где они, мудрые люди?

Ныне нигде их нет.

* * *

Судишь других:

То хорошо, это худо...

Вспомни меж тем,

Много ли в нашем мире

Знаешь ты о самом себе?

* * *

"Так я и ждал беды!" -

Человек в мановение ока

Упал на самое дно.

Сколько глубоких ямин

Уготовил для нас этот мир!

* * *

Не знает покоя!

Поистине мир в наши дни,

Будто утлая лодка,

И по волнам не плывет,

И от берега отдалился.

* * *

Сложил стихи о "прозрении истинного сердца"^⁵⁵:

Рассеялся мрак.

На небосводе сердца

Воссияла луна.

К западным склонам гор

Она все ближе, ближе...

ФУДЗИВАРА-НО САДАИЭ^⁵⁶

* * *

Аромат расцветающей сливы

Льют влажные от слез рукава,

И, сквозь кровлю сочась,

Лунный свет так горит на них,

Словно спорит с благоуханьем.

* * *

Небо снежило^⁵⁷.

Изнемогли в дороге

Дикие гуси.

И вот улетают... На крылья

Сыплется дождь весенний.

* * *

Как-то само собой

Сердце мое потянулось

К зубцам дальних гор...

Впервые в этом году

Светит трехдневный месяц.

* **

Гора Хацусэ^⁵⁸!

Луна, к закату склоняясь,

Брезжит едва-едва.

Сквозь дымку смутно сочатся

Звуки колокола вдали...

* * *

Я видел, они расцвели,

Ветки вишневых деревьев,

Но в сумраке еле сквозят, -

Благоуханная дымка

На вечереющем небе.

* * *

Где он, ветер

Цвета вишневых лепестков?

Скрылся бесследно.

А скажут: "Земля как в снегу.

Есть еще чем любоваться!"

* * *

Тайные мысли мои

Кому я оставлю в наследство,

Чьим открою глазам?

Сердце мое переполнил

Этот весенний рассвет.

* * *

Яшмовое копье^⁵⁹ -

Дорога теперь безлюдна.

Долго я жду вестей,

Так же долго, как льются

Дожди пятой луны.

* * *

В сумерках вечера

Кого, улетевшего облаком,

Ветер привеял?

Что разбудил он в памяти

Ароматом цветов померанца?

* **

Вновь засияло

В разрывах туч грозовых

Вечернее солнце.

На эту сторону гор

Белые цапли летят.

* * *

В горном селении

Цикад неумолчный хор

Звучит по-осеннему.

Облетают среди тумана

Листья с самых нижних ветвей.

* * *

Где прежние наши цветы,

Ветви окрестных деревьев

Под студеным дождем?

Но, ветер осенней поры,

Меняешься ты сильнее!

* * *

Циновка так холодна!

В одинокую ночь ожиданья

Ветер осени леденит.

Луной прикрылась, как рукавом,

Девушка с берега Удзи^⁶⁰.

* * *

Мне так хотелось забыть,

Что осень уже наступила...

Но этот лунный свет!

Но, на печаль мою, где-то

Стучат и стучат вальки^⁶¹!

* * *

Остановить коня,

Рукава отряхнуть бы...

Приюта нигде не найдешь.

На всей равнине Сано^⁶²

Снежный ветреный вечер.

* * *

Еще усилил тоску

Этот уныло-тягучий

Вихря вечернего шум.

Зачем обычай придуман -

В сумерках встречи ждать?

* * *

Сказала: "Уже рассвет!"

Покинув меня, исчезла.

Не отыщешь следа.

Считанные мгновенья

Гостит на заре белый снег.

* **

Какой осенний вид

У твоей поблекшей любви!

Печаль меня убьет.

Так в роще сметает вихрь

Каплю белой росы.

* * *

Идет от другого домой

И, чтобы скрасить дорогу,

Наверно, глядит на тебя.

Луна ожиданья ночного,

Как ты на рассвете бледна!

* * *

Помнишь ли ты меня?

Может, привычный ко мне рукав

Заледенел от слез?

Я всю ночь заснуть не могу.

Иней припорошил циновку...

* * *

Когда на заре разлучались

Белотканые наши рукава,

Упали багряные капли^⁶³.

Пронзающий душу цвет

Печального осеннего ветра.

* * *

Как я когда-то ласкал^⁶⁴

Черные волосы любимой!

Каждую, каждую прядь

На одиноком ложе моем

В памяти перебираю.

* * *

Эти стихи сложены мною, когда после долгого отсутствия я, по приглашению некоего придворного, посетил празднество высочайшего любования вишнями в саду ведомства императорской гвардии

Сколько вёсен под сенью ветвей

Я тоже на вас любовался,

Вишни в дворцовом саду!

Верно, вам грустно глядеть,

Как я постарел в разлуке.

* * *

Отблеск на рукавах,

Морской водой напоенных...

Поневоле всю ночь

Не могут с луной разлучиться

Солевары залива Сума.^⁶⁵

* * *

В кои веки, бывало,

Друзья посетят меня...

Дальнее воспоминанье!

В саду моем с давних пор

Людские следы исчезли.

ФУДЗИВАРА-НО ИЭТАКА^⁶⁶

* * *

Завтра, едва рассветет,

Снова идти мне придется

Через вершины гор.

Месяц уходит по небу

В белые облака.

СИКИСИ-НАЙСИННО^⁶⁷

* * *

О, быстротечность!

На изголовье случайном

В дреме забывшись,

Смутной тенью блуждаю

По тропе сновидений.

* * *

Напрасно гляжу вокруг.

Куда устремиться душою?

Нет такой стороны.

Весну провожая, темнеет

Вечернее небо.

* * *

Песня весны

Дверь хижины в горах

Осенена ветвями сосен,

Не знающих весны.

Прерывистою цепью капель

Сочится талый снег.

* * *

Любуюсь тобою,

И пусть этот день весны

В прошлое канет, -

Слива у самой кровли,

Не забывай меня!

* * *

Мое мимолетное

Минувшее озирая взглядом,

Считаю в памяти:

Сколько вёсен я провела,

Печалуясь о вишневых цветах!

* * *

Осыпались вишни,

Напрасно бродит мой взгляд.

Кругом все поблекло.

Весенний дождь без конца

В опустевшем небе.

* * *

Сочинено во временной обители для жриц^⁶⁸ накануне праздника Мальвы

Разве могу я забыть,

Как мальву для изголовья

Сбирала я на лугу?

Как мимолетную дрему

Прогнал росистый рассвет?

* * *

Возле окна моего,

Играя в листьях бамбука,

Ветер зашелестел.

Становится все короче^⁶⁹

Дремота летних ночей.

* * *

Обратно не придет

Минувшее, но в сновиденье

Вдруг ожило опять.

У изголовья моего

Благоухает померанец^⁷⁰.

* * *

Павлонии палый лист

Так затруднил дорогу, -

Не протоптать тропы.

Пропал остаток надежды,

Что друг мой придет ко мне.

* * *

Пустынный сад...

Давно заглушил тростник

Следы людей.

На дне осенней росы

Звенят голоса цикад.

* * *

Холодом веет ветер,

Рдеет деревьев листва,

И от ночи к ночи

Ширится, заливая сад,

Сияние осенней луны.

* * *

Печалится взор.

О, если б найти приют,

Где осени нет!

Везде - на лугах, на горах -

Луна поселилась.

* * *

Пока я глядела,

Вдруг наступила зима,

Морская заводь,

Где дикие утки гнездятся,

Подернулась тонким ледком.

* * *

Снег падает день за днем.

Печи угольщиков курятся

Все сильней и сильней.

Даже дым, до чего он печален

В деревне Большое Поле!

* * *

Потаенная любовь

Жемчужная нить -

Жизнь моя, ты исчезнешь,

Так исчезни скорей!

Боюсь, если ты продлишься,

Молчать недостанет сил.

МИНАМОТО САНЭТОМО^⁷¹

* * *

Воспеваю первый день первой луны нового года

Ранним утром гляжу:

Горы затмились туманом,

Это сходит весна

С необъятной равнины

Вечно сущего неба.

* * *

Песня о сердце в глубине сердца

Где боги живут?

Где обитают будды?

Ищите их

Только в глубинах сердца

Любого из смертных людей.

* * *

Песня о "срединном пути"^⁷² согласно Махаяне

Этот мир земной -

Отраженное в зеркале

Марево теней.

Есть, но не скажешь, что есть.

Нет, но не скажешь, что нет.

* * *

Смотрю, как набегают валы на скалистый берег

Огромного моря валы

С грохотом катят камни,

Набегом берег тесня.

Расколются, раздробятся,

Рассыплются, падают пеной...

* * *

Стихи о том, как солнце спускается к вершинам гор

Словно в багряную краску

Окунули тысячу раз,

Так густо окрашено небо,

Когда к зубцам дальних гор

Нисходит вечернее солнце.

* * *

Увидев, что на кухонной доске распластан дикий гусь, утративший свое подобие

Какая печальная мысль!

Взгляните, во что превратился

Даже он, этот дикий гусь,

Летевший посреди облаков,

На самом краю небосвода.

* **

Возле дороги с безудержным плачем искал свою мать малый ребенок. Случившиеся там люди поведали мне, что оба его родителя покинули наш свет

Бедняжку так жаль!

Сама на глаза навернулась

Непрошеная слеза.

Напрасно зовет ребенок

Свою умершую мать.

* * *

В думах о том, как люди, впавшие в нищету, умудряются жить на свете

Так создан наш мир.

Ты есть, и достаток есть

Какой ни на есть.

А нет ничего, значит, нет,

Свой век протянешь - ни с чем.

* * *

Во время наводнения, приключившегося в седьмую луну первого года Кэнрэки^⁷³, горестные сетования земледельцев переполнили небеса. И тогда, представ в одиночестве перед Буддой моего домашнего алтаря, я вознес краткую мольбу:

В такие времена

Страдания и жалобы народа

Превыше всех забот.

Божественных драконов осьмерица,

Останови губительный потоп!

* * *

О чувстве сострадания

Пускай бессловесны звери,

Бессмысленны, что из того?

В душе просыпается жалость,

Лишь вспомню, что и они -

Родители детям своим.

* * *

Я даже не слышал о долговременной болезни одного человека, как вдруг сообщили мне, что он скончался на рассвете, и тогда я сказал:

Нежданная весть,

Но стоит ли удивляться?

И все же, все же...

Какой мимолетный сон -

Наша земная жизнь!

* * *

Смотрю, как ветер треплет горные розы

О мое сердце,

Что делать нам остается?

Горные розы

Уже, увядая, поблекли,

И подымается буря.

* * *

Мрак

В глубокой тьме,

Черной, как ягоды тута,

Скрыты грядой

Восьмиярусных облаков,

Кричат перелетные гуси.

* * *

Размышляя о своей греховности

Только искры одни

Переполнили бездну неба...

Пламенеющий ад -

Нет для грешных другой дороги.

Как это вымолвить страшно!

* * *

Стихи, сочиненные мною, когда я увидел на берегу множество огней

Неужели всегда

На это глядеть так грустно?

Там, где у моря стоят

Тростниковые шалаши рыбаков,

Разгорелись огни солеварен.

* * *

Лишь я один

Ее называю любимой!

К ней волны бегут.

Венчает чело горы

Снег, летящий с небес.

СЁТЭЦУ^⁷⁴

* * *

Вот застлана дымкой,

Вот заблистает вновь.

Ветрено в небе.

Над весенней метелью

Бродит сиянье луны.

* * *

Голоса цикад,

Что вдали зазвенели,

Миновало в пути

И меж тихих ветвей

Дремлет в сумраке лето.

* **

Горный поток!

Волны ударят в камень,

Выбьют огонь.

Искрами разлетаясь,

Сыплются светляки.

* * *

Гнет и ломает,

Вихрем гудит в полях,

Ливнем промчится...

И только вы над ветром,

Облака! Листья деревьев!

* * *

В темную ночь

С чем свое сердце

Солью в одно?

Мерцает в тучах

Осенняя молния.

* * *

Прислушайтесь к ветру!

Листья с горных вершин

Кружатся в поднебесье,

Взлетают и падают, падают.

Голоса! Голоса! Голоса!

* * *

В плывущем облаке

Тонкий трехдневный месяц

Спеленат в коконе.

Есть ли что безотрадней

Осени в дальних горах?

* * *

Светлеют вершины,

Но в самых низинах гор,

На дне тумана,

Как, сердце, тебе проясниться?

Деревеньки вразброд.

* * *

Целую ночь напролет

Он голоса приносит.

Здесь ушло в облака

Столько людских поколений!

Дождь над старой деревней.

* * *

Есть у меня приют,

Нет у меня приюта, -

Я не тревожусь ничуть.

Вот он, глядите, мой вечер:

Весенняя паутинка!

* * *

Эти лучи леденят

Даже морозный иней.

Слышен скрипучий треск

Всюду, где свет твой бродит,

Поздней ночи луна.

* * *

Совсем постарел я...

В холодную свежую ночь

Суждено умереть мне.

Положите меня под огнем,

Глубоко схороненным в пепле.

КОММЕНТАРИИ

С. 30. Сложил в первое утро весны. - Имеется в виду "риссюн" - начало астрономической весны, когда солнце достигает 315° небесного экватора. По современному солнечному календарю приходится примерно на 4 февраля.

Поэт изображает пейзаж возле горной хижины. Влажная дымка - один из первых признаков весны в Японии. Словами о том, что всего прекрасней весенний рассвет, открывается знаменитая книга Сэй-Сёнагон "Записки у изголовья" (конец X в.). См. русский перевод (М., "Художественная литература", 1975).

С. 31. Река "Голубой водопад" (Аотакигава) - приток реки Окигавы. Течет у подножия гор неподалеку от Киото.

С.32. О том, как во всех домах празднуют приход весны. - Молодыми соснами или ветками сосен принято украшать ворота дома в новогодний праздник (по лунному календарю переходящая дата). Новый год уже знаменует приход весны.

С.32. Дымка на морском побережье. - Старинный способ добывания соли состоял в том, что соль выпаривалась в котлах из морских водорослей.

С. 33. Вспоминаю минувшее во время сбора молодых трав. - В седьмое утро нового года собирали на поле семь разных весенних трав и варили вместе с рисом. Согласно поверью, вкусивший это кушанье будет здоров целый год (семь считалось магическим числом).

С. 37. Слива возле горной хижины. - Японская слива, Plumus mume Sieb. et Zucc. Ее ярко-алые цветы, распускающиеся в самом начале весны, отличаются сильным ароматом.

С. 38. Сага - местность к западу от Киото, где находились чтимые буддийские храмы.

С. 39. Приди же скорей... - Укоризна забывчивому другу.

С. 40. Дикие гуси улетают в тумане. - Гуси весной улетают на север, многие гнездятся на материке.

С. 41. Коси-но Накаяма - высокие горы, расположенные в северной области Коси (старинное название). Эта очень большая область занимала почти весь север острова Хонсю, через нее шел трудный путь.

С. 43. Горы Ёсино (центральная часть префектуры Нара) славятся цветением вишен. С древних времен считались одним из красивейших пейзажей Японии. Вишни-сакура цветут примерно в апреле по новому стилю.

С. 47. Разве не думал я... - Сердце как бы покидает поэта, отринувшего все земное. Оно улетает к вишням - символу земной красоты, но красота их недолговечна.

С. 49. Кисараги (время надевания новых одежд) - старинное название второй луны года. При свете полной луны - то есть 15-го числа. Согласно буддийским легендам, в этот день скончался Будда Гаутама.

С. 50. ...сановники Весеннего дворца... - Весенний дворец - резиденция наследника престола. В антологии "Госюивакасю" (1086 г.) есть танка, в которой говорится, что сановники Весеннего дворца "любуются вишней в цвету, словно это их достояние".

С. 51. Сиракава (1053-1129) - стал императором в возрасте четырнадцати лет, отрекся от престола в 1072 г., но на протяжении последующих трех царствований занимался государственными делами. Изображается в этой танка как сильный правитель.

С. 55. Горные розы (ямабуки) - Kerria japonica. Эти ярко-желтые цветы обычно растут на берегу реки.

С. 55. Лягушки. - Лягушки воспеваются в классической японской поэзии начиная с древних времен. В предисловии к антологии "Кокинсю" говорится: "И когда слышится голос соловья, поющего среди цветов, или голос лягушки, живущей в воде, хочется спросить: что же из всего живого на земле не поет собственной песни?" (перевод А. Е. Глускиной). В данном стихотворении лягушки - символ существа, привязанного к нечистой юдоли, луна - образ высшего просветления.

С. 56. Стихи, сочиненные в канун первого дня третьей луны. - Третья луна считалась началом календарного лета. В "Записках у изголовья" говорится, что прекрасней всего весной раннее утро, но здесь пальма первенства отдается последнему вечеру весны. Он кажется слишком коротким.

С.58. Цветы унохана в ночную пору. - Ранним летом распускаются белые гроздья пятилистковых диких цветов унохана (Deutria crenata). Живые изгороди из кустов унохана - обычная деталь сельского пейзажа. Во время их цветения обычно поет кукушка.

С. 59. Стихи о кукушке. - Малая кукушка, Cuculus poliocephalus Latha. Очень любима в японской поэзии. Поэты стремились услышать ее пение, иногда бодрствуя до рассвета, потому что японская кукушка поет и ночью. О ней сложены легенды, она поет и в царстве мертвых.

С. 60. Ямада-но хара - название места в провинции Исэ возле старинных синтоистских храмов.

С. 61. Манит тебя померанец... - Померанец, точнее, мандарин, Citrus deliciosa Tenora. Цветы померанца сильно благоухают. Здесь простая сельская изгородь упомянута символически. Поэт просит своих столичных друзей не позабыть его.

С.62. Дожди пятой луны. - Эта сезонные дожди - одна из тем японской поэзии о природе.

С. 66. Смотрю на луну в источнике. - Здесь луна - буддийский символ небесного света.

С 69. Кита-Сиракава - старинный дворец, расположенный в северном (дворцовом) районе в Киото.

С. 71. Равнина Миягино - славится в японской поэзии красотой осенних трав и бело-розовых цветов кустарника хаги (леспедецы). Находится на севере Хонсю возле города Сэндай.

С. 85. Крики первых прилетных гусей. - Гуси прилетают осенью в Японию зимовать.

С. 91. Гора Огура возле Киото славится осенними кленами. На смену багряным листьям пришла луна.

С. 96. Сочинил в храме Сориндзи... - Храм этот стоял на Восточной горе в окрестностях Киото. Возле этого храма находился луг, прославленный красотой своих осенних цветов омина-эси (патриния).

С. 97. Побережье вдоль гавани Нанива было тогда пустынным местом. Ныне там расположен город Осака.

С. 98. Страна Цу - старинное название провинции, иначе Сэт-цу. Считается, что в этой танка символически выражена тоска по безвозвратно ушедшей эпохе. В антологии "Гюсюивакасю" содержится танка:

Людям чуткой души

Хотел бы я сейчас показать

Этот весенний вид

Возле залива Нанива

В дальней стране Цу.

С. 108. Из десяти песен о непостоянстве бытия. - Считается, что цикл этот, входящий в состав "Ста песен", был создан Сайгё в молодости, до его пострижения в монахи.

С. 108. Когда я посетил Митиноку... - Митиноку - старинное название северного края, включавшего в себя пять провинций. Санэката-асон... - Асон - почетное звание аристократа; тюдзё - военачальник второго ранга. Санэката-асон был сослан на север после ссоры с одним из могущественных сановников из правящего рода Фудзивара. Умер в изгнании. Трава сусуки (мискант) - имеет вид высоких метелок. Одна из осенних трав. Единственный памятный дар. - Существует японский обычай перед смертью завещать своим друзьям памятные дары.

С. 109. Застава Сиракава - находилась на пути из Хэйана на север. Поэт Ноин (988-1050) сложил здесь знаменитое стихотворение:

Когда покидал я столицу,

Дорожным товарищем моим

Была осенняя дымка.

Но ветер осени свищет теперь

Над заставою Сиракава.

С. 109. Адзума - старинное название для восточных провинций. Поэт глядит на восток в ожидании восхода луны, но вспоминает, что друг его находится там за горами, и вместо радости чувствует печаль.

С. 110. Сочинено мною, когда на горе Коя... - гора Коя находится в префектуре Вакаяма. Еще в IX в. на ней был возведен монастырь буддийской секты Сингон.

С. 111. Вершины жизни моей -// Сая-но Накаяма. - Горы, знаменитые в японской поэзии. Находятся в префектуре Сидзуока. Сайгё перешел через них в молодости и вновь совершил этот путь в семьдесят лет; между этими двумя путешествиями прошла целая жизнь.

С. 115. "Старое селенье" - то есть: родина. Сайгё вспоминает столицу Хэйан, некогда столь цветущую, а теперь заброшенную, заросшую травой.

С. 121. "Воронья шапка" стрелка - церемониальная шапка стрелка треугольной формы из черного шелка или бумаги, надевалась на лоб.

С. 123. Взирая на картины, изображающие ад. - Во времена Сайгё славились картины, изображающие ад, на стене храма Тёракудзи в Киото. Эти картины, созданные художником Косэ Хиротака, не сохранились. Однако до наших времен дошел свиток XII в., где изображены ужасы буддийского ада.

С. 125. Редких счастливцев удел. - Согласно буддийскому учению, нелегко стать человеком в цепи перевоплощений. Этот счастливый удел достается немногим существам; человек может достичь нирваны, низшим существам это не дано.

С. 125. Заграды рогатые копья... - Копья в виде двузубца или трезубца выставлялись вперед для заграждения против наступающего врага.

С. 126. Меч с когтями железными... - род средневекового оружия.

С. 127. Область ада, где, "набросив веревку с черной тушью..." - Такой веревкой помечали деревья, назначенные на сруб. Гора Сидэ - гора смерти.

С. 132. Микава-но нюдо. - Возможно, имеется в виду поэт из аристократов, один из составителей антологии "Кинъёсю" ("Собрание золотых листьев"; 1124 г.). Постригся в монахи и стал известным буддийским вероучителем. Побывал в Китае.

С. 133. ...в направлении Пса и Вепря... - Пес и Вепрь - циклические знаки, служащие для обозначения времени и сторон света: здесь северо-западное направление. Тюин-содзу. - Неизвестно, о ком идет речь; содзу - буддийский священнослужитель высокого ранга.

С. 133. Канга - род деревянной колодки.

С. 137. Знает шесть кругов бытия... - или дорог бытия. Душа в круговороте жизни и смерти странствует по шести дорогам: три из них хорошие, а три дурные. Душа может переселиться в человека, в демона (асура), подняться на небеса. Или же ей грозит страшная дорога вниз. За свои грехи она может попасть в ад, воплотиться в животное или в "голодного черта". На упомянутом свитке XII в. изображены грешные души, терзаемые голодом. Это, по сути дела, страшные картины действительности, с необычайной силой, выразительно и реально изображенные художником.

С. 139. Плот из боевых коней. - Коней при переправе связывали вместе, воины брались за руки и так переправлялись вместе, поддерживая более слабых. Подобные эпизоды встречались в народном героическом эпосе. Сайгё в своих стихах о войне близок к народным певцам того времени.

С. 140. Однажды во дворце принцессы Дзёсанмон-ин... . - Эта принцесса была дочерью государя Тоба. Ее придворная дама Хёэ-но цубонэ была талантливой поэтессой и обменивалась стихами с Сайгё. Во время того эпизода, о котором повествует Сайгё, ему было шестьдесят семь лет, поэтесса была несколько старше. Когда на поэтическом собрании сочиняли рэнга, Хёэ-но цубонэ создала строфу о войне. Тема была неканоническая, и никто из поэтов не мог придумать продолжение. Завершить танка мог лишь один Сайгё. Конечно, читать ее можно и в обратном порядке, то есть сначала трехстишие, лишь тогда получится танка, обычная по своей форме.

С. 140. "Ледяной клинок" - особым образом закаленная сталь. Серповидный месяц холодно освещает ужасное зрелище. Чтобы убивать людей, надо сначала умертвить собственное сердце. Блеск меча, зажатого в руке, для воина - единственный свет.

С. 141. О том, каково на сердце... - Согласно буддийским легендам, между земным и загробным миром лежит "Срединное пространство", пустое и темное, где душа умершего блуждает семьдесят семь дней и ночей, пока не достигнет обители мертвых.

С. 144. Сложил стихи о "прозрении истинного сердца". - Танка эта завершает антологию "Синкокинсю". После долгих скитаний в стихах поэта торжествует тема луны - то есть вечной истины, и слово "конец" в книге и человеческой жизни теряет свое мрачное значение. Такова, как полагают, была мысль составителя антологии.

Фудзивара Садаиэ (Тэйка; 1162-1241) - поэт и теоретик поэтического искусства. Сын Фудзивара Тосинари^⁷⁵ он с юных лет начал изучение поэзии, ранние его творческие опыты были включены отцом в разные антологии того времени. Развивал принцип "югэн", а также модный в то время стиль "усинтай", создавая стихи, проникнутые изысканной красотой и грустью. Один из редакторов "Синкокинсю", а также создатель прославленной в свое время поэтической антологии "Синтёкусэнвакасю" (1232 г.). Оставил лично им составленный сборник собственных стихов, труды по искусству поэзии, комментарии к классическим произведениям японской литературы.

С. 145. Небо снежило. - Дикие гуси прилетают в Японию с континента.

С. 146. Гора Хацусэ. - Возле этой горы находился знаменитый буддийский храм Хасэдэра.

С. 148. Яшмовое копье - то есть копье с драгоценными украшениями, постоянный поэтический эпитет к словам "дорога" или "селенье". Происхождение этого эпитета связано предположительно с защитным магическим обрядом. Здесь служит поэтическим зачином.

С. 151. Девушка с берега Удзи. - букв.: "Дева-хранительница моста Удзи" ("Удзихаси-химэ"), прозвище, которое было дано тайной возлюбленной, вероятно, гетере, жившей возле реки Удзи. В хэйанскую эпоху в этой местности, неподалеку от столицы (Киото), находились загородные дворцы аристократов. Река Удзи впадает в реку Бива. Стихотворение написано на тему танка неизвестного автора, помещенной в томе 14 антологии "Кокинсю" ("Песни любви"):

На тонкой циновке

Заледенели одежды

Всю эту ночь опять

Ждет меня до рассвета

Девушка с берега Удзи.

С. 151. ...Стучат и стучат вальки - Вальками прачки выбивают белье. Стук вальков в классической китайской и японской поэзии - метафора осенней грусти.

С. 152. На всей равнине Сано... Сано - большая малонаселенная равнина. Существовало несколько равнин, носивших это имя. Имеется в виду местность, воспетая еще в антологии "Манъёсю".

С. 155. Упали багряные капли... - Слезы горя метафорически называются красными, словно окрашенными кровью сердца. Здесь это цвет слез и одновременно листьев клена.

С. 155. Как я когда-то ласкал... - Лирической основой (хонкадори) этого стихотворения послужила танка Идзуми Сикибу "Я легла, позабыв...".

С. 156. ...Солевары залива Сума. - Залив Сума - одна из знаменитых своей красотой местностей Японии, туда приезжали любоваться осенней луной. Расположен возле г. Кобэ. На песчаном, поросшем соснами побережье солевары выпаривали соль из морских водорослей, лучи луны сверкают на их влажных рукавах.

Фудзивара-но Иэтака (1158-1237) - один из самых знаменитых поэтов своего времени. Ученик поэта Фудзивара Тосинари, он с детства серьезно изучал литературу. Жизнь его была омрачена политическими бурями эпохи и распрями на почве соперничества разных поэтических школ. Иэтака принадлежат личные сборники стихов, его танка включались в лучшие антологии средневековья. Был одним из редакторов "Синкокинсю".

Сикиси-найсинно (1151-1201) - дочь императора Госиракава. С восьмилетнего возраста в течение одиннадцати лет была жрицей-весталкой при синтоистском храме Камо, оставила служение по болезни. В 1197 году на нее пало подозрение, что она приняла участие в политическом заговоре. Чуть не была сослана, постриглась в монахини. Феодальные междоусобицы, собственная трагически сложившаяся судьба напоили печалью глубоко искреннюю поэзию Сикиси-найсинно. Как ученица Тосинари, она воплотила в своих стихах принцип "югэн". Сорок девять ее танка включены в антологию "Синкокинсю". Романтическая легенда связала ее имя с именем великого поэта Сайгё.

С. 162. Сочинено во временной обители для жриц... - Поэтесса в бытность свою жрицей при храме Камо должна была, по обычаю, провести ночь в особой хижине, украшенной листьями китайской мальвы (Malva verticillata L). Хижина возводилась на поле, к северу от храма. Праздник устраивался в середине четвертой луны, то есть ранним летом. Из травы изголовье - поэтический образ дорожного ночлега.

С. 162. Становится все короче... - Потому что летние ночи становятся все короче.

С. 163. ...Благоухает померанец. - Запах цветов померанца в японской поэзии навевает воспоминания о прошлом. Лепестками цветов наполняли карманы широких рукавов. В памяти встает прекрасный образ любимого человека.

Санэтомо (1192-1219) - второй сын сегуна Минамото-но Ёритомо, стал сегуном в возрасте двенадцати лет. Рано осознал трагизм своей судьбы. Феодалы из рода Ходзё начали борьбу за верховную власть, и Санэтомо был убит. С юных лет занимался поэзией. Испытал большое влияние антологии "Манъёсю", был тесно связан с поэтами круга "Синкокинсю".

Стихи его собраны в личном сборнике "Кинкавакасю". В то время поэту было двадцать два года, но он уже создал свой собственный своеобразный стиль.

С. 168. "Срединный путь" (санскр. "мадхьямика") - буддийское учение об относительности бытия-небытия и других категорий философского постижения мира. Суть этого учения афористически сжато и точно сконденсирована в данном пятистишии. Махаяна - буддийское учение, весьма популярное в средневековой Японии.

С. 171. ...в седьмую луну первого года Кэнрэки - 1211 г. Божественных драконов осьмерица. - Дракон считался богом водной стихии. Особенно чтились восемь великих богов-драконов, которые упоминаются в буддийских священных книгах.

Сётэцу (1381-1459) - известный поэт и теоретик поэзии. "Сётэцу" - один из его псевдонимов, подлинное имя неизвестно. Был скрибом, потом священником в буддийском храме, но покинул его, чтобы предаться поэзии. Стремился возродить стиль Садаиэ, вдохнув новую жизнь в принцип "югэн". Создал более четырех тысяч танка и весьма ценимый в свое время трактат о поэтическом искусстве - "Сётэцу-моногатари" (1430).

Вера Маркова

Трехстишия

Хокку

ПРЕДИСЛОВИЕ

В конце XVII столетия по дорогам Японии долгие годы странствовал человек уже не первой молодости и некрепкого здоровья, по виду похожий на нищего. Не раз, вероятно, слуги какого-нибудь знатного феодала сгоняли его с дороги, но ни один именитый князь того времени не удостоился той посмертной славы, которая выпала на долю этому неприметному путнику - великому японскому поэту Басё.

Многие художники с любовью рисовали образ странника-поэта, и сам Басё умел, как никто другой, взглянуть на себя острым глазом, со стороны.

Вот, опираясь на посох, идет он горной дорогой в осеннюю непогоду. Потрепанный халат из плотной, покрытой лаком бумаги, плащ из тростника, соломенные сандалии плохо защищают от холода и дождя. Но поэт еще находит в себе силы улыбнуться:

Холод пробрал в пути.

У птичьего пугала, что ли,

В долг попросить рукава?

В небольшой дорожной суме хранится самое насущное: две-три любимые книги стихов, тушечница, флейта. Голову прикрывает большая, как зонт, шляпа, плетенная из кипарисовых стружек. Словно усики плюща, вьются по ее полям узоры письмен: путевые записи, стихи.

Никакие дорожные трудности не могли остановить Басё: он трясся в седле зимою, когда самая тень его "леденела на спине у коня"; шел пешком с крутизны на крутизну в разгар летней жары; ночевал где придется - "на подушке из травы", в горном храме, на неприютном постоялом дворе... Случалось ему отдыхать на гребне горного перевала, "за дальней далью облаков". Жаворонки парили у него под ногами, а до конца пути оставалась еще "половина неба".

В его время были модными "эстетские прогулки" на лоне природы. Но никак нельзя сравнивать их со странствиями Басё. Дорожные впечатления служили строительным материалом для его творчества. Он не жалел трудов - и даже самой своей жизни, - чтобы добыть их. После каждого из его путешествий появлялся сборник стихов - новая веха в истории японской поэзии. Путевые дневники Басё в стихах и прозе принадлежат к самым замечательным памятникам японской литературы.

В 1644 году в замковом городе Уэно провинции Ига у небогатого самурая Мацуо Ёдзаэмона родился третий ребенок, сын, будущий великий поэт Басё.

Когда мальчик подрос, ему дали имя Мунэфуса взамен прежних детских прозвищ. Басё - литературный псевдоним, но он вытеснил из памяти потомков все прочие имена и прозвища поэта.

Провинция Ига была расположена в самой колыбели старой японской культуры, в центре главного острова - Хонсю. Многие места на родине Басё известны своей красотой, а народная память сохранила там в изобилии песни, легенды и старинные обычаи. Славилось и народное искусство провинции Ига, где умели делать чудесный фарфор. Поэт очень любил свою родину и нередко на склоне лет посещал ее.

Ворон-скиталец, взгляни!

Где гнездо твое старое?

Всюду сливы в цвету.

Так изобразил он то чувство, какое испытывает человек, увидев после долгого перерыва дом своего детства. Все, что раньше казалось привычным, вдруг чудесно преображается, как старое дерево весною. Радость узнавания, внезапное постижение красоты, такой знакомой, что ее уже не замечаешь, - вот одна из самых значительных тем поэзии Басё.

Родные поэта были людьми образованными, что предполагало в первую очередь знание китайских классиков. И отец, и старший брат кормились тем, что преподавали каллиграфию. Такие мирные профессии стали в то время уделом многих самураев.

Кончились средневековые распри и междоусобицы, когда воин мог прославить себя ратным подвигом и завоевать мечом высокое положение. Поля великих битв поросли травой.

В начале XVII столетия одному из феодалов удалось взять верх над другими и установить в стране сильную центральную власть. В течение двух с половиной столетий потомки его - князья из рода Токугава - правили Японией (1603-1867). Резиденцией верховного правителя был город Эдо (ныне Токио). Однако столицей по-прежнему назывался город Киото, где жил лишенный всякой власти император. При его дворе звучала старинная музыка, на поэтических турнирах слагались стихи классической формы (танка).

"Замирание страны" способствовало росту городов, развитию торговли, ремесел и искусства. В основе официально принятого в стране уклада все еще лежало натуральное хозяйство, но в конце XVII века большую силу обретают деньги. И эта новая сила властно вторгалась в человеческие судьбы.

В руках менял, оптовых торговцев, ростовщиков, виноделов сосредоточились огромные богатства, в то время как в тесных улочках предместья царила неописуемая нищета. Но, несмотря на трудности городской жизни, несмотря на бедность и скученность, все же притягательная сила города была очень велика.

В годы Гэнроку (1688-1703) городская культура достигла пышного расцвета. Простые предметы быта становились в руках умельцев замечательными произведениями искусства. Резные брелоки, нэцкэ, ширмы, веера, шкатулки, гарды мечей, цветные гравюры и многое другое, созданное в ту эпоху, служит теперь украшением музеев. Недорогие книги с превосходными иллюстрациями, печатавшиеся ксилографическим способом с резных деревянных досок, выходили большими для того времени тиражами. Купцы, подмастерья, сидельцы в лавках полюбили романы, модные стихи и театр.

В японской литературе появилось созвездие ярких талантов: кроме Басё в него входили романист Ихара Сайкаку (1642-1693) и драматург Тикамацу Мондзаэмон (1653-1724). Все они, столь непохожие друг на друга - глубокий и мудрый Басё, ироничный, земной Сайкаку и Тикамацу Мондзаэмон, достигавший в своих пьесах высокого накала страстей, - имеют между собой нечто общее: их роднит эпоха. Горожане любили жизнь. От искусства они требовали достоверности, точных жизненных наблюдений. Сама его исторически возникшая условность все более пронизывается реализмом.

Басё было двадцать восемь лет, когда в 1672 году, вопреки уговорам и предостережениям родных, он оставил службу в доме местного феодала и, полный честолюбивых надежд, отправился в Эдо с томиком своих стихов.

К тому времени Басё уже получил некоторую известность как поэт. Стихи его публиковались в столичных сборниках, его приглашали участвовать в поэтических турнирах...

Покидая родину, он прикрепил к воротам дома, где жил его друг, листок со стихами:

Облачная гряда

Легла меж друзьями... Простились

Перелетные гуси навек.

Весной один дикий гусь улетает к северу, где ждет его новая жизнь; другой, опечаленный, остается на старом месте. Стихотворение дышит юношеским романтизмом, сквозь грусть разлуки чувствуется радость полета в неведомую даль.

В Эдо поэт примкнул к последователям школы Данрин. Они брали материал для своего творчества из жизни горожан и, расширяя поэтический словарь, не чуждались так называемых прозаизмов. Эта школа была новаторской для своего времени. Стихи, написанные в стиле Данрин, звучали свежо и свободно, но чаще всего они были только жанровыми картинками. Почувствовав идейную ограниченность и тематическую узость современной ему японской поэзии, Басё в начале восьмидесятых годов обратился к классической китайской поэзии VIII-XII веков. В ней нашел он широкую концепцию мироздания и того места, которое занимает в нем человек как творец и мыслитель, зрелую гражданскую мысль, подлинную силу чувства, понимание высокой миссии поэта. Больше всего Басё любил стихи великого Ду Фу. Можно говорить об их прямом влиянии на творчество Басё.

Внимательно изучал он и насыщенную поэтическими образами философию секты Дзэн, идеи которой оказали большое влияние на японское средневековое искусство.

Жизнь Басё в Эдо сложилась трудно. С помощью какого-то доброхота он устроился на государственную службу по ведомству строительства водных путей, но вскоре оставил эту должность. Он стал учителем поэзии, однако его молодые ученики были богаты только талантом. Лишь один из них, Сампу, сын состоятельного рыбника, нашел средство по-настоящему помочь поэту: он уговорил своего отца подарить Басё маленькую хижину-сторожку возле небольшого пруда, который одно время служил рыбным садком. Басё написал по этому поводу: "Девять лет я вел бедственную жизнь в городе и наконец переехал в предместье Фукагава. Мудро сказал в старину один человек: "Столица Чанъ-ань - издревле средоточие славы и богатства, но трудно в ней прожить тому, у кого нет денег". Я тоже так думаю, ибо я нищий"^⁷⁶.

В стихах, созданных в начале восьмидесятых годов, Басё любил рисовать свою убогую Банановую хижину (Басё-ан), названную им так потому, что он посадил возле нее саженцы банановой пальмы. Детально изобразил он и весь окрестный пейзаж: топкий, поросший тростником берег реки Сумида, чайные кусты, маленький заглохший пруд. Хижина стояла на окраине города, весной только крики лягушек нарушали тишину. Поэт принял новый литературный псевдоним "Живущий в Банановой хижине" и наконец начал подписывать свои стихи просто Басё (Банановое дерево). Даже воду зимой приходилось покупать: "Горька вода из мерзлого кувшина", - писал он. Басё остро ощущал себя городским бедняком. Но вместо того чтобы скрывать свою нищету, как другие, он говорил о ней с гордостью. Нищета стала как бы символом его духовной независимости.

В среде горожан был силен дух стяжания, мещанского скопидомства, скряжничества, но купцы не прочь были оказать покровительство тем, кто умел их забавлять. Люди искусства сплошь да рядом состояли приживалами при купцах-толстосумах. Находились такие стихотворцы, которые слагали в один день сотни и тысячи строф и этим создавали себе легкую славу. Не в этом видел назначение поэта Басё. Он рисует в своих стихах идеальный образ свободного поэта-философа, чуткого к красоте и равнодушного к жизненным благам... Если тыква-горлянка, служившая в хижине Басё кувшином для рисового зерна, опустела до дна - ну что же: он вставит в горлышко ее цветок!

Но, равнодушный к тому, что больше всего ценили другие, Басё с величайшей требовательностью и заботой относился к своему творчеству.

Стихи Басё, несмотря на предельный лаконизм их формы, никак нельзя рассматривать как беглые экспромты. Это плоды не только вдохновения, но и очень большого, напряженного труда. "Тот человек, который за всю свою жизнь создал всего три-пять превосходных стихотворений, - настоящий поэт, - сказал Басё одному из своих учеников. - Тот же, кто создал десять, - замечательный мастер".

Многие поэты, современники Басё, относились к своему творчеству, как к игре. Философская лирика Басё была явлением новым, небывалым и по серьезности тона, и по глубине идей. Творить он должен был в пределах традиционных поэтических форм (инерция их была очень велика), но ему удалось вдохнуть в эти формы новую жизнь. В свою эпоху он ценился как непревзойденный мастер "сцепленных строф" ("рэнку") и трехстиший ("хокку"), но только последние полностью выдержали испытание временем.

Форма лирической миниатюры требовала от поэта жесткого самоограничения и в то же время, придавая весомость каждому слову, позволяла много сказать и еще больше подсказать читателю, разбудив его творческое воображение. Японская поэтика учитывала встречную работу мысли читателя. Так удар смычка и ответное дрожание струны вместе рождают музыку.

Танка - очень древняя форма японской поэзии. Басё, сам не сочинявший танка, был большим знатоком старинных антологий. Особенно он любил поэта Сайгё, который жил отшельником в мрачные годы междоусобных войн XII века. Стихи его удивительно просты и словно идут от самого сердца. Природа для Сайгё была последним прибежищем, где в горной хижине он мог оплакивать гибель друзей и несчастья страны. Трагический образ Сайгё все время возникает в поэзии Басё и как бы сопутствует ему в его скитаниях, хотя и эпохи, в которые жили эти поэты, и их социальное бытие были весьма различны.

С течением времени танка стала четко делиться на две строфы. Иногда их сочиняли два разных поэта. Получался своего рода поэтический диалог. Его можно было продолжить как угодно долго, при любом количестве участников. Так родились "сцепленные строфы" - поэтическая форма, очень популярная в средние века. В "сцепленных строфах" чередовались трехстишия и двустишия. Соединяя их по два, можно было получить сложную строфу - пятистишие ("танка"). Единого сюжета в этой длинной цепи стихотворений не было. Ценилось умение сделать неожиданный поворот темы; вместе с тем каждая строфа сложнейшим образом перекликалась с соседними. Так камень, вынутый из ожерелья, бывает хорош сам по себе, но в сочетании с другими приобретает новую, дополнительную, прелесть.

Первая строфа называлась хокку. Постепенно хокку сделалось самостоятельной поэтической формой, отделившись от "сцепленных строф", и завоевало огромную популярность среди горожан^⁷⁷.

В основном хокку - лирическое стихотворение о природе, в котором непременно указывается время года.

В поэзии Басё круговорот времен года - изменчивый, подвижной фон, на котором яснее прорисовываются сложная душевная жизнь человека и непостоянство человеческой судьбы.

"Идеальный", освобожденный от всего грубого пейзаж - так рисовала природу старая классическая поэзия. В хокку поэзия вновь обрела зрение. Человек в хокку не статичен, он дан в движении: вот уличный разносчик бредет сквозь снежный вихрь, а вот работник вертит мельницу-крупорушку. Та пропасть, которая уже в X веке легла между литературной поэзией и народной песней, стала менее широкой. Ворон, долбящий носом улитку на рисовом поле, - образ этот встречается и в хокку, и в народной песне. Многие сельские грамотеи, как об этом свидетельствует Басё, полюбили хокку.

В 1680 году Басё создал первоначальный вариант знаменитого в истории японской поэзии стихотворения:

На голой ветке

Ворон сидит одиноко.

Осенний вечер.

К работе над этим стихотворением поэт возвращался в течение нескольких лет, пока не создал окончательный текст. Это одно говорит о том, как упорно Басё работал над каждым словом. Он отказывается здесь от штукарства, от игры формальными приемами, столь ценимой многими современными ему мастерами поэзии, которые именно этим и создали себе известность. Затянувшиеся годы ученичества кончились. Басё нашел наконец свой путь в искусстве.

Стихотворение похоже на монохромный рисунок тушью. Ничего лишнего, все предельно просто. При помощи нескольких умело выбранных деталей создана картина поздней осени. Чувствуется отсутствие ветра, природа словно замерла в грустной неподвижности. Поэтический образ, казалось бы, чуть намечен, но обладает большой емкостью и, завораживая, уводит за собой. Кажется, что смотришь в воды реки, дно которой очень глубоко. И в то же время он предельно конкретен. Поэт изобразил реальный пейзаж возле своей хижины и через него - свое душевное состояние. Не об одиночестве ворона говорит он, а о своем собственном.

Воображению читателя оставлен большой простор. Вместе с поэтом он может испытать чувство печали, навеянное осенней природой, или разделить с ним тоску, рожденную глубоко личными переживаниями. Если он знаком с китайскими классиками, он может вспомнить "Осенние песни" Ду Фу и оценить своеобразное мастерство японского поэта. Человек, сведущий в древней философии Китая (учение Лао-цзы и Чжуан-цзы), мог проникнуться созерцательным настроением и почувствовать себя соприсущим сокровенным тайнам природы. Увидеть в малом великое - такова одна из главных идей поэзии Басё.

В основу созданной им поэтики Басё положил эстетический принцип "саби". Слово это не поддается буквальному переводу. Его первоначальное значение - "печаль одиночества". "Саби", как особая концепция красоты, определил собой весь стиль японского искусства в средние века. Красота, согласно этому принципу, должна была выражать сложное содержание в простых, строгих формах, располагавших к созерцанию. Покой, притушенность красок, элегическая грусть, гармония, достигнутая скупыми средствами, - таково искусство "саби", звавшее к сосредоточенной созерцательности, к отрешению от повседневной суеты.

"Саби", как его широко толковал Басё, впитал в себя квинтэссенцию классической японской эстетики и философии и значил для него то же, что "идеальная любовь" для Данте и Петрарки. Сообщая возвышенный строй мыслям и чувствам, "саби" становился родником поэзии.

Поэтика, основанная на принципе "саби", нашла свое наиболее полное воплощение в пяти стихотворных сборниках, созданных Басё и его учениками в 1684-1691 годах: "Зимние дни", "Весенние дни", "Заглохшее поле", "Тыква-горлянка" и "Соломенный плащ обезьяны" (книга первая).

Несмотря на свою идейную глубину, принцип "саби" не позволял изобразить живую красоту мира во всей ее полноте. Такой большой художник, как Басё, должен был неизбежно это почувствовать. Поиски скрытой сущности каждого отдельного явления становились однообразно утомительными. Кроме того, философская лирика природы, согласно принципу "саби", отводила человеку только роль пассивного созерцателя.

В последние годы жизни Басё провозгласил новый ведущий принцип поэтики - "каруми" (легкость). Он сказал своим ученикам: "Отныне я стремлюсь к стихам, которые были бы мелки, как река Сунагава ("Песчаная река")".

Слова поэта не следует понимать слишком буквально, скорее в них звучит вызов подражателям, которые, слепо следуя готовым образцам, стали во множестве сочинять стихи с претензией на глубокомыслие. Поздние стихи Басё отнюдь не мелки, они отличаются высокой простотой, потому что говорят о простых человеческих делах и чувствах. Стихи становятся легкими, прозрачными, текучими. В них сквозит тонкий, добрый юмор, теплое сочувствие к людям много видевшего, много испытавшего человека. Великий поэт-гуманист не мог замкнуться в условном мире возвышенной поэзии природы. Вот картинка из крестьянского быта:

Примостился мальчик

На седле, а лошадь ждет.

Собирают редьку.

А вот в городе готовятся к новогоднему празднику:

Обметают копоть.

Для себя на этот раз

Плотник полку ладит.

В подтексте этих стихотворений - сочувственная улыбка, а не насмешка, как это бывало у других поэтов. Басё не разрешает себе никакого гротеска, искажающего образ.

Памятником нового стиля Басё являются два поэтических сборника: "Мешок угля" (1694) и "Соломенный плащ обезьяны" (книга вторая), вышедший уже после смерти Басё, в 1698 году.

Творческая манера поэта не была постоянной, она несколько раз менялась в соответствии с его духовным ростом. Поэзия Басё - летопись его жизни. Внимательный читатель, перечитывая стихи Басё, каждый раз открывает что-то новое для себя. Это и есть одно из замечательных свойств действительно великой поэзии.

Значительная часть стихотворений Басё - плоды его путевых раздумий. Многие стихи, полные пронзающей силы, посвящены умершим друзьям. Есть стихи на случай (и некоторые из них превосходные): в похвалу гостеприимному хозяину, в знак благодарности за присланный подарок, приглашение друзьям, подписи к картинам. Маленькие мадригалы, крошечные элегии, но как много в них сказано! Как слышится в них жажда человеческого участия, просьба не позабыть, не ранить обидным равнодушием! Не раз поэт отказывался от своих слишком забывчивых друзей, запирал дверь хижины, чтобы скорее отворить ее снова.

""Хокку" нельзя составлять из разных кусков, как ты это сделал, - говорит Басё своему ученику. - Его надо ковать, как золото". Каждое стихотворение Басё - гармоническое целое, все элементы которого подчинены единой задаче: наиболее полно выразить поэтическую мысль.

Басё создал пять путевых дневников, написанных лирической прозой в чередовании со стихами: "Кости, белеющие в поле", "Путешествия в Касима", "Письма странствующего поэта", "Дневник путешествия Сарасина" и наиболее известный - "По тропинкам севера"^⁷⁸.

Лирическая проза его отмечена чертами того стиля, что и хокку: она сочетает изящество с "прозаизмом" и даже простонародность многих выражений, предельно лаконична и богата скрытым эмоциональным подтекстом. И в ней тоже, как и в поэзии, Басё сочетал верность старинным традициям с умением видеть жизнь по-новому.

Зимой 1682 года пожар уничтожил значительную часть Эдо, сгорела и "Банановая хижина" Басё. Это, как он сам говорит, дало окончательный толчок давно созревшему в нем решению отправиться странствовать. Осенью 1684 года он покинул Эдо в сопровождении одного из своих учеников. Десять лет с небольшими перерывами странствовал Басё по Японии. Иногда он возвращался в Эдо, где друзья отстроили его "Банановую хижину". Но вскоре вновь его, "как послушное облачко", увлекал ветер странствий. Он скончался в городе Осака, окруженный своими учениками. Басё шел по дорогам Японии, как посол самой поэзии, зажигая в людях любовь к ней и приобщая их к подлинному искусству. Он умел найти и пробудить творческий дар даже в профессиональном нищем. Басё проникал иногда в самую глубь гор, где "никто не подберет с земли упавший плод дикого каштана", но, ценя уединение, все же никогда не был отшельником. В странствиях своих он не бежал от людей, а сближался с ними. Длинной чередой проходят в его стихах крестьяне за полевыми работами, погонщики лошадей, рыбаки, сборщики чайных листьев.

Басё запечатлел их чуткую любовь к красоте. Крестьянин разгибает на миг свою спину, чтобы полюбоваться полной луной или послушать столь любимый в Японии крик пролетной кукушки. Порой Басё изображает природу в восприятии крестьянина, как бы отождествляя себя с ним. Он радуется густым колосьям поля или тревожится о том, что ранние дожди испортят солому. Глубокое участие к людям, тонкое понимание их душевного мира - одно из лучших свойств Басё как поэта гуманиста. Вот почему в разных уголках страны как праздника ждали его прихода.

С удивительной силой духа Басё стремился к большой, поставленной им себе цели. Поэзия в его время пришла в упадок, и он чувствовал себя призванным поднять ее до уровня высокого искусства. Дорога странствий стала творческой мастерской Басё. Новую поэзию нельзя было создать, запершись в четырех стенах.

""Великий учитель с Южной горы"^⁷⁹* заповедал некогда: "Не иди по следам древних, но ищи то, что искали они". Это верно и для поэзии", - такую мысль высказал Басё в прощальном напутствии одному из своих учеников. Иными словами, для того чтобы уподобиться поэтам древности, надо было не просто подражать им, но заново пройти их путь, увидеть то, что видели они, заразиться их творческим волнением, но писать по-своему.

Лирическая поэзия Японии традиционно воспевала природу, например, красоту кустарника хаги. Осенью его тонкие гибкие ветки покрываются бело-розовыми цветами. Любование цветами хаги - этим исчерпывалась в старину тема стихотворения. Но вслушайтесь, как говорит Басё об одиноком путнике в поле:

Намокший, идет под дождем...

Но песни достоин и этот путник,

Не только хаги в цвету.

Образ природы в поэзии Басё очень часто имеет второй план, иносказательно говоря о человеке и его жизни. Алый стручок перца, зеленая скорлупа каштана осенью, дерево сливы зимою - символы непобедимости человеческого духа. Осьминог в ловушке, спящая цикада на листке, унесенная потоком воды, - в этих образах поэт выразил свое чувство непрочности бытия, свои размышления о трагизме человеческой судьбы.

Многие стихи Басё навеяны преданиями, легендами и сказками. Его понимание красоты имело глубокие народные корни.

Для Басё было характерно ощущение нерасторжимого единства природы и человека, а за плечами людей своего времени он всегда чувствовал дыхание огромной, уходящей в глубь веков истории. В ней он находил прочную почву для искусства.

В эпоху Басё простым людям жилось очень трудно и в городе и в деревне. Поэт был свидетелем многих бедствий. Он видел детей, покинутых на верную гибель обнищавшими родителями. В самом начале дневника "Кости, белеющие в поле" есть такая запись:

"Возле реки Фудзи я услышал, как жалобно плачет покинутый ребенок лет трех от роду. Унесло его быстрым течением, и не было у него сил вынести натиск волн нашего скорбного мира. Брошенный, он горюет о своих близких, пока еще теплится в нем жизнь, летучая, как росинка. О маленький кустик хаги, нынче ли ночью ты облетишь или завтра увянешь? Проходя мимо, я бросил ребенку немного еды из своего рукава.

Грустите вы, слушая крик обезьян,

А знаете ли, как плачет ребенок,

Покинутый на осеннем ветру?"

Сын своего времени, Басё, однако, говорит дальше, что в гибели ребенка не повинен никто, так предрешило веление неба. "Человек во власти грозной судьбы" - такая концепция человеческой жизни неизбежно порождала чувство незащищенности, одиночества, печали. Современный прогрессивный писатель и литературовед Такакура Тэру отмечает:

"По моему мнению, новая литература Японии начинается с Басё. Именно он острее всех, с наибольшей болью выразил страдания японского народа, которые выпали ему на долю в эпоху перехода от средних веков к новому времени"^⁸⁰.

Печаль, звучащая во многих стихах Басё, имела не только философские и религиозные корни и не была только отзвуком его личной судьбы. Поэзия Басё выразила трагизм переходной эпохи, одной из самых значительных в истории Японии, и поэтому была близка и понятна его современникам.

Творчество Басё так многогранно, что его трудно свести к одному знаменателю. Он сам называл себя "печальником", но был и великим жизнелюбцем. Радость внезапной встречи с прекрасным, веселые игры с детьми, яркие зарисовки быта и нравов, - с какой душевной щедростью поэт расточает все новые и новые краски для изображения мира! В конце своей жизни Басё пришел к той мудрой и просветленной красоте, которая доступна только большому мастеру.

Поэтическое наследие, оставленное Мацуо Басё, включает в себя хокку и "сцепленные строфы". В числе его прозаических сочинений - дневники, предисловия к книгам и отдельным стихам, письма. Они содержат в себе немало мыслей Басё об искусстве. Кроме того, ученики записали его беседы с ними. В этих беседах Басё выступает как своеобразный и глубокий мыслитель.

Он основал школу, совершившую переворот в японской поэзии. Среди его учеников были такие высокоодаренные поэты, как Кикаку, Рансэцу, Дзёсо, Кёрай, Сампу, Сико.

Нет японца, который не знал бы на память хотя бы несколько стихотворений Басё. Появляются новые издания его стихов, новые книги о его творчестве. Великий поэт с годами не уходит от своих потомков, а приближается к ним.

По-прежнему любима, популярна и продолжает развиваться лирическая поэзия хокку (или хайку), фактическим создателем которой был Басё.

Читая стихи Басё, следует помнить одно: все они коротки, но в каждом из них поэт искал путь от сердца к сердцу.

В. Маркова

БАСЁ^⁸¹

* * *

Луна - путеводный знак -

Просит: "Сюда пожалуйте!"

Дорожный приют в горах.

* * *

Наскучив долгим дождем,

Ночью сосны прогнали его...

Ветви в первом снегу.

* * *

Ирис на берегу.

А вот другой - до чего похож!

Отраженье в воде.

* * *

Отцу, потерявшему сына

Поник головой, -

Словно весь мир опрокинут, -

Под снегом бамбук.

* * *

Сыплются льдинки.

Снега белая занавесь

В мелких узорах.

* * *

Вечерним вьюнком

Я в плен захвачен... Недвижно

Стою в забытьи.

* * *

В ответ на просьбу сочинить стихи

Вишни в весеннем расцвете.

Но я - о горе! - бессилен открыть

Мешок, где спрятаны песни.

* * *

Люди вокруг веселятся -

И только... Со склонов горы Хацусэ^⁸²

Глядят невоспетые вишни.

* * *

Бутоны вишневых цветов,

Скорей улыбнитесь все сразу

Прихотям ветерка!

* * *

Ива свесила нити...

Никак не уйду домой -

Ноги запутались.

* * *

Перед вишней в цвету

Померкла в облачной дымке

Пристыженная луна.

* * *

Покидая родину

Облачная гряда

Легла меж друзьями... Простились

Перелетные гуси навек.

* **

Роща на склоне горы.

Как будто гора перехвачена

Поясом для меча.

* * *

В горах Саё-но Накаяма^⁸³

"Вершины жизни моей!"

Под сенью дорожной шляпы

Недолгого отдыха час.

* * *

О ветер со склона Фудзи!

Принес бы на веере в город тебя^⁸⁴,

Как драгоценный подарок.

* * *

Прошел я сотню ри^⁸⁵,

За дальней далью облаков

Присяду отдохнуть.

* * *

Снова на родине

Глаз не отвести...

Не часто видел я в Эдо

Луну над гребнем гор.

* * *

Новогоднее утро^⁸⁶

Всюду ветки сосен у ворот.

Словно сон одной короткой ночи

Промелькнули тридцать лет.

* * *

"Осень уже пришла!" -

Шепнул мне на ухо ветер,

Подкравшись к постели моей.

* * *

Майских дождей пора.

Будто море светится огоньками

Фонари ночных сторожей.

* * *

Иней его укрыл,

Стелет постель ему ветер...

Брошенное дитя.

* * *

На голой ветке

Ворон сидит одиноко.

Осенний вечер.

* * *

Сегодня "травой забвенья"

Хочу я приправить мой рис,

Старый год провожая.

* * *

В небе такая луна,

Словно дерево спилено под корень:

Белеется свежий срез.

* * *

Желтый лист плывет.

У какого берега, цикада,

Вдруг проснешься ты?

* * *

Все выбелил утренний снег.

Одна примета для взора -

Стрелки лука в саду.

* * *

Как разлилась река!

Цапля бредет на коротких ножках,

По колено в воде.

* * *

Тихая лунная ночь...

Слышно, как в глубине каштана

Ядрышко гложет червяк.

* * *

Богачи лакомятся вкусным мясом, могучие воины довольствуются листьями и кореньями сурепки. А я - я просто-напросто бедняк

Снежное утро,

Сушеную рыбу глодать одному -

Вот моя участь.

* * *

Видно, кукушку к себе

Манят колосья в поле:

Машут, словно ковыль^⁸⁷...

* * *

Девять лет я вел бедственную жизнь в городе и наконец переехал в предместье Фукагава. Мудро сказал в старину один человек: "Столица Чанъань -издревле средоточие славы и богатства, но трудно в ней прожить тому, у кого нет денег". Я тоже так думаю, ибо я - нищий

Шатая дощатую дверь,

Сметает к ней листья с чайных кустов

Зимний холодный вихрь.

* * *

Надпись на картине^⁸⁸

Единственное украшенье -

Ветка цветов мукугэ в волосах.

Голый крестьянский мальчик.

* * *

Что глупей темноты!

Хотел светлячка поймать я -

И напоролся на шип.

* * *

Во тьме безлунной ночи

Лисица стелется по земле,

Крадется к спелой дыне.

* **

Все в мире быстротечно!

Дым убегает от свечи,

Изодран ветхий полог.

* * *

Юной красавице

Мелькнула на миг...

В красоте своей нерасцветшей

Лик вечерней луны.

* * *

Мой друг Рика прислал мне в подарок саженцы банановой пальмы

Бананы я посадил.

О молодой побег тростника,

Впервые тебе я не рад!

* * *

Кишат в морской траве

Прозрачные мальки... Поймаешь -

Растают без следа^⁸⁹.

* * *

Росинки на горных розах.

Как печальны лица сейчас

У цветов полевой сурепки!^⁹⁰

* * *

Весной собирают чайный лист

Все листья сорвали сборщицы...

Откуда им знать, что для чайных кустов

Они - словно ветер осени!

* * *

В хижине, крытой тростником

Как стонет от ветра банан,

Как падают капли в кадку,

Я слышу всю ночь напролет.

* * *

Печалюсь, глядя на луну, печалюсь; думая о своей судьбе; печалюсь о том, что я такой неумелый! Но никто не спросит меня: отчего ты печален? И мне, одинокому, становится еще грустнее

Печалью своей дух просвети!

Пой тихую песню за чашкой похлебки,

О ты, "печальник луны"!

* * *

В день высокого прилива

Рукава землею запачканы.

"Ловцы улиток" весь день по полям

Бродят, бродят без роздыха.

* * *

Зимней ночью в предместье Фукагава

Весла хлещут по ледяным волнам.

Сердце стынет во мне.

Ночь - и слезы.

* * *

Ночной халат так тяжел.

Чудится мне, в дальнем царстве У^⁹¹

С неба сыплется снег...

* * *

Старик Ду Фу^⁹²

Вихрь поднимая своей бородой,

Стонешь, что поздняя осень настала.

"О, кто на свет породил тебя?"

* * *

Зимой покупаю кувшин питьевой воäы

Зимой горька вода со льдом!

"Но крысе водяной немного надо..."^⁹³

Чуть-чуть я горло увлажнил.

* * *

Ответ ученику^⁹⁴

А я - человек простой!

Только вьюнок расцветает,

Ем свой утренний рис.

* * *

Где же ты, кукушка?

Вспомни, сливы начали цвести,

Лишь весна дохнула.

* * *

Ива склонилась и спит,

И кажется мне, соловей на ветке

Это ее душа.

* * *

В печали сильнее почувствуешь, что вино - великий мудрец; в нищете впервые познаешь, что деньги - божество

Пируют в дни расцвета вишен.

Но мутное вино мое бело^⁹⁵,

Но с шелухою рис мой черный.

* * *

Топ-топ - лошадка моя.

Вижу себя на картине -

В просторе летних лугов.

* * *

В хижине, отстроенной после пожара

Слушаю, как градины стучат.

Лишь один я здесь не изменился,

Словно этот старый дуб.

* * *

Далекий зов кукушки

Напрасно прозвучал. Ведь в наши дни

Перевелись поэты.

* * *

Первая проба кисти в году

Настал новогодний праздник.

Но я печален... На память мне

Приходит глухая осень.

* * *

Стихи в память поэта Сэмпу

К тебе на могилу принес

Не лотоса листья святые -

Пучок полевой травы.

* * *

В доме Ковано Сёха^⁹⁶ стояли в надтреснутой вазе стебли цветущей дыни, рядом лежала цитра без струн, капли воды сочились и, падая на цитру, заставляли ее звучать

Стебли цветущей дыни.

Падают, падают капли со звоном...

Или это - "цветы забвения"?

* * *

Напутствие другу

О, если ты стихов поэта не забыл

Скажи себе в горах Саё-но Накаяма:

Вот здесь он тоже отдыхал в тени^⁹⁷!

* * *

Грущу, одинокий, в хижине, похоронив своего друга - монаха Доккая

Некого больше манить!

Как будто навеки замер,

Не шелохнется ковыль.

* * *

Послышится вдруг "шорх-шорх".

В душе тоска шевельнется...

Бамбук в морозную ночь.

* * *

Недолгий отдых в гостеприимном доме

Здесь я в море брошу наконец

Бурями истрепанную шляпу,

Рваные сандалии мои.

* * *

Рушат рис

Не узнают суровой зимы

В этом доме... Пестика дробный стук -

Словно сыплется частый град.

* * *

В тесной хибарке моей

Озарила все четыре угла

Луна, заглянув в окно.

* * *

На чужбине

Тоненький язычок огня, -

Застыло масло в светильнике.

Проснешься... Какая грусть!

* * *

Ворон-скиталец, взгляни!

Где гнездо твое старое?

Всюду сливы в цвету.

* * *

Поля по-зимнему глядят.

Лишь кое-где крестьяне бродят,

Сбирая листья первых трав.

* * *

Бабочки полет

Будит тихую поляну

В солнечном свету.

* * *

Вид на залив Наруми

Случается и ногам кораблей

В такой весенний день отдыхать.

Персики на морском берегу.

* * *

Встречный житель гор

Рта не разомкнул. До подбородка

Достает ему трава.

* * *

На луну загляделись.

Наконец-то мы можем вздохнуть!

Мимолетная тучка.

* * *

Как свищет ветер осенний!

Тогда лишь поймете мои стихи,

Когда заночуете в поле.

* * *

К утренним вьюнкам

Летит с печальным звоном

Слабеющий москит.

* * *

И осенью хочется жить

Этой бабочке: пьет торопливо

С хризантемы росу.

* * *

Цветы увяли.

Сыплются, падают семена,

Как будто слезы...

* * *

Порывистый листобой

Спрятался в рощу бамбука

И понемногу утих.

* * *

Старый пруд.

Прыгнула в воду лягушка.

Всплеск в тишине.

* * *

На Новый год

Сколько снегов уже видели,

Но сердцем не изменились они -

Ветки сосен зеленые!

* * *

Внимательно вглядись!

Цветы "пастушьей сумки"

Увидишь под плетнем.

* * *

Смотрю в окно после болезни

Храма Каннон там, вдалеке,

Черепичная кровля алеет

В облаках вишневых цветов.

* * *

О, проснись, проснись!

Стань товарищем моим

Спящий мотылек!

* * *

Памяти друга

На землю летят,

Возвращаются к старым корням.

Разлука цветов!

* * *

Другу, уехавшему в западные провинции

Запад или Восток -

Всюду одна и та же беда,

Ветер равно холодит.

* * *

Первый снег под утро.

Он едва-едва пригнул

Листики нарцисса.

* * *

Хожу кругом пруда

Праздник осенней луны.

Кругом пруда, и опять кругом.

Ночь напролет кругом!

* * *

Кувшин для хранения зерна

Вот все, чем богат я!

Легкая, словно жизнь моя,

Тыква-горлянка.

* * *

Этой, поросшей травою,

Хижине верен остался лишь ты,

Разносчик зимней сурепки.

* * *

Я выпил вина,

Но мне только хуже не спится...

Ночной снегопад.

* * *

Вода так холодна!

Уснуть не может чайка,

Качаясь на волне.

* * *

С треском лопнул кувшин:

Ночью вода в нем замерзла.

Я пробудился вдруг.

* * *

Базар новогодний в городе.

И мне бы его посетить хоть раз!

Купить курительных палочек.

* * *

Луна или утренний снег...

Любуясь прекрасным, я жил, как хотел.

Вот так и кончаю год.

* * *

Надев платье, подаренное на Новый год

Кто это, скажи?

Сам себя вдруг не узнал я

Утром в Новый год.

* * *

Эй, мальчик-пастух!

Оставь же сливе немного веток,

Срезая хлысты.

* * *

Морская капуста легче...

А носит торговец-старик на плече

Корзины тяжелых устриц.

* * *

Облака вишневых цветов!

Звон колокольный доплыл... Из Уэно

Или Асакуса^⁹⁸?

* * *

Уезжающему другу

Друг, не забудь

Скрытый незримо в чаще

Сливовый цвет!

* * *

В чашечке цветка

Дремлет шмель. Не тронь его,

Воробей-дружок!

* * *

Аиста гнездо на ветру.

А под ним - за пределами бури

Вишен спокойный цвет.

* * *

Долгий день напролет

Поет - и не напоется

Жаворонок весной.

* * *

Над простором полей -

Ничем к земле не привязан -

Жаворонок звенит.

* * *

Другу, который отправляется в путь

Гнездо, покинутое птицей...

Как грустно будет мне глядеть

На опустелый дом соседа.

* * *

Майские льют дожди^⁹⁹.

Что это? - лопнул на бочке обод?

Звук неясный ночной...

* * *

Другу, потерявшему мать

В белом цвету^¹⁰⁰ плетень

Возле дома, где не стало хозяйки.

Холодом обдает.

* * *

Как волосами оброс,

Как худ я, как иссиня-бледен!

Майский дождь без конца.

* * *

Пойдем, друзья, поглядим

На плавучие гнезда уток

В разливе майских дождей!

* * *

Звонко долбит

Столб одинокой хижины

Дятел лесной.

* * *

Нынче выпал ясный день.

Но откуда брызжут капли?

В небе облака клочок.

* * *

Ветку, что ли, обломил

Ветер, пробегая в соснах? -

Как прохладен плеск воды!

* * *

Чистый родник!

Вверх побежал по моей ноге

Маленький краб.

* * *

Рядом с цветущим вьюнком

Отдыхает в жару молотильщик.

Как он печален, наш мир!

* * *

Вот здесь в опьяненье

Уснуть бы на этих речных камнях,

Поросших гвоздикой...

* * *

В опустевшем саду друга

Он дыни здесь растил.

А ныне старый сад заглох...

Вечерний холодок.

* * *

В похвалу поэту Рика

Будто в руки взял

Молнию, когда во мраке

Ты зажег свечу.

* * *

Как быстро летит луна!

На неподвижных ветках

Повисли капли дождя.

* * *

На ночь, хоть на ночь одну,

О кусты цветущие хаги,

Приютите бродячего пса!

* * *

Важно ступает

Цапля по свежему жниву.

Осень в деревне.

* * *

Бросил на миг

Обмолачивать рис крестьянин,

Глядит на луну.

* * *

Праздник Бон миновал^¹⁰¹.

Вечера все темнее.

Голоса цикад.

* * *

Вялые листья батата

На высохшем поле. Восхода луны

Ждут не дождутся крестьяне.

* * *

Снова встают с земли

Тускнея во мгле, хризантемы,

Прибитые сильным дождем.

* * *

Совсем легла на землю,

Но неизбежно зацветет

Больная хризантема.

* * *

Тучи набухли дождем

Только над гребнем предгорья.

Фудзи - белеет в снегу.

* * *

Мыс Ирагодзаки^¹⁰².

Голос ястреба... Что в целом мире

На тебя похоже?

* * *

На морском побережье

Весь в песке, весь в снегу!

С коня мой спутник свалился,

Захмелев от вина.

* * *

Ростки озимых взошли.

Славный приют для отшельника -

Деревня среди полей.

* * *

Молись о лучших днях!

На зимнее дерево сливы

Будь сердцем похож.

* * *

Снега, снега, снега...

А ведь как будто нынче полнолунье,

Последнее в году?

* * *

Дорожный ночлег

Сосновую хвою жгу.

Сушу на огне полотенце.

Зимняя стужа в пути.

* * *

На родине

Хлюпают носами...

Милый сердцу деревенский звук!

Зацветают сливы.

* * *

Персиков расцвет!

А за ними - первая в году -

Вишня чуть видна.

* * *

В чарку с вином,

Ласточки, не уроните

Глины комок.

* * *

В гостях у вишневых цветов

Я пробыл ни много ни мало:

Двадцать счастливых дней.

* * *

Прощайте, о вишен цветы!

Спасибо вам за радушный прием,

За щедрую доброту.

* * *

Под сенью вишневых цветов,

Я, словно старинной драмы герой,

Ночью прилег уснуть.

* * *

Вишни в полном цвету!

А рассвет такой, как всегда,

Там, над дальней горой...

* * *

В мареве майских дождей

Только один не тонет

Мост над рекой Сэта^¹⁰³.

* * *

Ловля светлячков над рекой Сэта^¹⁰⁴

Еще мелькают в глазах

Горные вишни... И чертят огнем

Вдоль них светлячки над рекой.

* * *

Здесь когда-то замок стоял...

Пусть мне первый расскажет о нем

Бьющий в старом колодце родник.

* * *

Осенним вечером

Кажется, что сейчас

Колокол тоже в ответ загудит.

Так цикады звенят.

* * *

Как летом густеет трава!

И только у однолиста

Один-единственный лист.

* * *

Словно хрупкий юноша,

О цветы, забытые в полях,

Вы напрасно вянете.

* * *

Смотрю ночью, как проплывают мимо рыбачьи лодки с корморанами^¹⁰⁵

Было весело мне, но потом

Стало что-то грустно... Плывут

На рыбачьих лодках огни.

* * *

В похвалу новому дому

Дом на славу удался!

На задворках воробьи

Просо радостно клюют.

* * *

Все вьюнки на одно лицо.

А тыквы-горлянки осенью?

Двух одинаковых нет!

* * *

Осень уже недалеко.

Поле в колосьях и море -

Одного зеленого цвета.

* * *

И просо и конопля...

Все же не худо живется

В хижине, крытой травой.

* * *

О нет, готовых

Я для тебя сравнений не найду,

Трехдневный месяц!

* * *

Неподвижно висит

Темная туча вполнеба...

Видно, молнию ждет.

* * *

О, сколько их на полях!

Но каждый цветет по-своему, -

Вот высший подвиг цветка!

* * *

На горе "Покинутой старухи"^¹⁰⁶

Мне приснилась давняя быль:

Плачет брошенная в горах старуха,

И только месяц ей друг.

* * *

То другим говорил "прощай!",

То прощались со мной... А в конце пути

Осень в горах Кисо^¹⁰⁷.

* * *

Жизнь свою обвил

Вкруг висячего моста

Этот дикий плющ.

* * *

С ветки скатился каштан.

Тому, кто в дальних горах не бывал,

В подарок его отнесу.

* * *

В похвалу императору Нинтоку^¹⁰⁸, который с кровли любовался народным праздником

Вот высшая радость его!

Народ веселится... Во всех дворах

Курятся дымком очаги.

* * *

Только одни стихи!

Вот все, что в "Приют банановый"

Поэту весна принесла.

* * *

Другу^¹⁰⁹

Посети меня

В одиночестве моем!

Первый лист упал...

* * *

Кончился в доме рис...

Поставлю в тыкву из-под зерна

"Женской красы" цветок^¹¹⁰.

* * *

А я не хочу скрывать:

Похлебка из вареной ботвы

С перцем - вот мой обед!

* * *

Еще стоят там и тут

Островками колосья несжатые.

Тревожно кричит бекас.

* * *

Поэт Рика скорбит о своей жене

Одеяло для одного.

И ледяная, черная

Зимняя ночь... О печаль!

* * *

В день очищения от грехов

Дунул свежий ветерок,

С плеском выскочила рыба...

Омовение в реке^¹¹¹.

* * *

Зимние дни в одиночестве.

Снова спиной прислонюсь

К столбу посредине хижины.

* * *

Отец тоскует о своем ребенке

Всё падают и шипят.

Вот-вот огонь в глубине золы

Погаснет от слез.

* * *

Письмо на север

Помнишь, как любовались мы

Первым снегом?

Ах, и в этом году

Он, уж верно, выпал опять.

* * *

Срезан для крыши камыш.

На позабытые стебли

Сыплется мелкий снежок.

* * *

Ранней весною

Вдруг вижу, - от самых плеч

Моего бумажного платья

Паутинки, зыблясь, растут.

* * *

Солнце заходит.

И паутинки тоже

В сумраке тают...

* * *

Звон вечернего колокола -

И то здесь, в глуши, не услышишь.

Весенние сумерки.

* * *

Вот он - мой знак путеводный!

Посреди высоких трав луговых

Человек с охапкою сена.

* * *

Сад и гора вдали

Дрогнули, движутся, входят

В летний раскрытый дом.

* * *

Крестьянская страда

Полоть... Жать...

Только и радости летом -

Кукушки крик.

* * *

Возле "Камня смерти"^¹¹²

Ядом дышит скала.

Кругом трава покраснела -

Даже роса в огне.

* * *

В тени ивы, воспетой Сайгё

Все поле из края в край

Покрылось ростками... Только тогда

Я покинул, ива, тебя.

* * *

Ветер на старой заставе Сиракава^¹¹³

Западный ветер? Восточный?

Нет, раньше послушаю, как шумит

Ветер над рисовым полем/

* * *

Увидел, как высоко поднялись ростки на поле

Побеги риса лучше слов

Сказали мне, как почернел лицом я,

Как много дней провел в пути!

* * *

По пути на север слушаю песни крестьян

Вот исток, вот начало

Всего поэтического искусства!

Песня посадки риса.

* * *

Островки... Островки...

И на сотни осколков дробится

Море летнего дня.

* * *

Какое блаженство!

Прохладное поле зеленого риса...

Воды журчанье...

* * *

Облачная гряда

Раскололась... Недаром, вершина,

Ты зовешься "Горой луны".

* * *

Какая вдруг перемена!

Я спустился с гор - и подали мне

Первые баклажаны.

* * *

Первая дыня, друзья!

Разделим ее на четыре части?

Разрежем ее на кружки?

* * *

Сушатся мелкие окуньки

На ветках ивы... Какая прохлада!

Рыбачьи хижины на берегу.

* * *

Накануне "Праздника Танабата"^¹¹⁴

Праздник "Встречи двух звезд".

Даже ночь накануне так непохожа

На обычную ночь.

* * *

Пестик из дерева.

Был ли он сливой когда-то?

Был ли камелией?

* * *

Сыплются ягоды с веток...

Шумно вспорхнула стая скворцов.

Утренний ветер.

* * *

Равнина Мусаси^¹¹⁵ вокруг.

Ни одно не коснется облако

Дорожной шляпы твоей.

* * *

В осенних полях

Намокший, идет под дождем,

Но песни достоин и этот путник.

Не только хаги в цвету.

* * *

Собрались на берегу любоваться луной

Да разве только луну? -

И борьбу сегодня из-за дождя

Не удалось посмотреть.

* * *

В бухте Цуруга, где некогда затонул колокол

Где ты, луна, теперь?

Как затонувший колокол,

Скрылась на дне морском.

* * *

Бабочкой никогда

Он уже не станет... Напрасно дрожит

Червяк на осеннем ветру.

* * *

Я открыл дверь и увидел на западе гору Ибуки. Ей не надо ни вишневых цветов, ни снега, она хороша и сама по себе

Такая, как есть!

Не надо ей лунного света...

Ибуки-гора.

* * *

На берегу залива Футами, где жил поэт Сайгё

Может, некогда служил

Тушечницей этот камень?

Ямка в нем полна росы.

* * *

Я осенью в доме один.

Что ж, буду ягоды собирать,

Плоды собирать с ветвей.

* * *

Домик в уединенье.

Луна... Хризантемы... В придачу к ним

Клочок небольшого поля.

* * *

Холодный дождь без конца,

Так смотрит продрогшая обезьянка,

Будто просит соломенный плащ.

* * *

До чего же долго

Льется дождь! На голом поле

Жниво почернело.

* * *

Зимняя ночь в саду.

Ниткой тонкой - и месяц в небе,

И цикады чуть слышный звон.

* * *

В горной деревне

Монахини рассказ

О прежней службе при дворе.

Кругом глубокий снег.

* * *

Играю с детьми в горах

Дети, кто скорей?

Мы догоним шарики

Ледяной крупы.

* * *

Снежный заяц - как живой!

Но одно осталось, дети:

Смастерим ему усы.

* * *

Скажи мне, для чего,

О ворон, в шумный город

Отсюда ты летишь?

* * *

Проталина в снегу,

А в ней - светло-лиловый

Спаржи стебелек.

* * *

Весенние льют дожди.

Как тянется вверх чернобыльник

На этой заглохшей тропе!

* * *

Воробышки над окном

Пищат, а им отзываются

Мыши на чердаке.

* * *

Продавец бонитов идет^¹¹⁶.

Какому они богачу сегодня

Помогут упиться вином?

* * *

Как нежны молодые листья

Даже здесь, на сорной траве,

У позабытого дома.

* * *

Камелии лепестки...

Может быть, соловей уронил

Шапочку из цветов?

* * *

Дождик весенний...

Уж выпустили по два листка

Семена баклажанов.

* * *

Над старой рекой

Молодыми почками налились

Ивы на берегу.

* * *

Листья плюща...

Отчего-то их дымный пурпур

О былом говорит.

* * *

На картину, изображающую человека с чаркой вина в руке

Ни луны, ни цветов.

А он и не ждет их, он пьет,

Одинокий, вино.

* * *

Встречаю Новый год в столице

Праздник весны...

Но кто он, прикрытый рогожей

Нищий в толпе?^¹¹⁷

* * *

Замшелый могильный камень.

Под ним - наяву это или во сне?

Голос шепчет молитвы.

* * *

Все кружится стрекоза...

Никак зацепиться не может

За стебли гибкой травы.

* * *

На высокой насыпи - сосны,

А меж ними вишни видны и дворец

В глубине цветущих деревьев...

* * *

Не думай с презреньем:

"Какие мелкие семена!"

Это красный перец.

* * *

Сначала покинул траву...

Потом деревья покинул...

Жаворонка полет.

* * *

Колокол смолк вдалеке,

Но ароматом вечерних цветов

Отзвук его плывет.

* * *

Моему ученику

Путник в дальней стране!

Вернись, тебе покажу я

Истинные цветы.

* * *

Чуть дрожат паутинки.

Тонкие нити травы сайко

В полумраке трепещут.

* * *

С четырех сторон

Вишен лепестки летят

В озеро Нио^¹¹⁸.

* * *

Минула весенняя ночь.

Белый рассвет обернулся

Морем вишен в цвету.

* * *

Жаворонок поет^¹¹⁹.

Звонким ударом в чаще

Вторит ему фазан.

* * *

Роняя лепестки,

Вдруг пролил горсточку воды

Камелии цветок.

* * *

Ручеек чуть заметный.

Проплывают сквозь чащу бамбука

Лепестки камелий.

* * *

Весенний ветер.

Отозвалась на чьи-то голоса

Гора Микаса^¹²⁰.

* * *

Алые сливы в цвету...^¹²¹

К той, кого никогда я не видел,

Занавеска рождает любовь.

* * *

Вот причуда знатока!

На цветок без аромата

Опустился мотылек.

* * *

Столица уже примелькалась,

Но прежнее очарованье воскресло,

Когда я услышал кукушку.

* * *

Майский дождь бесконечный.

Мальвы куда-то тянутся,

Ищут дорогу солнца.

* * *

Слабый померанца аромат.

Где?.. Когда?!. В каких полях, кукушка,

Слышал я твой перелетный крик?

* * *

Поселяюсь в уединенной хижине

Прежде всего у тебя

Ищу я защиты, высокий дуб,

В тенистом летнем лесу.

* * *

Холодный горный источник.

Горсть воды не успел зачерпнуть,

Как зубы уже заломило.

* * *

Падает с листком...

Нет, смотри! На полдороге

Светлячок вспорхнул.

* * *

Ночью на реке Сэта

Любуемся светлячками.

Но лодочник ненадежен: он пьян

И лодку уносят волны...

* * *

Как ярко горят светлячки,

Отдыхая на ветках деревьев!

Дорожный ночлег цветов!

* * *

И кто бы мог сказать,

Что жить им так недолго?

Немолчный звон цикад.

* * *

В старом моем домишке

Москиты почти не кусаются.

Вот все угощенье для друга!

* * *

Утренний час

Или вечерний, - вам все равно,

Дыни цветы!

* * *

И цветы и плоды!

Всем сразу богата дыня

В лучшую пору свою.

* * *

Жители Киото отдыхают в летнюю жару возле реки Камо от самого того часа, когда восходит вечерняя луна, и до восхода солнца. Всю ночь они пьют вино и веселятся. На женщинах пояса повязаны изящным узлом, мужчины в нарядных накидках. Среди толпы виднеются и монахи и старики. Даже подмастерья бочаров и кузнецов, вырвавшись на свободу, поют и горланят вволю

Речной ветерок.

Повсюду халаты мелькают

Цвета бледной хурмы.

* * *

Праздник поминовения душ!

Но и сегодня на старом кладбище

Поднимается новый дымок.

* * *

Хижина рыбака.

Замешался в груду креветок

Одинокий сверчок^¹²².

* * *

Весь двор возле храма

Завесили листьями своими

Банановые пальмы.

* * *

Один мудрый монах сказал^¹²³: "Учение секты Дзэн, неверно понятое, наносит душам большие увечья". Я согласился с ним

Стократ благородней тот,

Кто не скажет при блеске молнии:

"Вот она - наша жизнь!"

* * *

Белый волос упал.

Под моим изголовьем

Не смолкает сверчок.

* * *

Больной опустился гусь

На поле холодной ночью.

Сон одинокий в пути.

* * *

В монастыре

Пьет свой утренний чай

Настоятель в спокойствии важном.

Хризантемы в саду.

* * *

В ночь осеннего полнолуния

В сиянии луны

Ни одного в собранье не осталось

Прекрасного лица.

* * *

Прозрачна осенняя ночь.

Далеко, до Семизвездия,

Разносится стук вальков.

* * *

"Сперва обезьяны халат!" -

Просит прачек выбить вальком

Продрогший поводырь.

* * *

Пугают, гонят с полей!

Вспорхнут воробьи и спрячутся

Под сенью чайных кустов.

* * *

Позади дощатой ограды

Кричат пронзительно перепела

В облетевшей роще павлоний.

* * *

Даже дикого кабана

Закружит, унесет с собой

Этот зимний вихрь полевой!

* * *

Уж осени конец,

Но верит в будущие дни

Зеленый мандарин.

* * *

Ем похлебку свою один.

Словно кто-то играет на цитре -

Град по застрехе стучит.

* * *

К портрету друга

Повернись ко мне!

Я тоскую тоже

Осенью глухой.

* * *

В дорожной гостинице

Переносный очаг.

Так, сердце странствий, и для тебя

Нет покоя нигде.

* * *

Холод пробрал в пути.

У птичьего пугала, что ли,

В долг попросить рукава?

* * *

Сушеная эта макрель

И нищий монах изможденный

На холоде в зимний день.

* * *

Всю долгую ночь,

Казалось мне, стынет бамбук.

Утро встало в снегу.

* * *

Получаю летний халат в подарок от поэта Сампу^¹²⁴

И я нарядился!

Так тонок халат мой летний -

Крылья цикады!

* **

Стебли морской капусты.

Песок заскрипел на зубах^¹²⁵.

И вспомнил я, что старею.

* * *

Поздно пришел мандзай^¹²⁶

В горную деревушку.

Сливы уже зацвели.

* * *

Ждем восхода луны.

Ветку сливы несет на плече

Мальчик-монах.

* * *

В деревне

Вконец отощавший кот

Одну ячменную кашу ест.

А еще и любовь!

* * *

Ночь. Бездонная тьма.

Верно, гнездо свое потерял -

Стонет где-то кулик.

* * *

Откуда вдруг такая лень?

Едва меня сегодня добудились.

Шумит весенний дождь.

* * *

Грозовая гора.

Ветер в чаще бамбука

Протоптал тропу.

* * *

Откуда кукушки крик?

Сквозь чащу густого бамбука

Сочится лунная ночь.

* **

Печального, меня

Сильнее грустью напои,

Кукушки дальний зов!

* * *

В ладоши звонко хлопнул я.

А там, где эхо прозвучало,

Бледнеет летняя луна.

* * *

Майский докучный дождь...

Обрывки цветной бумаги

На обветшалой стене.

* * *

Нахожу свой детский рисунок

Детством пахнуло...

Старый рисунок я отыскал, -

Ростки бамбука.

* * *

Что ни день, что ни день -

Все желтее колосья.

Жаворонки поют.

* * *

Женщина готовит тимаки^¹²⁷

Листок бамбука в руке...

Другой рукой заправляет

Прядь выбившихся волос.

* * *

Уединенный дом

В сельской тиши... Даже дятел

В эту дверь не стучит!

* * *

В летний зной^¹²⁸

"Безводный месяц" пришел.

Кто хвалит леща морского, а я -

Соленое мясо кита.

* * *

Без конца моросит.

Лишь мальвы сияют, как будто

Над ними безоблачный день.

* * *

Зеленеет один,

Осеннему утру наперекор,

Спелый каштан.

* * *

В темном хлеву

Звон москитов чуть слышен..

Конец жаре.

* * *

В ночь полнолуния

Друг мне в подарок прислал

Рису, а я его пригласил

В гости к самой луне.

* * *

Легкий речной ветерок.

Чай хорош! И вино хорошо!

И лунная ночь хороша!

* * *

Глубокою стариной

Повеяло... Сад возле храма

Засыпан палым листом.

* * *

Луна шестнадцатой ночи

Так легко-легко

Выплыла - и в облаке

Задумалась луна.

* **

Отоприте дверь!

Лунный свет впустите

В храм Укимидо!

* * *

Шестнадцатая ночь^¹²⁹.

Успеем ли сварить креветок?

Так мало длится тьма!

* * *

Стропила моста поросли

"Печаль-травою"^¹³⁰... Сегодня она

Прощается с полной луной.

* * *

Кричат перепела.

Должно быть, вечереет.

Глаз ястреба померк.

* * *

Вместе с хозяином дома

Слушаю молча вечерний звон.

Падают листья ивы.

* * *

Благоденствие большой семьи

Деды, отцы, внуки!

Три поколения, а в саду -

Хурма, мандарины...

* * *

Белый грибок в лесу.

Какой-то лист незнакомый

К шляпке его прилип.

* * *

Какая грусть!

В маленькой клетке подвешен

Пленный сверчок^¹³¹.

* * *

В день "Праздника хризантем"^¹³²

Одинокий мой шалаш!

День померк - и вдруг вино прислали

С лепестками хризантем.

* * *

Варят на ужин лапшу.

Как пылает под котелком огонь

В эту холодную ночь.

* * *

Ночная тишина.

Лишь за картиной на стене

Звенит-звенит сверчок.

* * *

И мотылек прилетел!

Он тоже пьет благовонный настой

Из лепестков хризантем.

* * *

Блестят росинки.

Но есть у них привкус печали,

Не позабудьте!

* * *

Верно, эта цикада

Пеньем вся изошла? -

Одна скорлупка осталась.

* * *

Опала листва.

Весь мир одноцветен.

Лишь ветер гудит.

* * *

В деревне

Рушит старуха рис.

А рядом - знак долголетья -

Хризантемы в цвету.

* * *

Чтоб холодный вихрь

Ароматом напоить, опять раскрылись

Поздней осенью цветы.

* * *

Посадили деревья в саду.

Тихо, тихо, чтоб их ободрить,

Шепчет осенний дождь.

* * *

Хозяин и гость

Друг на друга нарцисс

И белая ширма бросают

Отблески белизны.

* * *

Собрались ночью, чтоб любоваться снегом

Скоро ли свежий снег?

У всех ожиданье на лицах...

Вдруг зимней молнии блеск!

* * *

Сокол рванулся ввысь.

Но крепко охотник держит его -

Сечет ледяная крупа.

* * *

Скалы среди криптомерий!

Как заострил их зубцы

Зимний холодный ветер!

* * *

Вновь зеленеют ростки

В осенних полях. Под утро

Иней точно цветы.

* * *

Радостно глядеть:

Ночью снегом станет

Этот зимний дождь!

* * *

Все засыпал снег.

Одинокая старуха

В хижине лесной.

* * *

Вернувшись в Эдо после долгого отсутствия

...Но, на худой конец, хоть вы

Еще под снегом уцелели,

Сухие стебли камыша.

* * *

Соленые морские окуни

Висят, ощеривая зубы.

Как в этой рыбной лавке холодно!

* * *

"Нет покоя от детей!"

Для таких людей, наверно,

И вишневый цвет не мил.

* * *

К далекой Фудзи идем.

Вдруг она скрылась в роще камелий.

Просвет... Выходим к селу.

* * *

Есть особая прелесть

В этих, бурей измятых,

Сломанных хризантемах.

* * *

Уродливый ворон -

И он прекрасен на первом снегу

В зимнее утро!

* * *

Прохожу осенним вечером через старые ворота Расёмон^¹³³ в Киото

Ветка хаги задела меня...

Или демон схватил меня за голову

В тени ворот Расёмон?

* * *

Монах Сэнка скорбит о своем отце

Темно-мышиный цвет

Рукавов его рясы

Еще холодней от слез.

* * *

Влюбленные коты

Умолкли. Смотрит в спальню

Туманная луна.

* * *

Зимняя буря в пути

Словно копоть сметает,

Криптомерий вершины треплет

Налетевшая буря.

* * *

Под Новый год

Рыбам и птицам

Не завидую больше... Забуду

Все горести года.

* * *

Незримая весна!

На обороте зеркала

Узор цветущих слив.

* * *

Прогулка по городу

Без конца и без счета

Хоромы, пагоды, сливы в цвету,

Весенние ивы...

* * *

Всюду поют соловьи.

Там - за бамбуковой рощей,

Тут - перед ивой речной.

* * *

В горах Кисо

Покорна зову сердца

Земля Кисо. Пронзили старый снег

Весенние побеги.

* * *

С ветки на ветку

Тихо сбегают капли.

Дождик весенний.

* * *

Через изгородь

Сколько раз перепорхнули

Крылья бабочки!

* * *

Посадка риса

Не успела отнять руки,

Как уже ветерок весенний

Поселился в зеленом ростке.

* * *

Все волнения, всю печаль

Твоего смятенного сердца

Гибкой иве отдай.

* * *

Возле старого храма

Под цветущими персиками работник

Мельницу вертит ногою.

* * *

Только дохнет ветерок -

С ветки на ветку ивы

Бабочка перепорхнет.

* * *

Как завидна их судьба!

К северу от суетного мира^¹³⁴

Вишни зацвели в горах.

* * *

Разве вы тоже из тех,

Кто не спит, опьянен цветами,

О, мыши на чердаке?

* * *

Дождь в тутовой роще шумит.

На земле едва шевелится

Большой шелковичный червь.

* * *

Еще на острие конька

Над кровлей солнце догорает.

Вечерний веет холодок.

* * *

Плотно закрыла рот

Раковина морская.

Невыносимый зной!

* * *

Хризантемы в полях

Уже говорят: забудьте

Жаркие дни гвоздик!

* * *

Переезжаю в новую хижину

Листья бананов

Луна развесила на столбах

В хижине новой.

* * *

Желаю долголетия старухе, которой исполнилось семьдесят семь лет семь месяцев и семь дней

Тысяча хаги

Пусть вырастет из семи корней.

Звездная осень.

* * *

При свете новой луны

Земля в полумраке тонет.

Белой гречихи поля.

* * *

В лунном сиянье

Движется к самым воротам

Гребень прилива.

* * *

Так, как прежде, зеленым

Мог бы остаться... Но нет! Пришла

Твоя пора, алый перец.

* * *

Слово скажу -

Леденеют губы.

Осенний вихрь!

* * *

Ладят зимний очаг.

Как постарел знакомый печник!

Побелели пряди волос.

* * *

Ученику

Сегодня можешь и ты

Понять, что значит быть стариком!

Осенняя морось, туман...

* * *

Зимний день^¹³⁵

Крошат на ужин бобы.

Вдруг удары в медную чашку.

Нищий монах, подожди!

* * *

Пеплом угли подернулись.

На стене колышется тень

Моего собеседника.

* * *

Отметаю снег.

Но о снеге забыл я...

Метла в руке.

* * *

Жила не напрасно

И ты, затворница-устрица!

Новогодний праздник.

* * *

Памяти друга, умершего на чужбине

Ты говорил, что "вернись-трава"

Звучит так печально... Еще печальней

Фиалки на могильном холме.

* * *

Год за годом все то же:

Обезьяна толпу потешает^¹³⁶

В маске обезьяны.

* * *

Провожаю в путь монаха Сангина

Журавль улетел.

Исчезло черное платье из перьев^¹³⁷

В дымке цветов.

* * *

Дождь набегает за дождем,

И сердце больше не тревожат

Ростки на рисовых полях.

* * *

Кукушка вдаль летит,

А голос долго стелется

За нею по воде.

* * *

Изумятся птицы,

Если эта лютня зазвучит.

Лепестки запляшут...

* * *

Эй, послушайте, дети!

Дневные вьюнки уже расцвели.

Ну-ка, очистим дыню!

* * *

Скорблю о том, что в праздник "Встречи двух звезд" льет дождь

И на небе мост унесло!

Две звезды, рекою разлучены,

Одиноко на скалах спят.

* * *

Оплакиваю кончину поэта Мацукура Ранрана^¹³⁸

Где ты, опора моя?

Мой посох из крепкого тута

Осенний ветер сломал.

* * *

Утренний вьюнок.

Запер я с утра ворота,

Мой последний друг!

* * *

Посещаю могилу Ранрана в третий день девятого месяца

Ты тоже видел его,

Этот узкий серп... А теперь он блестит

Над твоим могильным холмом.

* * *

Памяти поэта Тодзюна^¹³⁹

Погостила и ушла

Светлая луна... Остался

Стол о четырех углах.

* * *

Белых капель росы

Не проливая, колышется

Хаги осенний куст.

* * *

Первый грибок!

Еще, осенние росы,

Он вас не считал.

* * *

Как хризантемы расцвели

У каменщика на дворе

Среди разбросанных камней!

* * *

А вам и печали нет,

"Птицы сорокалетья"^¹⁴⁰ - сороки,

Что старость напомнили мне!

* * *

Убитую утку несет,

Выкрикивая свой товар, продавец.

Праздник Эбисуко^¹⁴¹.

* * *

Петушьи гребешки.

Они еще краснее

С прилетом журавлей.

* * *

Похвала угощенью

Как сельдерей хорош

С далеких полей у предгорья,

Подернутых первым ледком!

* * *

Ни одной росинки

Им не уронить...

Лед на хризантемах.

* * *

Еще не легли снега.

Но, предчувствуя тяжкую ношу,

Склонился бамбук до земли.

* * *

Рисовой шелухою

Все осыпано: ступки края,

Белые хризантемы...

* * *

Примостился мальчик

На седле, а лошадь ждет.

Собирают редьку.

* * *

В старом господском доме

Давно обветшала сосна^¹⁴²

На золоченых ширмах.

Зима в четырех стенах.

* * *

Еще живым

За ночь в один комок

Смерзся трепанг.

* * *

Утка прижалась к земле.

Платьем из крыльев прикрыла

Голые ноги свои...

* * *

Новый мост

Все бегут посмотреть...

Как стучат деревянные подошвы

По морозным доскам моста!

* * *

Едкая редька...

И суровый, мужской

Разговор с самураем.

* * *

Перед Новым годом

Обметают копоть.

Для себя на этот раз

Плотник полку ладит.

* * *

На небе месяц побледнел.

Настал последний день в году.

Повсюду пестики стучат^¹⁴³.

* * *

Увидев выставленную на продажу картину работы Кано Мотонобу^¹⁴⁴

...Кисти самого Мотонобу!

Как печальна судьба хозяев твоих!

Близятся сумерки года.

* * *

О, весенний дождь!

С кровли ручейки бегут

Вдоль осиных гнезд.

* * *

На реке

Ветер, дождем напоенный,

Срывает с плеч соломенный плащ.

Волнует весенние ивы...

* * *

Под раскрытым зонтом

Пробираюсь сквозь ветви.

Ивы в первом пуху.

* * *

С неба своих вершин

Одни лишь речные ивы

Еще проливают дождь.

* * *

Зеленая ива роняет

В мутную тину концы ветвей.

Час вечерний отлива.

* * *

Хотел бы создать я стихи,

С лицом моим старым несхожие,

О, первая вишня в цвету!

* * *

Я к цветущим вишням плыву,

Но застыло весло в руках:

Ивы на берегу!

* * *

Пригорок у самой дороги.

На смену погасшей радуге -

Азалии в свете заката.

* * *

Поэту, построившему себе новый дом. Надпись на картине моей собственной работы

Не страшны ей росы:

Глубоко пчела укрылась

В лепестках пиона.

* * *

Прощаясь с друзьями

Уходит земля из-под ног.

За легкий колос хватаюсь.

Разлуки миг наступил.

* * *

Молния в тьме ночной.

Озера гладь водяная

Искрами вспыхнула вдруг.

* * *

Пришел я любоваться вишнями Уэно. Люди отгородились занавесями, поют веселые песни. А я поодаль, в густой тени сосны, сижу один

Передо мною стоят

Четыре простые чашки^¹⁴⁵.

Смотрю на цветы один.

* * *

По озеру волны бегут.

Одни о жаре сожалеют

Закатные облака.

* * *

Голос пролетной кукушки,

Отдыхая в тени листвы,

Слушают сборщицы чая.

* * *

Голос летнего соловья!..

В роще молодого бамбука

Он о старости плачет своей.

* * *

На пути в Суруга^¹⁴⁶

Аромат цветущих померанцев,

Запах листьев чая...

* * *

Весь мой век в пути!

Словно вскапывая маленькое поле,

Взад-вперед брожу.

* * *

На сельской дороге

Ношу хвороста отвезла

Лошадка в город... Трусит домой,

Бочонок вина на спине.

* * *

С темного неба гони,

О река могучая Ои^¹⁴⁷,

Майские облака!

* * *

Ученикам

Не слишком мне подражайте!

Взгляните, что толку в сходстве таком? -

Две половинки дыни.

* * *

Какою свежестью веет

От этой дыни в каплях росы,

С налипшей влажной землею!

* * *

Жаркого лета разгар!

Как облака клубятся

На Грозовой горе!

* * *

Образ самой прохлады

Кистью рисует бамбук

В рощах селенья Сага^¹⁴⁸.

* * *

"Прозрачный водопад".

Упала в светлую волну

Сосновая игла.

* * *

Актер танцует в саду^¹⁴⁹

Сквозь прорези в маске

Глаза актера смотрят туда,

Где лотос благоухает.

* * *

На сборище поэтов

Осень уже на пороге.

Сердце тянется к сердцу

В хижине тесной.

* * *

Что за славный холодок!

Пятками уперся в стену

И дремлю в разгаре дня.

* * *

Глядя, как пляшет актер, вспоминаю картину, на которой нарисован танцующий скелет

Молнии блеск!

Как будто вдруг на его лице

Колыхнулся ковыль.

* * *

Старая деревушка.

Ветки усеяны красной хурмой

Возле каждого дома.

* * *

Посещают семейные могилы

Вся семья побрела на кладбище.

Идут, сединой убеленные,

Опираясь на посохи.

* * *

Лунным светом обманут,

Я подумал: вишневый цвет!

Нет, хлопчатника поле.

* * *

Услышав о кончине монахини Дзютэй^¹⁵⁰

О, не думай, что ты из тех,

Кто цены не имеет в мире!

Поминовения день...

* * *

Снова в родном селенье

Как изменились лица!

Я прочитал на них старость свою.

Все - словно зимние дыни.

* * *

Луна над горой.

Туман у подножья.

Дымятся поля.

* * *

В ночь осеннего полнолуния

Кто любуется нынче тобой?

Луна над горами Ёсино,

Шестнадцать ри до тебя.

* * *

Повисло на солнце

Облако... Вкось по нему

Перелетные птицы.

* * *

Не поспела гречиха,

Но потчуют полем в цветах

Гостя в горной деревне.

* * *

Чем же там люди кормятся?

Домик прижался к земле

Под осенними ивами.

* * *

Конец осенним дням.

Уже разводит руки

Каштана скорлупа.

* * *

Только стали сушить

Солому нового сбора... Как рано

В этом году дожди!

* * *

Аромат хризантем...

В капищах древней Нары^¹⁵¹

Темные статуи будд.

* * *

Осеннюю мглу

Разбила и гонит прочь

Беседа друзей.

* * *

О, этот долгий путь!

Сгущается сумрак осенний,

И - ни души кругом.

* * *

Отчего я так сильно

Этой осенью старость почуял?

Облака и птицы.

* * *

Осени поздней пора.

Я в одиночестве думаю:

"А как живет мой сосед?"

* * *

В доме поэтессы Сономэ^¹⁵²

Нет! Не увидишь здесь

Ни единой пылинки

На белизне хризантем.

* * *

На одре болезни

В пути я занемог.

И все бежит, кружит мой сон

По выжженным полям.

СТИХИ ИЗ ПУТЕВОГО ДНЕВНИКА "КОСТИ, БЕЛЕЮЩИЕ В ПОЛЕ"

* * *

Отправляясь в путь

Может быть, кости мои

Выбелит ветер... Он в сердце

Холодом мне дохнул.

* * *

Я встретил осень здесь в десятый раз.

Прощай, Эдо! На родину иду.

Но родиной я буду звать тебя.

* * *

Туман и осенний дождь.

Но пусть невидима Фудзи.

Как радует сердце она!

* * *

Грустите вы, слушая крик обезьян!

А знаете ли, как плачет ребенок,

Покинутый на осеннем ветру?

* * *

На самом виду, у дороги,

Цветы мокугэ расцвели.

И что же? - Мой конь общипал их.

* * *

Я заснул на коне.

Сквозь дремоту вижу далекий месяц.

Где-то ранний дымок.

* * *

Безлунная ночь. Темнота.

С криптомерией тысячелетней

Схватился в обнимку вихрь.

* * *

В долине, где жил поэт Сайгё

Девушки моют батат в ручье.

Будь это Сайгё вместо меня,

Песню сложили б ему в ответ.

* * *

Женщине по имени "Мотылек"

Воскурила аромат

Орхидея, чтоб душистыми

Стали крылья мотылька.

* * *

Листья плюща трепещут.

В маленькой роще бамбука

Ропщет первая буря.

* * *

Прядка волос покойной матери

Растает в руках моих, -

Так горячи мои слезы, -

Белый иней волос.

* * *

Селение позади бамбуковой чащи

Лук для очистки хлопка^¹⁵³.

Звон тетивы, словно пенье струн,

Здесь в бамбуковой чаще.

* * *

В саду старого монастыря

Ты стоишь нерушимо, сосна!

А сколько монахов отжило здесь,

Сколько вьюнков отцвело...

* * *

Ночлег в горном храме

О, дай мне еще послушать,

Как грустно валёк стучит в темноте^¹⁵⁴,

Жена настоятеля храма!

* * *

Источник, воспетый Сайгё

Роняет росинки - ток-ток -

Источник, как в прежние годы.

Смыть бы мирскую грязь!

* * *

Ты так же печален,

Как сердце погибшего здесь Ёситомо^¹⁵⁵,

О ветер осенний!

* * *

На могиле императора Годайго^¹⁵⁶

На забытом могильном холме

"Печаль-трава" разрослась... О чем

Печалишься ты, трава?

* **

Мертвы на осеннем ветру

Поля и рощи. Исчезла

И ты, застава Фува^¹⁵⁷!

* * *

Нет, нет, я не погиб в пути!

Конец ночлегам на большой дороге

Под небом осени глухой.

* * *

Белый пион зимой!

Где-то кричит морская ржанка -

Эта кукушка снегов.

* * *

На утренней бледной заре

Мальки - не длиннее вершка -

Белеют на берегу.

* * *

Возле развалин старого храма

Даже "печаль-трава"

Здесь увяла. Зайти в харчевню?

Лепешку, что ли, купить?

* * *

Мне невольно пришел на память мастер "безумных стихов" Тикусай^¹⁵⁸, бродивший в былые дни по этой дороге

"Безумные стихи"... Осенний вихрь...

О, как же я теперь в своих лохмотьях

На Тикусая нищего похож!

* * *

Подушка из травы.

И мокнет пес какой-то под дождем...

Ночные голоса.

* * *

Эй, послушай, купец!

Хочешь, продам тебе шляпу,

Эту шляпу в снегу?

* * *

Вот и старый кончается год,

А на мне дорожная шляпа

И сандалии на ногах.

* * *

Даже на лошадь всадника

Засмотришься - так дорога пустынна.

А утро такое снежное!

* * *

Сумрак над морем.

Лишь крики диких уток вдали

Смутно белеют.

* * *

Чей это зять там идет?

Тестю несет на спине подарки.

Начинается "год Быка"^¹⁵⁹.

* * *

Весеннее утро.

Над каждым холмом безымянным

Прозрачная дымка.

* * *

В храме молюсь всю ночь.

Стук башмаков... Это мимо

Идет ледяной монах.

* * *

Хозяину сливового сада

О, как эти сливы белы!

Но где же твои журавли, чародей?

Их, верно, украли вчера?

* * *

Посещаю отшельника

Стоит величаво,

Не замечая вишневых цветов,

Дуб одинокий.

* * *

Пусть намокло платье мое,

О цветущие персики Фусими^¹⁶⁰,

Сыпьте, сыпьте капли дождя!

* * *

По горной тропинке иду.

Вдруг стало мне отчего-то легко.

Фиалки в густой траве.

* * *

Смутно клубятся во тьме

Лиственниц ветви, туманней

Вишен в полном цвету.

* * *

В полдень присел отдохнуть в дорожной харчевне

Ветки азалий в горшке,

А рядом крошит сухую треску

Женщина в их тени.

* * *

Такой у воробышка вид,

Будто и он любуется

Полем сурепки в цвету.

* * *

После двадцатилетней разлуки встречаюсь со старым другом

Два наших долгих века...

А между нами в кувшине

Вишен цветущие ветви.

* * *

Ну же, идем! Мы с тобой

Будем колосья есть по пути,

Спать на зеленой траве.

* * *

Узнаю о смерти друга

О где ты, сливовый цвет?

Гляжу на гроздья унохана -

И слезы бегут, бегут.

* * *

Расстаюсь с учеником

Крыльями бьет мотылек,

Хочет их белому маку

Оставить в прощальный дар.

* * *

Покидая гостеприимный дом

Из сердцевины пиона

Медленно выползает пчела...

О, с какой неохотой!

* * *

Молодой конек

Щиплет весело колосья.

Отдых на пути.

* * *

Вернувшись в конце четвертого месяца в свою хижину, отдыхаю от дорожной усталости

Тонкий летний халат.

До сих пор дорожных вшей из него

Не кончил я выбирать.

СТИХИ ИЗ ПУТЕВОГО ДНЕВНИКА "ПИСЬМА СТРАНСТВУЮЩЕГО ПОЭТА"^¹⁶¹

* * *

В одиннадцатый день десятого месяца отправляюсь в далекий путь

Странник! - Это слово

Станет именем моим.

Долгий дождь осенний.

* * *

"О, глядите, глядите,

Как темно на Звездном мысу!"

Стонут чайки над морем.

* * *

До столицы - там, вдали -

Остается половина неба...

Снеговые облака.

* * *

Что мне зимний холод!

С другом я делю ночлег.

Радостно на сердце.

* * *

Солнце зимнего дня.

Тень моя леденеет

У коня на спине.

* * *

Берег Ирагодзаки.

Я заметил ястреба вдалеке,

Какая радость!

* * *

На обновление храма Ацута^¹⁶²

Очищено от ржавчины времен,

Вновь воссияло зеркало, а снег

Цветами вишен кровлю убелил.

* * *

Сколько выпало снега!

А ведь где-то люди идут

Через горы Хаконэ^¹⁶³.

* * *

Все морщинки на нем разглажу!

Я в гости иду - любоваться на снег

В этом старом платье бумажном.

* * *

А ну, скорее, друзья!

Пойдем по первому снегу бродить,

Пока не свалимся с ног.

* * *

В саду богача

Только сливы аромат

Приманил меня к застрехе

Этой новой кладовой.

* * *

Перед Новым годом

Пришел на ночлег, гляжу

Зачем-то народ суетится...

Обметают копоть в домах.

* * *

Если бы шел я пешком,

На "Холме дорожного посоха"

Я не упал бы с коня.

* * *

Другу, проспавшему первый день нового года

Смотри же, друг мой, не проспи

С похмелья и второе утро

Прекрасной, как цветок, весны.

* * *

Ей только девять дней,

Но знают и поля и горы:

Весна опять пришла.

* * *

Там, где когда-то высилась статуя Будды

Паутинки в вышине.

Снова образ Будды вижу

На подножии пустом.

* * *

Клочья трав прошлогодних...

Короткие, не длиннее вершка,

Первые паутинки.

* * *

В саду покойного поэта Сэнгина^¹⁶⁴

Сколько воспоминаний

Вы разбудили в душе моей,

О вишни старого сада!

* * *

Посещаю храмы Исэ^¹⁶⁵

Где, на каком они дереве,

Эти цветы - не знаю,

Но ароматом повеяло...

* * *

Развалины храма на горе Бодайсан^¹⁶⁶

Расскажи мне, какие печали

Видела эта гора в старину,

Ты, сбирающий здесь коренья!

* * *

С грустью думаю о простодушной вере Дзога, раздавшего всю свою одежду нищим

И я бы остался нагим...

Да снова пришлось бы одеться -

Дует холодный вихрь.

* * *

Встретившись с местным ученым

...Но прежде всего спрошу:

Как зовут на здешнем наречье

Этот тростник молодой?

* * *

В путь! Покажу я тебе,

Как в далеком Ёсино вишни цветут,

Старая шляпа моя.

* * *

Едва-едва я добрел,

Измученный, до ночлега...

И вдруг - глициний цветы!

* **

Встречаю двух поэтов, отца и сына

От единого корня растут

И старая и молодая слива.

Обе льют аромат.

* * *

Посещаю бедную хижину

Во дворе посажен батат.

Заглушили его, разрослись у ворот

Молодые побеги травы.

* * *

В святилище Исэ

Деревце сливы в цвету

Позади обители юных жриц.

Сколько прелести в нем!

* * *

Храм богини Каннон в Хацусэ

Весенняя ночь в святилище.

Какой прелестной мне кажется та,

Что в темном углу здесь молится.

* * *

У подножия горы Кацураги

А я на него поглядел бы!

Ужель он уродлив, бог этой горы?^¹⁶⁷

Рассвет меж цветущих вишен.

* * *

Парящих жаворонков выше,

Я в небе отдохнуть присел, -

На самом гребне перевала.

* * *

Лишь ценителю тонких вин

Расскажу, как сыплется водопад

В пене вишневых цветов.

* * *

Водопад "Ворота Дракона"

Вишни у водопада...

Тому, кто доброе любит вино,

Снесу я в подарок ветку.

* * *

С шелестом облетели

Горных роз лепестки...

Дальний шум водопада.

* * *

Охочусь на вишни в цвету.

В день прохожу я - славный ходок!

Пять ри, а порой - и шесть.

* * *

Погасли лучи на цветах.

Тень дерева в сумерках... Кипарис?

"Завтра стану" им. Асунаро^¹⁶⁸.

* * *

Ручей возле хижины, где обитал Сайгё

Словно вешний дождь

Бежит под навесом ветвей...

Тихо шепчет родник.

* * *

Вновь оживает в сердце

Тоска о матери, об отце.

Крик одинокий фазана!^¹⁶⁹

* * *

Ушедшую весну^¹⁷⁰

В далекой гавани Вака

Я наконец догнал.

* * *

В день смены зимней одежды на летнюю^¹⁷¹

Я лишнее платье снял,

Несу в узелке за спиною.

Вот и летний наряд.

* * *

Посещаю город Нара^¹⁷²

В день рождения Будды

Он родился на свет,

Маленький олененок.

* * *

Когда епископ Гандзин, основатель храма Сёдайдзи, плыл в Японию, он больше семидесяти дней провел в пути, и глаза его выел соленый морской ветер. Увидев статую его, я сказал:

Молодые листья...

Если б мог я капли отереть

С глаз твоих незрячих!

* * *

Расстаюсь в Нара со старым другом

Как ветки оленьего рога

Расходятся из единого комля,

Так с тобою мы расстаемся.

* * *

Посещаю дом друга в Осака

В саду, где раскрылись ирисы.

Беседовать с старым другом своим,

Какая награда путнику!

* * *

Я не увидел осеннего полнолуния на берегу Сума

Светит луна, но не та.

Словно я не застал хозяина...

Лето на берегу Сума.

* * *

Увидел я раньше всего

В лучах рассвета лицо рыбака,

А после - цветущий мак.

* * *

Рыбаки пугают ворон.

Под нацеленным острием стрелы

Кукушки тревожный крик.

* * *

Там, куда улетает

Крик предрассветный кукушки,

Что там? - далекий остров.

* * *

Флейта Ацумори

Храм Сумадэра.

Слышу, флейта играет сама собой

В темной гуще деревьев.

* * *

От бухты Сума до бухты Акаси можно добраться пешком, так близко они друг от друга. Поэтому я сказал:

Улитка, улитка!

Покажи нам рожки,

Где Сума, где Акаси!

* * *

Провожу ночь на корабле в бухте Акаси

В ловушке осьминог.

Он видит сон - такой короткий

Под летнею луной.

СТИХИ ИЗ ПУТЕВОГО ДНЕВНИКА "ПО ТРОПИНКАМ СЕВЕРА"

* * *

Уступаю на лето свой дом

И ты постояльцев

Нашла весной, моя хижина:

Станешь домиком кукол^¹⁷³.

* * *

Весна уходит.

Плачут птицы. Глаза у рыб

Полны слезами.

* * *

На горе "Солнечного света"^¹⁷⁴

О священный восторг!

На зеленую, на молодую листву

Льется солнечный свет.

* * *

Погонщик! Веди коня

Вон туда, через поле!

Там кукушка поет.

* * *

Майские дожди

Водопад похоронили

Залили водой.

* * *

На старом поле битвы

Летние травы

Там, где исчезли герои,

Как сновиденье.

* * *

Тишина кругом.

Проникает в сердце скал

Легкий звон цикад.

* * *

Какая быстрина!

Река Могами^¹⁷⁵ собрала

Все майские дожди.

* * *

Трехдневный месяц

Над вершиною "Черное крыло"

Прохладой веет.

* * *

Там, где родится поток^¹⁷⁶,

Низко склонилась ива:

Ищет ледник в земле.

* * *

"Ворота прилива".

Омывает цаплю по самую грудь

Прохладное море.

* * *

Жар солнечного дня

Река Могами унесла

В морскую глубину.

* **

Бушует морской простор!

Далеко, до острова Садо,

Стелется Млечный Путь^¹⁷⁷.

* * *

В гостинице

Со мной под одной кровлей

Две девушки... Ветки хаги в цвету

И одинокий месяц.

* * *

Как пахнет зреющий рис!

Я шел через поле, и вдруг -

Направо залив Арисо^¹⁷⁸.

* * *

Перед могильным холмом рано умершего поэта Иссё^¹⁷⁹

Содрогнись, о холм!

Осенний ветер в поле -

Мой одинокий стон.

* * *

Красное-красное солнце

В пустынной дали... Но леденит

Этот ветер осенний.

* * *

Местность под названием "Сосенки"

"Сосенки"... Милое имя!

Клонятся к сосенкам на ветру

Кусты и осенние травы.

* * *

Шлем Санэмори^¹⁸⁰

О, беспощадный рок!

Под этим славным шлемом

Теперь сверчок звенит.

* * *

Расстаюсь в пути со своим учеником

Отныне иду один.

На шляпе надпись: "Нас двое"...

Я смою ее росой.

* * *

Белее белых скал^¹⁸¹

На склонах Каменной горы

Осенний этот вихрь!

* * *

Хотел бы я двор подмести

Перед тем, как уйти... Возле храма

Ивы листья роняют свои.

* * *

Расставаясь с другом

Прощальные стихи

На веере хотел я написать,

В руке сломался он.

* * *

Волна на миг отбежала.

Среди маленьких раковин розовеют

Лепестки опавшие хаги.

СЦЕПЛЕННЫЕ СТРОФЫ (РЭНКУ)^¹⁸² ИЗ ПОЭТИЧЕСКОГО СБОРНИКА "СОЛОМЕННЫЙ ПЛАЩ ОБЕЗЬЯНЫ"

I^¹⁸³

В городе нечем вздохнуть.

Бродят душные запахи...

Летней ночи луна.

(Бонтё^¹⁸⁴)

"Жарко! Жарко! Нет сил..."

Голоса у каждых ворот.

(Басё)

III^¹⁸⁵

В разгаре еще на полях

Вторая прополка риса,

А колос уже налился.

(Басё)

Усталый крестьянин стряхнул

С рыбешки сушеной пепел.

(Бонтё)

V^¹⁸⁶

Здесь, как на чудо, глядят

На серебряную монету...

Глухая харчевня в горах.

(Басё)

Вот уж совсем не к месту! -

У парня длинный кинжал.

(Кёрай)^¹⁸⁷

VII

Вдруг выпрыгнет в темноте

Вспугнутая лягушка

Из чащи спутанных трав.

(Бонтё)

VIII

Сбиравшая травы женщина

Роняет из рук фонарь.

(Басё)

IX^¹⁸⁸

От мира она отреклась

В те дни, когда набухали

На вишне бутоны цветов.

(Кёрай)

Как тягостно жить зимою

На дальнем морском берегу!

(Бонтё)

XI^¹⁸⁹

Кажется, стал бы глотать

Рыбу вместе с костями

Этот иссохший старик.

(Басё)

XII

Привратник в дворец обветшалый

Юношу тайно впустил.

(Кёрай)

XIII^¹⁹⁰

Ширмы упали вдруг...

Неопытные служанки

Толкнули их невзначай.

(Бонтё)

XIV

Какая убогая баня!

Циновки на грубом полу.

(Басё)

Летучие семена

Осенних трав рассыпает

Холодный вечерний вихрь.

(Кёрай)

XVI

Озябший бонза спешит

Скорее в храм воротиться.

(Бонтё)

XVII

Печально бредет поводырь,

К своей обезьяне привязан...

Осенняя светит луна.

(Басё)

XVIII

"О, если б хоть мерку риса

Для подати мне собрать!"

(Кёрай)

XIX

Пять-шесть живых деревец

Переброшены через лужу...

На топких полях вода.

(Бонтё)

Прохожий в белых носках

Забрызган черной грязью.

(Басё)

XXI

Меченосцы шумной толпой

Подгоняют коня господина.

Как быстро пронесся конь!

(Кёрай)

XXII

Расплескалась из ведра вода

У мальчиков-подмастерьев.

(Бонтё)

XXIII

Дом покупателя ждет.

Рогожи в дверях и окнах...

Но старый колодец хорош!

(Басё)

XXIV

Среди травы багровеет

Созревшего перца стручок.

(Кёрай)

XXV

В ярком сиянье луны

Сандалии из соломы

С тихим шорохом кто-то плетет.

(Бонтё)

XXVI

Из халата блох выбивает

На дворе одинокий вдовец.

(Басё)

XXVII

Громко хлопнула вдруг

Крышка на крысоловке.

А в доме - и крысы нет!

(Кёрай)

XXVIII

У сломанного сундука

Верх давно отвалился...

(Бонтё)

XXIX

Открыта ветрам и дождю,

Стоит убогая хижина...

Недолговечный приют!

(Басё)

XXX

Венец одинокой жизни -

Создан изборник стихов!

(Кёрай)

XXXI

Старик перечел стихи.

Дрогнули воспоминанья...

Сколько раз он любил!

(Бонтё)

XXXII

Конец один для поэта:

Нищета в закоулке глухом...

(Басё)

XXXIII^¹⁹¹

Отчего - и сам не поймет! -

Глотает он жидкое варево,

А слезы в горле стоят...

(Кёрай)

XXXIV

В доме, где нет хозяина,

Так широк опустевший пол!

(Бонтё)

XXXV

Почесывая ладонь,

Сидит одинокий сторож

В тени вишневых цветов.

(Басё)

XXXVI

Не зыблется легкая дымка...

Сон затуманил глаза.

(Кёрай)

РАНРАН^¹⁹²

* * *

Осенний дождь во мгле!

Нет, не ко мне, к соседу

Зонт прошелестел.

ГОНСУЙ^¹⁹³

* * *

Смолк осенний вихрь.

Все, что от него осталось, -

Дальний шум волны.

САМПУ^¹⁹⁴

* * *

Майские дожди!

Заплыла лягушка

В дом через порог.

* * *

Падавший с вечера снег

Утром в дождь обратился?

Это вина весны!

* * *

Ждут птенцы в гнезде.

Жаворонок залетел

Слишком высоко.

КЁРАЙ^¹⁹⁵

* * *

Как же это, друзья?

Человек глядит на вишни в цвету,

А на поясе длинный меч!

* * *

На смерть младшей сестры

Увы, в руке моей,

Слабея неприметно,

Погас мой светлячок.

* * *

Какая прохлада!

Сквозь набежавший ливень •

Закатное солнце.

* * *

Расстаюсь с другом на горной дороге

Наверно, руки твои

Смешались с высокой травою

И машут мне издали вслед.

* * *

Жжет мне сверканьем глаза

Все - и деревья и камни...

Вновь после ливня жара!

* * *

Пахарь мотыгою бьет...

А кажется, он неподвижен

В дымке весенних полей.

* * *

"Да, да! Сейчас отворю!"

Я отозвался, а всё стучат...

Ворота в глубоком снегу!

* * *

Летний день померк.

Лысые вершины вереницей -

Кучевые облака.

ИССЁ^¹⁹⁶

* * *

Видели всё на свете

Мои глаза - и вернулись

К вам, белые хризантемы.

РАНСЭЦУ^¹⁹⁷

* * *

Осенняя луна

Сосну рисует тушью

На синих небесах.

* * *

Тянется к северу

Вереница гусей^¹⁹⁸ вперемешку

С вереницей паломников.

* * *

Уволили старых слуг^¹⁹⁹.

Как сильно разлука с ними

Печалит сердца детей!

* * *

Первый день в голу.

Воробьи ведут на солнце

Длинный разговор.

* * *

Цветок... И еще цветок...

Так распускается слива,

Так прибывает тепло.

* * *

Свет этой яркой луны

Оголил, как темя монаха,

Море, холмы и поля.

* * *

Я в полночь посмотрел:

Переменила русло

Небесная река.

* * *

Набежавшая волна

Моет уходящую...

Как прохладно на реке!

* * *

Предсмертная песня

Вот листок упал,

Вот другой летит листок

В вихре ледяном.

РИЮ^²⁰⁰

* * *

Сквозь урагана рев,

Когда дрожит вся кровля,

Цикады слышен звон...

ЯСУЙ^²⁰¹

* * *

Пускай озимых ростки

Щипали вы, гуси дикие,

Но грустно сказать вам "прости!".

КЁРОКУ^²⁰²

* * *

Провел я как-то ночь

В опочивальне князя...

И все равно продрог.

* * *

Звучат голоса и там -

Над белыми облаками.

Это жаворонки поют.

* * *

Уток звонкий крик

Замок окружил кольцом.

Забелел рассвет.

КИКАКУ^²⁰³

* * *

Яркий лунный свет!

На циновку тень свою

Бросила сосна.

* * *

Мошек легкий рой

Вверх летит - плавучий мост

Для моей мечты.

* * *

Вишни в весеннем цвету

Не на далеких вершинах гор -

Только в долинах у нас.

* * *

Нищий на пути!

Летом вся его одежда -

Небо и земля.

* * *

Ко мне на заре в сновиденье

Пришла моя мать... Не гони ее

Криком своим, кукушка!

* * *

Вот глупый соловей!

Он принял за тенистый лес

Бамбуковый плетень.

* * *

Ливень хлынул потоками.

Кого не обрадует свежесть цветов,

Тот - в мешке сухая горошина.

* * *

Первую песню весны

Поет соловей, повиснув

На ветке вниз головой.

* * *

Быстрая молния!

Сегодня сверкнет на востоке,

Завтра на западе...

* * *

Качается, качается

На листе банана

Лягушонок маленький.

* * *

Устали стрекозы

Носиться в безумной пляске.

Ущербный месяц.

* * *

А ведь раньше не было

Возле Фудзи этих гор!^²⁰⁴

Ясный вечер осени.

* * *

Ливень водопадом!

С громким кряканьем у дома

Утки заметались.

* * *

Что это? Только сон?

Или вправду меня закололи?

След укуса блохи.

* * *

Камнем бросьте в меня!

Ветку цветущей вишни

Я сейчас обломил.

* * *

Туманится диск луны...

Два круга мерцают в тени ветвей:

Филин в мутных очках.

* * *

Как рыбки красивы твои!

Но если бы только, старый рыбак,

Ты мог их попробовать сам.

* * *

Посланный сперва

Ветку вишен отдал мне,

А письмо потом.

* * *

Я - светлячок полуночный.

Мне слаще всего полынь

У хижины одинокой.

* * *

Падает первый снег.

Я б насыпал его на поднос,

Все бы глядел да глядел.

* * *

Сливы аромат!

От лачужки нищего

Глаз не отвести.

* * *

Слушая строгий укор,

Опустила девушка голову,

Словно мак вечерней порой.

* * *

Это мой собственный снег!

Каким он кажется легким

На плетеной шляпе моей!

* * *

Середина ночи...

Брошена на льду, чернеет

Старая лодчонка.

* * *

Какая долгая жалоба!

О том, что кошка поймала сверчка,

Подруга его печалится.

* * *

Холодная зима.

В пустынном поле пугала -

Насесты для ворон.

* * *

Все его ненавидят,

А он живет да живет,

Словно зимняя муха.

* * *

Песня скорби

Звенят осенние цикады...

Но даже сонный храп его

Нам больше никогда не слышать.

* * *

Заплатила дань

Земному и затихла,

Как море в летний день.

* * *

Дня не пройдет весной^²⁰⁵,

Чтоб колокол не продали

В городе Эдо.

* * *

С треском шелка разрывают

В лавке Этигоя...

Летнее время настало!

* * *

Свет зари вечерней!

На затихшей улице

Бабочки порхают.

* * *

Давайте сад поливать,

Пока насквозь не промокнут

Цикады и воробьи.

* * *

Спрячься, как в гнездышке,

Здесь, у меня под зонтом,

Мокрая ласточка!

* * *

Тяжелые створки ворот

Давно на замок закрыты.

Луна в морозную ночь!

* * *

В годовщину смерти Басё

Прошло уж десять лет,

А кажется, вчера его не стало.

Плакучей ивы тень!

* * *

Оскалив белые зубы,

Обезьяна хрипло кричит.

Луна встает над горою.

* * *

Утренняя звезда!

Нет среди вишен покоя

Облачку на горе.

* * *

Уплыли далеко ввысь

От криптомерий нагорных

Осенние небеса.

ОНИЦУРА^²⁰⁶

* * *

Некуда воду из ванны

Выплеснуть мне теперь...

Всюду поют цикады!

* * *

Паутина на ветке!

Вновь пахнуло жарой на меня

В этой летней роще.

* * *

Не из обычных людей

Тот, которого манит

Дерево без цветов.

* **

Осень вернулась вновь,

Но дитя не сидит на коленях моих.

Одинокий, гляжу на луну.

* * *

Скелеты свои

Люди в шелка завернули.

Глядят на цветы.

ДЗЁСО^²⁰⁷

* * *

На зубец горы

С шумом стая опустилась

Перелетных птиц.

* * *

И поля и горы -

Снег тихонько все украл.

Сразу стало пусто!

* * *

Снега холодней,

Серебрит мои седины

Зимняя луна.

* * *

С неба льется лунный свет!

Спряталась в тени кумирни

Ослепленная сова^²⁰⁸.

* * *

Дятел стучит и стучит,

Ищет сухое дерево

Среди вишневых цветов.

* * *

Листья потонули.

Там они, на самом дне,

Устилают камни.

идзэн^²⁰⁹

* * *

Все глубже осенняя ночь.

Млечный Путь разгорается ярче

Над черной водою полей^²¹⁰.

* * *

Алый цветок водяной

Ударом серпа срезаю

Меж набегающих волн.

* * *

Дрожат у коня на хвосте

Весенние паутинки...

Харчевня в полуденный час.

БОНТЁ^²¹¹

* * *

"Нижний город" в Киото^²¹²...

Ночью посыпался дождь

На груды свежего снега.

* * *

Я шел по мосткам, и вдруг

Там, в глубине потока,

Сквозят водяные цветы.

* * *

Облака в осеннем небе!

Верхние летят на юг,

Нижние спешат на север.

* * *

Не успели крикнуть: "Постой!" -

Как уже продавца карасей не видать.

Густо сыплется снег.

* * *

Молодая павлония!

Три листка облетят -

Донага разденется.

* * *

Вижу в лучах зари:

Набок склонились фиалки.

Это работа крота.

* * *

Какая длинная-длинная,

Бесконечная лента реки

По снежной равнине тянется!

* * *

Месяц на небе,

Один ты на свете товарищ

Бушующей буре.

* * *

Плывет гряда облаков...

Как бережно светлую луну

Она несет на себе!

* * *

Гуси пролетные!

И вы обратились в сумрак

Весеннего вечера.

* * *

Прохладой дышу в пути.

Нет ни изнанки, ни верха

У летней одежды моей.

КАКЭЙ^²¹³

* * *

Бушует осенний вихрь!

Едва народившийся месяц

Вот-вот он сметет с небес.

* * *

Изваяние Будды

Молнии беглый свет!

Будды лицо озарилось

В темной дали полей.

* * *

Кружит осенний вихрь.

Как дрожит, как трепещет

Каждый листок на плюще!

ХОКУСИ^²¹⁴

* * *

После пожара

Все сгорело дотла...

Но, по счастью, вишневый цвет

Уже облетел в саду.

сико^²¹⁵

* * *

О кленовые листья!

Крылья вы обжигаете

Пролетающим птицам.

* * *

Как я завидую тебе!

Ты высшей красоты достигнешь

И упадешь, кленовый лист!

РОКА^²¹⁶

* * *

Гложет бродячий кабан

Молодые побеги бамбука.

Хижина в дальних горах.

ОЦУЮ^²¹⁷

* * *

Уходящая осень

Красные листья кленов

По пути рассыпает.

ТИЁ^²¹⁸

* * *

За ночь вьюнок обвился

Вкруг бадьи колодца...

У соседа воды возьму!

* * *

Удочка в руке.

Чуть коснулась лески

Летняя луна.

* * *

Над волной ручья

Ловит, ловит стрекоза

Собственную тень.

* * *

На смерть маленького сына

О мой ловец стрекоз!

Куда в неведомой стране

Ты нынче забежал?

* * *

Полнолуния ночь!

Даже птицы не заперли

Двери в гнездах своих.

* * *

Роса на цветах шафрана!

Прольется на землю она

И станет простой водою...

* * *

Сочиняя стихи^²¹⁹

Пока повторяла я:

"О кукушка, кукушка!" -

Рассвет уже наступил.

* * *

О светлая луна!

Я шла и шла к тебе,

А ты все далеко.

* * *

Только их крики слышны.

Белые цапли невидимы

Утром на свежем снегу.

* * *

Вспоминаю умершего ребенка

Больше некому стало

Делать дырки в бумаге окон.

Но как холодно в доме!

* * *

Какой приют веселый -

Нищего постель!

Всю ночь поют цикады.

* * *

Спящий мотылек!

Что увидел он во сне?

Крыльями взмахнул.

* * *

Я и забыла,

Что накрашены губы мои.

Чистый источник!

* * *

Сливы весенний цвет

Дарит свой аромат человеку,

Тому, кто ветку сломал.

НЕИЗВЕСТНЫЙ АВТОР

* * *

Перед казнью^²²⁰

Я сейчас дослушаю

В мире мертвых до конца

Песню твою, кукушка!

РЁТА^²²¹

* * *

Где же светлячки?

От людской погони

Скрылись на луне.

* * *

Осенняя луна.

О, если б вновь родиться

Сосною на горе!

ТАЙГИ^²²²

* * *

Качелей легкий взлет!

Привет от милой льется

С небесной высоты.

* * *

Как соловей поет,

Как будто прутьев клетки

Не видит пред собой.

* * *

Пчелы гневно погнались

За прохожим человеком -

И опять летят к цветам.

ТАЙРО^²²³

* * *

Холодный горный ключ.

На дне блестят монеты:

Их путник обронил.

ФУХАКУ^²²⁴

* * *

Как ноги сполоснуть?

Я замутить не смею

Прозрачную волну.

БУСОН^²²⁵

* * *

Воздушный змей в вышине.

А только вчера маячил

На том же месте другой.

* * *

На горной заставе

Такая маленькая жаровня.

Весенний холод.

* * *

Зал для заморских гостей

Тушью благоухает...

Белые сливы в цвету.

* * *

Печальный аромат!

Цветущей сливы ветка

В морщинистой руке.

* * *

Весенний брызжет дождь.

Отблески фонарика

На рукаве Цуна.

* * *

Тихий весенний дождь.

Ракушки на маленькой отмели

Он еле-еле смочил.

* * *

Поет соловей!

Как он раскрыл широко

Маленький клюв!

* * *

От этой ивы

Начинается сумрак вечерний.

Дорога в поле.

* * *

Луна сквозь дымку...

Лягушки пруд замутили.

Где вода? Где небо?

* * *

К западу лунный свет

Движется. Тени цветов

Идут на восток.

* * *

Долгие дни весны

Идут чередой...Я снова

В давно минувшем живу.

* * *

Комья свежей земли.

Льется на полевых улиток

Безучастный дождь.

* * *

В далекой деревушке

Звонко лает пес

На захожего торговца.

Персики в цвету!

* * *

Ночью ласточек крик.

Люди гонят и бьют змею...

Хижина в селе.

* * *

Крыльями шурша,

Из чертога золотого

Ласточка летит.

* * *

Крестьянин мотыгой бьет...

А возле храма, за рощей,

Колокол мерно звонит.

* * *

Жаворонок на заре.

Из-под рукава доспеха

Смотрит самурай.

* * *

Улетает стая гусей.

В каждом рисовом поле, в каждом

Затуманился круг луны.

* * *

Льет весенний дождь!

По пути беседуют

Зонтики мино.

* * *

Высек кремнем огонь,

И вдруг в глубине колодца

Лягушки отозвались.

* * *

Юным вельможей

Оборотилась лисица...

Весенний вечер.

* * *

На празднике кукол

Коротконосая кукла...

Верно, в детстве мама ее

Мало за нос тянула!

* * *

Вот из ящика вышли...^²²⁶

Разве ваши лица могла я забыть?

Пара праздничных кукол.

* * *

Море весною

Зыблется тихо весь день,

Зыблется тихо...

* * *

Оттуда, где моря простор,

Светит весеннее солнце.

Вишни в цвету на горах!

* * *

Нет в Ёсино воров!

Цветущей вишни ветку

Никто не украдет.

* * *

Они прошли, дни весны,

Когда звучали далекие

Соловьиные голоса.

* * *

Весна уходит,

Но в нерешительности медлят

Поздние вишни.

* * *

Грузный колокол.

А на самом его краю

Дремлет бабочка.

* * *

Конец весенней поре.

Какой тяжелою стала

Лютня в моих руках!

* * *

Цветы сурепки вокруг.

На западе гаснет солнце,

Луна на востоке встает.

* * *

Летняя ночь коротка!

Засверкали на гусенице

Капли рассветной росы.

* * *

Сурепка в поле цветет...

Сегодня не видно было китов.

Темнеет морская даль.

* * *

Смена одежды с наступлением лета

Скрылись от господского меча...

О, как рады юные супруги

Легким платьем зимнее сменить!

* * *

Майские ливни долгие...

Возле большого потока

Два маленьких-маленьких домика.

* * *

Набежавшие волны

Моют голени синей цапли.

Ветерок вечерний.

* * *

В пору весенних ливней,

О, какой она страшной стала,

Безымянная речка!

* * *

Прорезал прямою чертой

Небеса над Хэйанской столицей

Кукушки кочующий крик.

* * *

Там, на вершине горы,

Замок белеет могучий

Над молодою листвой.

* * *

Змея сразив мечом,

Герой идет по долине

В тени молодой листвы.

* * *

Я поднялся на холм,

Полон грусти, - и что же:

Там шиповник в цвету!

* * *

Лишь вершину Фудзи

Под собой не погребли

Молодые листья.

* * *

С этой и с той стороны

Шум водопадов слышится

Сквозь молодую листву.

* * *

Чуть забрезжил рассвет.

Ускользнув от бакланов, играют

Рыбы в мелкой воде.

* * *

Хорошо по воде брести

Через тихий летний ручей

С сандалиями в руке.

* * *

Каменщик стучит.

Огненные искры

По ручью плывут.

* * *

Два или три лепестка

Друг на друга упали...

Облетает пион.

* * *

Иду, иду без конца!

Отдых - и снова иду, иду

В просторе летних лугов.

* * *

О, какая жалость!

Этот храм я миновал,

Там цветут пионы!

* * *

Коротка ты, летняя ночь!

Проплывают меж тростников

Пены легкие пузырьки.

* * *

Уходят сразиться друг с другом

Двое монахов-разбойников,

В летней траве исчезая...

* * *

"Форель в подарок вам!" -

Стучит глухою ночью

В ворота рыболов.

* * *

На мелеющей летней реке

Вниз по реке плывут

Форели, - и все выше

Растут отроги гор.

* * *

Статуя князя преисподней^²²⁷

Так ярко алеет рот

У князя Эмма, как будто

Он выплюнуть хочет пион.

* * *

Если двое зачерпнут

Каждый по одной пригоршне,

Замутится ручеек.

* * *

Прохладой веет ночь!

По тени собственной ступаю

На отмели речной.

* * *

Дрожит от подземных толчков

Переносной алтарь монаха...

Отдых на летнем лугу!

* * *

Прохладный ветерок.

Колокола покинув,

Плывет вечерний звон.

* * *

Старый колодец в селе.

Рыба метнулась за мошкой.

Темный всплеск в глубине.

* * *

Ливень грозовой!

За траву чуть держится

Стайка воробьев.

* * *

Под москитным пологом

Выпустил я светлячков...

Сразу стало весело.

* * *

Возле самой дороги

Расцвели под ночным дождем

Брошенные кувшинки.

* * *

Зеленую сливу

Красавица надкусила...

Нахмурила брови.

* * *

Тихий звон комаров -

Каждый раз, когда облетает

Жимолости цветок.

* * *

С лаем набросились псы.

Спешит по пустынной улице

Прохожий на праздник Бон.

* * *

Скоро зайдет луна,

Пятеро неутомимых

Пляшут еще на лугу.

* * *

"И как я мог проиграть!" -

Всю ночь борец побежденный

Устало бормочет во сне.

* * *

Луна так ярко светит!

Столкнулся вдруг со мной

Слепец - и рассмеялся...

* * *

Ладанка льет аромат.

Сколько неявного очарованья

В девушке глухонемой.

* * *

Разбойничий атаман

И тот, наверно, песню сложил

В такую ночь о луне!

* * *

В зените луна.

По нищенской улице

Я тихо бреду.

* * *

Лампу зажгли в потемках..

Вдруг потеряли свой цвет

Желтые хризантемы.

* * *

Любитель цветов!

Ты стал неприметно

Рабом хризантем.

* * *

Выпала роса,

И на всех колючках терна

Капельки висят.

* * *

Нынче опять - в третий раз -

Поминальный фонарь я повесил.

Каплет с него роса.

* * *

Возле ручья, воспетого поэтом Сайгё

Ива опала,

Ручей иссох,

Голые камни...

* * *

Там и тут,

Там и тут вальки стучат,

Там и тут.

* * *

Осенний ветреный день!

Распевают песни в харчевне

Лесорубы и рыбаки.

* * *

С запада ветер летит,

Кружит, гонит к востоку

Ворох опавшей листвы.

* * *

Едва в долину сошел.

На брови осенним холодом

Вершина горы легла

* * *

Скоро ли друг мой придет?

Слышу шаги в отдаленье.

Палый лист зашуршал.

* * *

Вспугнутый вор

Убегает по крыше...

Ночь холодна!

* * *

Грустное время!

Леску удочки натянул

Осенний ветер.

* * *

Любовь старика.

Только он думал: "Забуду".

Осенний дождь.

* * *

"Буря началась!" -

Грабитель на дороге

Предостерег меня.

* * *

Осенний ветер

Мелкие камни бросает

В колокол храма.

* * *

Тонкие струйки сбегают

На корни камфарного дерева.

Осенний дождь моросящий.

* * *

Воет осенний вихрь.

Вдруг тяжело споткнулся

Конь на обратном пути.

* * *

Увядший осенний луг.

Сколько репьев прицепилось

К хвосту моего коня!

* * *

Луна все таяла, таяла...

Совсем ей пришел конец.

Как ночью безлунной холодно!

* * *

Осень. Я занемог.

Но, может быть, нынешний вечер

Завтра мне станет мил.

* * *

Горный ручей

Бежал все тише, все тише...

Ледок на дне.

* * *

Холод до сердца проник:

На гребень жены покойной

В спальне я наступил.

* * *

Скрежет пилы -

О, бедность, бедность! -

В полночь зимой.

* * *

Птичку грызет

Белка летяга

На зимнем лугу.

* * *

На две деревушки

Одна лавчонка ростовщика.

Зимняя роща.

* * *

Большой снегопад!

Скоро закроют заставу,

Близится ночь.

* * *

Луна сияет в зимней роще.

Я, глядя на нее, забыл

О поэтической печали.

* * *

На старом пруду

Две уточки... Зорко глядит

Хорек в камышах.

* * *

Унылый сумрак.

Солнце спряталось между камнями

На мертвом поле.

* * *

Водяные птицы!

На земле два паланкина

В облетевшей роще.

* * *

На одре болезни

Марево белых цветов...

Только так - приходит теперь

Каждый рассвет ко мне.

КЁТАЙ^²²⁸

* * *

Лист летит на лист,

Все осыпались, и дождь

Хлещет по дождю.

КИТО^²²⁹

* * *

Я встретил гонца на пути.

Весенний ветер, играя,

Раскрытым письмом шелестит.

* * *

Ливень грозовой!

Замертво упавший,

Оживает конь.

* * *

Идешь по облакам,

И вдруг на горной тропе

Сквозь дождь - вишневый цвет!

ГЭККЁ^²³⁰

* * *

По выгоревшим полям

Тянется вдаль бесконечно

Сухое русло реки...

ХЯКУТИ^²³¹

* * *

Из нашего села

Корову, что я продал,

Уводят сквозь туман

ИССА^²³²

* * *

Воробышек-дружок!

Прочь с дороги! Прочь ; дороги!

Видишь, конь идет.

* * *

В стране моей родной

Цветет вишневым цветом

И на полях трава!

* * *

Так кричит фазан,

Будто это он открыл

Первую звезду.

* * *

Стаял зимний снег.

Озарились радостью

Даже лица звезд

* * *

Чужих меж нами нет!

Мы все друг другу братья

Под вишнями в цвету.

* * *

Смотри-ка, соловей

Поет все ту же песню

И пред лицом господ!

* * *

Как вишни расцвели!

Они с коня согнали

И князя-гордеиа.

* * *

Пролетный дикий гусь!

Скажи мне, странствия свои

С каких ты начал лет?

* * *

Вновь прилети весной!

Дом родной не забудь,

Ласточка, в дальнем пути!

* * *

Нынче - как вчера...

Над убогой хижиной

Стелется туман.

* * *

О цикада, не плачь!

Нет любви без разлуки

Даже для звезд в небесах.

* * *

Стаяли снега, -

И полна вдруг вся деревня

Шумной детворой!

* * *

Укрывшись под мостом,

Спит зимней снежной ночью

Бездомное дитя.

* * *

Ах, не топчи траву!

Там светлячки сияли

Вчера ночной порой.

* * *

Вот выплыла луна,

И самый мелкий кустик

На праздник приглашен.

* * *

Верно, в прежней жизни

Ты сестрой моей была,

Грустная кукушка...

* * *

Дерево - на сруб...

А птицы беззаботно

Гнездышко там вьют!

* * *

Я прилег в тени.

За меня толчет мой рис

Горный ручеек.^²³³

* * *

Ветки слив в цвету!

Сноп лучей луна бросает:

"Эту укради!"

* * *

Стаи диких гусей на жнивье...

И сегодня вновь не дочтемся

Мы в нашей деревне людей.

* * *

О, с какой тоской

Птица из клетки глядит

На полет мотылька!

* * *

По дороге не ссорьтесь,

Помогайте друг другу, как братья,

Перелетные птицы!

* * *

На смерть маленького сына

Наша жизнь - росинка.

Пусть лишь капелька росы

Наша жизнь - и все же...

* * *

О, если б осенний вихрь

Столько опавших листьев принес,

Чтобы согреть очаг!

* * *

Красная луна!

Кто владеет ею, дети,

Дайте мне ответ!

* * *

Тихо, тихо ползи,

Улитка, по склону Фудзи

Вверх, до самых высот!

* * *

В зарослях сорной травы,

Смотрите, какие прекрасные

Бабочки родились!

* * *

Я наказал ребенка,

Но привязал его к дереву там,

Где дует прохладный ветер.

* * *

Большой Будда в Камакура^²³⁴

Будда в вышине!

Вылетела ласточка

Из его ноздри.

* * *

Роса так быстро исчезла,

Как будто ей делать нечего

В нашем нечистом мире.

* * *

Не знаю, что за люди здесь,

Но птичьи пугала в полях -

Кривые все до одного!

* * *

Наблюдаю бой между лягушками

Эй, не уступай,

Тощая лягушка!

Исса за тебя.

* * *

Печальный мир!

Даже когда расцветают вишни.

Даже тогда...

* * *

Так я и знал наперед,

Что они красивы, эти грибы,

Убивающие людей!

* * *

Быстро полетели!

Крылья выросли у денег

На исходе года.

* * *

А сколько дней

Катился вниз этот плод хурмы

К подножью холма?

* * *

В Сотогахама^²³⁵

Знайте, отныне

Вы - дикие гуси Японии.

Спите спокойно!

* * *

Вишен цветы

Будто с небес упали -

Так хороши!

* * *

О да, я знаю, это по мне

Колокол вечерний звонит,

Но в тишине прохладой дышу.

* * *

Ой, не бейте муху!

Руки у нее дрожат...

Ноги у нее дрожат...

* * *

Олень лениво стряхнул

Бабочку со своей спины

И задремал опять.

* * *

Не гоните прочь

Овода, - он прилетел

Навестить цветы.

* * *

Муравьиная тропа!

Ты откуда к нам идешь?

Из-за облачной гряды?

* * *

Всем сердцем я чту,

Отдыхая в полдневный жар,

Людей на полях.

* * *

О, до чего мне стыдно

Слушать, лежа в тени,

Песню посадки риса!

Сканирование, распознавание, вычитка - Глюк Файнридера

1 И. Брагинский. Двенадцать миниатюр. М., "Художественная литература", 1976, с. 213.

2 "Восток". Сборник первый. "Литература Китая и Японии" М., "Academia", 1935, с. 242.

3 Сложил в первое утро весны. - Имеется в виду "риссюн" - начало астрономической весны, когда солнце достигает 315° небесного экватора. По современному солнечному календарю приходится примерно на 4 февраля.

4 Река "Голубой водопад" (Аотакигава) - приток реки Окигавы. Течет у подножия гор неподалеку от Киото.

5 О том, как во всех домах празднуют приход весны. - Молодыми соснами или ветками сосен принято украшать ворота дома в новогодний праздник (по лунному календарю переходящая дата). Новый год уже знаменует приход весны.

6 Дымка на морском побережье. - Старинный способ добывания соли состоял в том, что соль выпаривалась в котлах из морских водорослей.

7 Вспоминаю минувшее во время сбора молодых трав. - В седьмое утро нового года собирали на поле семь разных весенних трав и варили вместе с рисом. Согласно поверью, вкусивший это кушанье будет здоров целый год (семь считалось магическим числом).

8 Слива возле горной хижины. - Японская слива, Plumus mume Sieb. et Zucc. Ее ярко-алые цветы, распускающиеся в самом начале весны, отличаются сильным ароматом.

9 Сага - местность к западу от Киото, где находились чтимые буддийские храмы.

10 Приди же скорей... - Укоризна забывчивому другу.

11 Дикие гуси улетают в тумане. - Гуси весной улетают на север, многие гнездятся на материке.

12 Коси-но Накаяма - высокие горы, расположенные в северной области Коси (старинное название). Эта очень большая область занимала почти весь север острова Хонсю, через нее шел трудный путь.

13 Горы Ёсино (центральная часть префектуры Нара) славятся цветением вишен. С древних времен считались одним из красивейших пейзажей Японии. Вишни-сакура цветут примерно в апреле по новому стилю.

14 Разве не думал я... - Сердце как бы покидает поэта, отринувшего все земное. Оно улетает к вишням - символу земной красоты, но красота их недолговечна.

15 Кисараги (время надевания новых одежд) - старинное название второй луны года. При свете полной луны - то есть 15-го числа. Согласно буддийским легендам, в этот день скончался Будда Гаутама.

16 ...сановники Весеннего дворца... - Весенний дворец - резиденция наследника престола. В антологии "Госюивакасю" (1086 г.) есть танка, в которой говорится, что сановники Весеннего дворца "любуются вишней в цвету, словно это их достояние".

17 Сиракава (1053-1129) - стал императором в возрасте четырнадцати лет, отрекся от престола в 1072 г., но на протяжении последующих трех царствований занимался государственными делами. Изображается в этой танка как сильный правитель.

18 Горные розы (ямабуки) - Kerria japonica. Эти ярко-желтые цветы обычно растут на берегу реки.

19 Лягушки. - Лягушки воспеваются в классической японской поэзии начиная с древних времен. В предисловии к антологии "Кокинсю" говорится: "И когда слышится голос соловья, поющего среди цветов, или голос лягушки, живущей в воде, хочется спросить: что же из всего живого на земле не поет собственной песни?" (перевод А. Е. Глускиной). В данном стихотворении лягушки - символ существа, привязанного к нечистой юдоли, луна - образ высшего просветления.

20 Стихи, сочиненные в канун первого дня третьей луны. - Третья луна считалась началом календарного лета. В "Записках у изголовья" говорится, что прекрасней всего весной раннее утро, но здесь пальма первенства отдается последнему вечеру весны. Он кажется слишком коротким.

21 Цветы унохана в ночную пору. - Ранним летом распускаются белые гроздья пятилистковых диких цветов унохана (Deutria crenata). Живые изгороди из кустов унохана - обычная деталь сельского пейзажа. Во время их цветения обычно поет кукушка.

22 Стихи о кукушке. - Малая кукушка, Cuculus poliocephalus Latha. Очень любима в японской поэзии. Поэты стремились услышать ее пение, иногда бодрствуя до рассвета, потому что японская кукушка поет и ночью. О ней сложены легенды, она поет и в царстве мертвых.

23 Ямада-но хара - название места в провинции Исэ возле старинных синтоистских храмов.

24 Манит тебя померанец... - Померанец, точнее, мандарин, Citrus deliciosa Tenora. Цветы померанца сильно благоухают. Здесь простая сельская изгородь упомянута символически. Поэт просит своих столичных друзей не позабыть его.

25 Дожди пятой луны. - Эта сезонные дожди - одна из тем японской поэзии о природе.

26 Смотрю на луну в источнике. - Здесь луна - буддийский символ небесного света.

27 Кита-Сиракава - старинный дворец, расположенный в северном (дворцовом) районе в Киото.

28 Равнина Миягино - славится в японской поэзии красотой осенних трав и бело-розовых цветов кустарника хаги (леспедецы). Находится на севере Хонсю возле города Сэндай.

29 Крики первых прилетных гусей. - Гуси прилетают осенью в Японию зимовать.

30 Гора Огура возле Киото славится осенними кленами. На смену багряным листьям пришла луна.

31 Сочинил в храме Сориндзи... - Храм этот стоял на Восточной горе в окрестностях Киото. Возле этого храма находился луг, прославленный красотой своих осенних цветов омина-эси (патриния).

32 Побережье вдоль гавани Нанива было тогда пустынным местом. Ныне там расположен город Осака.

33 Страна Цу - старинное название провинции, иначе Сэт-цу. Считается, что в этой танка символически выражена тоска по безвозвратно ушедшей эпохе. В антологии "Гюсюивакасю" содержится танка:

Людям чуткой души

Хотел бы я сейчас показать

Этот весенний вид

Возле залива Нанива

В дальней стране Цу.

34 Из десяти песен о непостоянстве бытия. - Считается, что цикл этот, входящий в состав "Ста песен", был создан Сайгё в молодости, до его пострижения в монахи.

35 Когда я посетил Митиноку... - Митиноку - старинное название северного края, включавшего в себя пять провинций. Санэката-асон... - Асон - почетное звание аристократа; тюдзё - военачальник второго ранга. Санэката-асон был сослан на север после ссоры с одним из могущественных сановников из правящего рода Фудзивара. Умер в изгнании. Трава сусуки (мискант) - имеет вид высоких метелок. Одна из осенних трав. Единственный памятный дар. - Существует японский обычай перед смертью завещать своим друзьям памятные дары.

36 Застава Сиракава - находилась на пути из Хэйана на север. Поэт Ноин (988-1050) сложил здесь знаменитое стихотворение:

Когда покидал я столицу,

Дорожным товарищем моим

Была осенняя дымка.

Но ветер осени свищет теперь

Над заставою Сиракава.

37 Адзума - старинное название для восточных провинций. Поэт глядит на восток в ожидании восхода луны, но вспоминает, что друг его находится там за горами, и вместо радости чувствует печаль.

38 Сочинено мною, когда на горе Коя... - гора Коя находится в префектуре Вакаяма. Еще в IX в. на ней был возведен монастырь буддийской секты Сингон.

39 Вершины жизни моей -// Сая-но Накаяма. - Горы, знаменитые в японской поэзии. Находятся в префектуре Сидзуока. Сайгё перешел через них в молодости и вновь совершил этот путь в семьдесят лет; между этими двумя путешествиями прошла целая жизнь.

40 "Старое селенье" - то есть: родина. Сайгё вспоминает столицу Хэйан, некогда столь цветущую, а теперь заброшенную, заросшую травой.

41 "Воронья шапка" стрелка - церемониальная шапка стрелка треугольной формы из черного шелка или бумаги, надевалась на лоб.

42 Взирая на картины, изображающие ад. - Во времена Сайгё славились картины, изображающие ад, на стене храма Тёракудзи в Киото. Эти картины, созданные художником Косэ Хиротака, не сохранились. Однако до наших времен дошел свиток XII в., где изображены ужасы буддийского ада.

43 Редких счастливцев удел. - Согласно буддийскому учению, нелегко стать человеком в цепи перевоплощений. Этот счастливый удел достается немногим существам; человек может достичь нирваны, низшим существам это не дано.

44 Заграды рогатые копья... - Копья в виде двузубца или трезубца выставлялись вперед для заграждения против наступающего врага.

45 Меч с когтями железными... - род средневекового оружия.

46 Область ада, где, "набросив веревку с черной тушью..." - Такой веревкой помечали деревья, назначенные на сруб. Гора Сидэ - гора смерти.

47 Микава-но нюдо. - Возможно, имеется в виду поэт из аристократов, один из составителей антологии "Кинъёсю" ("Собрание золотых листьев"; 1124 г.). Постригся в монахи и стал известным буддийским вероучителем. Побывал в Китае.

48 ...в направлении Пса и Вепря... - Пес и Вепрь - циклические знаки, служащие для обозначения времени и сторон света: здесь северо-западное направление. Тюин-содзу. - Неизвестно, о ком идет речь; содзу - буддийский священнослужитель высокого ранга.

49 Канга - род деревянной колодки.

50 Знает шесть кругов бытия... - или дорог бытия. Душа в круговороте жизни и смерти странствует по шести дорогам: три из них хорошие, а три дурные. Душа может переселиться в человека, в демона (асура), подняться на небеса. Или же ей грозит страшная дорога вниз. За свои грехи она может попасть в ад, воплотиться в животное или в "голодного черта". На упомянутом свитке XII в. изображены грешные души, терзаемые голодом. Это, по сути дела, страшные картины действительности, с необычайной силой, выразительно и реально изображенные художником.

51 Плот из боевых коней. - Коней при переправе связывали вместе, воины брались за руки и так переправлялись вместе, поддерживая более слабых. Подобные эпизоды встречались в народном героическом эпосе. Сайгё в своих стихах о войне близок к народным певцам того времени.

52 Однажды во дворце принцессы Дзёсанмон-ин... . - Эта принцесса была дочерью государя Тоба. Ее придворная дама Хёэ-но цубонэ была талантливой поэтессой и обменивалась стихами с Сайгё. Во время того эпизода, о котором повествует Сайгё, ему было шестьдесят семь лет, поэтесса была несколько старше. Когда на поэтическом собрании сочиняли рэнга, Хёэ-но цубонэ создала строфу о войне. Тема была неканоническая, и никто из поэтов не мог придумать продолжение. Завершить танка мог лишь один Сайгё. Конечно, читать ее можно и в обратном порядке, то есть сначала трехстишие, лишь тогда получится танка, обычная по своей форме.

53 "Ледяной клинок" - особым образом закаленная сталь. Серповидный месяц холодно освещает ужасное зрелище. Чтобы убивать людей, надо сначала умертвить собственное сердце. Блеск меча, зажатого в руке, для воина - единственный свет.

54 О том, каково на сердце... - Согласно буддийским легендам, между земным и загробным миром лежит "Срединное пространство", пустое и темное, где душа умершего блуждает семьдесят семь дней и ночей, пока не достигнет обители мертвых.

55 Сложил стихи о "прозрении истинного сердца". - Танка эта завершает антологию "Синкокинсю". После долгих скитаний в стихах поэта торжествует тема луны - то есть вечной истины, и слово "конец" в книге и человеческой жизни теряет свое мрачное значение. Такова, как полагают, была мысль составителя антологии.

56 Фудзивара Садаиэ (Тэйка; 1162-1241) - поэт и теоретик поэтического искусства. Сын Фудзивара Тосинари он с юных лет начал изучение поэзии, ранние его творческие опыты были включены отцом в разные антологии того времени. Развивал принцип "югэн", а также модный в то время стиль "усинтай", создавая стихи, проникнутые изысканной красотой и грустью. Один из редакторов "Синкокинсю", а также создатель прославленной в свое время поэтической антологии "Синтёкусэнвакасю" (1232 г.). Оставил лично им составленный сборник собственных стихов, труды по искусству поэзии, комментарии к классическим произведениям японской литературы.

57 Небо снежило. - Дикие гуси прилетают в Японию с континента.

58 Гора Хацусэ. - Возле этой горы находился знаменитый буддийский храм Хасэдэра.

59 Яшмовое копье - то есть копье с драгоценными украшениями, постоянный поэтический эпитет к словам "дорога" или "селенье". Происхождение этого эпитета связано предположительно с защитным магическим обрядом. Здесь служит поэтическим зачином.

60 Девушка с берега Удзи. - букв.: "Дева-хранительница моста Удзи" ("Удзихаси-химэ"), прозвище, которое было дано тайной возлюбленной, вероятно, гетере, жившей возле реки Удзи. В хэйанскую эпоху в этой местности, неподалеку от столицы (Киото), находились загородные дворцы аристократов. Река Удзи впадает в реку Бива. Стихотворение написано на тему танка неизвестного автора, помещенной в томе 14 антологии "Кокинсю" ("Песни любви"):

На тонкой циновке

Заледенели одежды

Всю эту ночь опять

Ждет меня до рассвета

Девушка с берега Удзи.

61 ...Стучат и стучат вальки - Вальками прачки выбивают белье. Стук вальков в классической китайской и японской поэзии - метафора осенней грусти.

62 На всей равнине Сано... Сано - большая малонаселенная равнина. Существовало несколько равнин, носивших это имя. Имеется в виду местность, воспетая еще в антологии "Манъёсю".

63 Упали багряные капли... - Слезы горя метафорически называются красными, словно окрашенными кровью сердца. Здесь это цвет слез и одновременно листьев клена.

64 Как я когда-то ласкал... - Лирической основой (хонкадори) этого стихотворения послужила танка Идзуми Сикибу "Я легла, позабыв...".

65 ...Солевары залива Сума. - Залив Сума - одна из знаменитых своей красотой местностей Японии, туда приезжали любоваться осенней луной. Расположен возле г. Кобэ. На песчаном, поросшем соснами побережье солевары выпаривали соль из морских водорослей, лучи луны сверкают на их влажных рукавах.

66 Фудзивара-но Иэтака (1158-1237) - один из самых знаменитых поэтов своего времени. Ученик поэта Фудзивара Тосинари, он с детства серьезно изучал литературу. Жизнь его была омрачена политическими бурями эпохи и распрями на почве соперничества разных поэтических школ. Иэтака принадлежат личные сборники стихов, его танка включались в лучшие антологии средневековья. Был одним из редакторов "Синкокинсю".

67 Сикиси-найсинно (1151-1201) - дочь императора Госиракава. С восьмилетнего возраста в течение одиннадцати лет была жрицей-весталкой при синтоистском храме Камо, оставила служение по болезни. В 1197 году на нее пало подозрение, что она приняла участие в политическом заговоре. Чуть не была сослана, постриглась в монахини. Феодальные междоусобицы, собственная трагически сложившаяся судьба напоили печалью глубоко искреннюю поэзию Сикиси-найсинно. Как ученица Тосинари, она воплотила в своих стихах принцип "югэн". Сорок девять ее танка включены в антологию "Синкокинсю". Романтическая легенда связала ее имя с именем великого поэта Сайгё.

68 Сочинено во временной обители для жриц... - Поэтесса в бытность свою жрицей при храме Камо должна была, по обычаю, провести ночь в особой хижине, украшенной листьями китайской мальвы (Malva verticillata L). Хижина возводилась на поле, к северу от храма. Праздник устраивался в середине четвертой луны, то есть ранним летом. Из травы изголовье - поэтический образ дорожного ночлега.

69 Становится все короче... - Потому что летние ночи становятся все короче.

70 ...Благоухает померанец. - Запах цветов померанца в японской поэзии навевает воспоминания о прошлом. Лепестками цветов наполняли карманы широких рукавов. В памяти встает прекрасный образ любимого человека.

71 Санэтомо (1192-1219) - второй сын сегуна Минамото-но Ёритомо, стал сегуном в возрасте двенадцати лет. Рано осознал трагизм своей судьбы. Феодалы из рода Ходзё начали борьбу за верховную власть, и Санэтомо был убит. С юных лет занимался поэзией. Испытал большое влияние антологии "Манъёсю", был тесно связан с поэтами круга "Синкокинсю".

72 "Срединный путь" (санскр. "мадхьямика") - буддийское учение об относительности бытия-небытия и других категорий философского постижения мира. Суть этого учения афористически сжато и точно сконденсирована в данном пятистишии. Махаяна - буддийское учение, весьма популярное в средневековой Японии.

73 ...в седьмую луну первого года Кэнрэки - 1211 г. Божественных драконов осьмерица. - Дракон считался богом водной стихии. Особенно чтились восемь великих богов-драконов, которые упоминаются в буддийских священных книгах.

74 Сётэцу (1381-1459) - известный поэт и теоретик поэзии. "Сётэцу" - один из его псевдонимов, подлинное имя неизвестно. Был скрибом, потом священником в буддийском храме, но покинул его, чтобы предаться поэзии. Стремился возродить стиль Садаиэ, вдохнув новую жизнь в принцип "югэн". Создал более четырех тысяч танка и весьма ценимый в свое время трактат о поэтическом искусстве - "Сётэцу-моногатари" (1430).

75 Фудзивара Тосинари (1114-1204) - поэт, друг Сайгё, создавший учение о "юген" (см. Предисловие). - Прим. ред.

76 Басё имеет в виду слова великого китайского поэта Бо Цзюйи (772-846); Чанъань - столица Танского государства в Китае (VII-IX вв.).

77 Второе распространенное в Японии название для этой формы - "хайку" - было введено в литературный обиход поэтом Масаока Сики только в конце XIX века. Бытует также термин "хайкай" - стихотворение "шутейного" жанра.

78 Басё. По тропинкам Севера (Лирический дневник XVII века), перев., вступ. статья и примеч. Н. Фельдман. - В кн. "Восток". Сб. 1. Литература Китая и Японии. М., Academia, 1935.

79 Имеется в виду Кобо-дайси (774-835) - буддийский проповедник, поэт, писатель и ученый.

80 Такакура Тэру. Новая японская литература. Токио, "Риронся", 1953, с. 90.

81 Следуя старинному обычаю, Басё и другие мастера хокку нередко предпосылали своим стихам небольшие вступления, написанные лирической прозой. Здесь приводятся лишь немногие интересные из них.

Отдельные краткие вступления пояснительного характера принадлежат переводчику.

82 Гора Хацусэ (провинция Ямато; совр. префектура Нара, близ г. Сакураити) прославлена своими известными вишнями. На горе находился равно знаменитый буддийский храм, посвященный божеству милосердия, подаятельнице благ Каннон (основан в конце VII в.). По принципу метонимии гора и храм отождествлялись в сознании верующих людей с самой богиней. Особенно много паломников приходило сюда в пору цветения вишен: любование прекрасной горой соединялось с молением Каннон. Цветущие вишни Хацусэ воспевали в старину поэты. Теперь, сетует Басё, это лишь место бездумного веселья.

83 Саё-но Накаяма (Сая-но Накаяма) - горы в нынешней префектуре Сидзуока. Вступление к хокку и первая его строка вызывают в памяти стихотворение-танка великого японского поэта Сайгё (1118-1190), некогда бродившего по этим горам:

Разве подумать я мог,

Что вновь через эти горы

Пойду на старости лет?

Вершины жизни моей,

Сая-но Накаяма.

Басё почитал Сайгё своим учителем и посвятил ему много стихов.

84 Принес бы на веере в город тебя... - В прошлом в Японии существовал обычай подносить подарки на белом веере.

85 Ри - мера длины, равная 3,927 км.

86 Новогоднее утро. - Новый год (лунный) считался началом весны. Он был переходящей датой и приходился на конец января - начало февраля. В новогодний праздник ставят у ворот украшения из сосновых веток. Басё, писавшему настоящее трехстишие, исполнилось в то время тридцать лет.

87 Машут, словно ковыль... - Ковыль (miscanthus sinensis) - образ, заимствованный Басё из древней поэзии: колышущийся на ветру ковыль (точнее мискант) словно манит кого-то к себе.

88 Надпись на картине. - Цветы мукугэ - hibiscuc syriacus (сирийская роза).

89 Поймаешь -// Растают без следа. - Мальки так прозрачны, что кажутся поэту льдинками: вот-вот растают...

90 Горные розы (kerria japonica), так же, как и цветы сурепки, ярко-желтого цвета.

91 Чудится мне, в дальнем царстве У... - У - одно из трех древних царств Китая (пало в 473 г. до н. э.). Басё представляет себя бредущим зимою по дороге в царстве У.

92 Старик Ду Фу. - Ду Фу (712-770) - великий китайский поэт эпохи Тан. Жизнь его сложилась трагически: во время своих странствий он, непрестанно тоскуя по родине, терпел нищету и холод. В последней строке стихотворения Басё использовал слова Ду Фу.

93 "Но крысе водяной немного надо..." - Басё намекает на слова китайского философа Чжуан-цзы: "Цапля даже в дремучем лесу может свить гнездо только на одной ветке дерева. Водяная крыса даже из большой реки не может выпить больше того, что вместит ее живот". Иначе говоря, каждый будет доволен своим уделом. Басё переосмысливает эту истину иронически.

94 Ответ ученику. - Это стихотворение своего рода отповедь поэту Кикаку, написавшему:

Я - светлячок полуночный.

Мне слаще всего полынь

У хижины одинокой.

Намекая на известную пословицу "У каждого свой вкус, иной червяк и полынь ест", Кикаку утверждал за поэтом право на исключительность.

95 Но мутное вино мое бело... - Поэт имеет в виду самый дешевый сорт рисовой водки (сакэ).

96 В доме Кавано Сёха... - Кавано Сёха был мастером чайной церемонии. Эстетика чайных церемоний была направлена на то, чтобы заставить забыть о "суетном мире".

97 Вот здесь он тоже отдыхал в тени. - Басё имеет в виду поэта Сайгё.

98 Звон колокольный доплыл... // Из Уэно или Асакуса? - Уэно, Асакуса - разные районы города Эдо. Цветут вишни, в воздухе стоит дымка, даже звон колокола кажется смутным, приглушенным. Не поймешь, где он прозвучал.

99 Майские льют дожди. - Месяц май (в старину пятый месяц лунного календаря) в Японии - время сезонных дождей (самидарэ).

100 Другу, потерявшему мать. - Белый цвет в Японии траурный.

101 Праздник Бон миновал. - Буддийский праздник поминовения душ Бон (Урабон) справляется в середине седьмого месяца по лунному календарю. По вечерам в деревнях устраивают веселые пляски, зажигают фонари и делают приношения душам умерших предков.

102 Мыс Ирагодзаки южная оконечность полуострова Ацуми в нынешней префектуре Айти. В старинной японской поэзии было принято воспевать ястребов на этом мысе во время их осеннего перелета на юг. Там же в изгнании жил друг Басё поэт Тококу.

103 Мост над рекой Сэта. - Мост длиной около 356 метров, был переброшен через реку в месте ее истока из озера Бива.

104 Ловля светлячков над рекой Сэта. - Ловля светлячков над рекой - одно из любимых летних увеселений в Японии. Поэт только что любовался вишнями, он словно видит еще их перед собою, и светлячки чертят огнем вдоль этой воображаемой картины.

105 Смотрю ночью, как проплывают мимо рыбачьи лодки с корморанами. - Ловля рыб с помощью прирученных корморанов происходит ночью при свете огней. Кормораны (обычно на лодке их двенадцать) ныряют с лодки в воду и достают рыбу своему хозяину, который удерживает их при помощи длинных поводков. Чтобы помешать ловчим птицам заглотить рыбу, на шею им надевается кольцо. По окончании охоты кольцо снимается и кормораны получают свою долю добычи.

106 С горы "Покинутой старухи" (Обасутэ) в ночь полнолуния открывается красиво освещенный ландшафт. Название ее связано с легендой: в древности один человек, поверив лживым наговорам жены, отнес свою старую тетку, заменившую ему родную мать, на пустынную гору и покинул ее там. Но, увидев, как взошел над горою чистый лик луны, раскаялся в содеянном и поспешил принести старуху обратно домой.

107 Горы Кисо находятся в нынешней префектуре Нагано. В старину там проходила одна из важнейших дорог Японии, связывавшая центр страны с северными ее областями.

108 Император Нинтоку (290-399) - японский легендарный "добрый государь". Ему приписывается песня, помещенная в древнем поэтическом сборнике VII века "Манъёсю". В ней он выражает свою радость при виде того, как во время праздника, согласно новогоднему обычаю, во всех дворах курятся дымки очагов. В стихотворении Басё слышится упрек по адресу современных ему правителей страны.

109 Другу. В оригинале: первый лист павлонии, примета осени.

110 "Женская краса" (яп. оминаэси) - валериана, осенний цветок.

111 Омовение в реке. - Древний обряд очищения от скверны путем омовения совершался в шестом месяце по лунному календарю, то есть в разгар лета.

112 Ядом дышит скала. - В префектуре Тотиги есть скала, возле которой из земли выходит ядовитый газ, убивая птиц и насекомых. Согласно легенде, в эту скалу обратилась убитая лисица. Поблизости поставлен камень с высеченным на нем стихотворением; традиция приписывает его Басё:

Облака одни

Могут пролететь в небесной вышине

Над тобой, скала.

113 Застава Сиракава, сооруженная на северо-востоке о. Хонсю еще в глубокой древности, служила как бы воротами на север. Поэт Ноин-хоси (988-1050) посвятил ей знаменитое стихотворение:

Когда покидал я столицу,

Дорожным товарищем моим

Была весенняя дымка.

Но ветер осени свищет теперь

Над заставою Сиракава.

114 Праздник "Встречи двух звезд" (по-японски "Танабата"). В ночь на седьмое число седьмого месяца по лунному календарю, согласно древней легенде, сороки строят мост через Небесную реку (Млечный Путь), чтобы дать возможность встретиться двум влюбленным звездам - Пастуху и Ткачихе (Вега и Альтаир).

115 Равнина Мусаси сравнительно велика для гористой Японии. На ней расположен город Эдо (Токио).

116 Продавец бонитов идет. - Здесь имеется в виду первые бонито в новом сезоне (яп. кацуо, полосатый малый тунец), которые ценились весьма высоко и были очень дороги.

117 Нищий в толпе? - Поэт хочет сказать, что под лохмотьями нищего может скрываться человек необыкновенный.

118 Озеро Нио (Бива) - самое большое озеро Японии, известное своей красотой.

119 Жаворонок поет, и трель его звучит как флейта, а крик фазана - как удары барабана; получается своего рода оркестр.

120 Гора Микаса находится у города Нара; отражая звуки, она будто бы откликается на голоса прохожих.

121 Алые сливы в цвету... - Женщины высшего сословия были скрыты от чужого взора разными завесами.

122 Замешался в груду креветок // Одинокий сверчок. - Рисунок на спине сверчка напоминает узор на панцире креветки, поэтому отличить сверчка среди креветок нелегко.

123 Один мудрый монах сказал... - Стихотворение направлено против "мыслителей", часто и не к месту повторяющих давно уже не новые слова о быстротечности человеческой жизни

124 Сугияма Сампу (1647-1732) - житель Эдо, придворный поставщик рыбы, один из наиболее способных учеников Басё.

125 Песок заскрипел на зубах... - Это неприятное чувство вызывает у поэта еще более неприятные ассоциации.

126 Мандзай - странствующий певец, исполнявший новогодние песни и пляски.

127 Тимаки - рисовая начинка, завернутая в листья бамбука; праздничное кушанье.

128 В летний зной. - Безводный месяц - старинное название шестого месяца года по лунному календарю.

129 Шестнадцатая ночь. - Автор имеет в виду полнолуние восьмого лунного месяца. Люди торопятся сварить креветок, чтобы успеть полюбоваться восходом осенней луны.

130 Стропила моста поросли // "Печаль-травою"... -Имеется в виду знаменитый мост над рекой Сэта. Печаль-трава - род папоротника (davallia dullata).

131 В маленькой клетке подвешен // Пленный сверчок. - В Японии и Китае стрекочущих насекомых (сверчков, цикад) держат в доме в маленьких клетках, как певчих птиц.

132 "Праздник хризантем" справляется в Японии девятого числа девятого месяца.

133 Расёмон - название южных городских ворот в городе Киото. Эти ворота, воздвигнутые в начале IX века, были по тому времени значительным архитектурным сооружением, но стояли они в пустынном месте, скоро обветшали, и про них в народе было сложено много страшных легенд. Ворота Расёмон считались прибежищем демонов и разбойников.

134К северу от суетного мира... - Отшельники в Японии обычно селились в северных горах.

135 Зимний день - в средневековой Японии бродячие монахи просили подаяния, вызывая хозяев из дома ударами в маленький гонг.

136 Обезьяна толпу потешает... - В Японии существует обычай во время новогоднего праздника водить по городу обезьяну. Для потехи на нее надевали обезьянью маску. Люди смеялись, не замечая, что и они, нарядившись к празднику, тоже, в сущности, ничуть не изменились.

137 Исчезло черное платье из перьев... - согласно древней китайской легенде, отшельники-чародеи могли летать на журавлях.

138 Мацукура Ранран (1647-1693) - один из учеников Басё и его ближайший друг. Самурай по происхождению, он оставил службу и поселился в Эдо, чтобы изучать поэзию под руководством мастера.

139 Тодзюн (умер в 1693 г.) - отец Кикаку, талантливого поэта школы Басё.

140 "Птицы сорокалетья" (сидзюкара - японские большие синицы). - Сорокалетие считается в Японии "первой старостью".

141 Праздник Эбисуко справляется двенадцатого числа десятого месяца по лунному календарю в честь Эбису, бога-покровителя торговли. Вид убитой утки печально контрастирует с веселым оживлением на торговых улицах города.

142 Давно обветшала сосна... - то есть стерся рисунок на ширме в обедневшем доме.

143 Повсюду пестики стучат. - Стук пестиков означает, что всюду в домах готовят моти - новогодние лакомства из вареного риса, который толкут в ступке пестиками.

144 Кано Мотонобу (1476-1559) - знаменитый художник, сочетавший в своей живописи традиции японского искусства с китайским классическим стилем Сунской эпохи. Так как в Японии было принято расплачиваться с долгами к Новому году, то появление в лавке картин кисти Кано Мотонобу могло говорить только о разорении какого-то богатого дома.

145 Четыре простые чашки. - Имеется в виду набор чашек типа пиал для различных кушаний; таким набором пользуется и один человек.

146 На пути в Суруга... - Суруга - название старой провинции в центре Японии (ныне префектура Сидзуока), славившейся производством чая. Басё сложил это стихотворение во время своего последнего путешествия в 1694 г.

147 Ои - река длиной в 120 км, впадает в залив Суруга. В средневековой Японии запрещалось переправляться через нее на лодке или переходить ее по мосту. Можно было только переходить вброд или пользоваться услугами носильщиков. Это создавало большие трудности для путников, особенно во время дождей.

148 Сага - пригород Киото, известный своими бамбуковыми рощами. Басё остановился в Сага у своего ученика Ямэя и сочинил это хокку в честь гостеприимного хозяина.

149 Актер танцует в саду. - Актеры главных амплуа в старинном японском театре "Но" надевали маски. Басё написал это стихотворение в честь своего друга - поэта, исполнявшего песни и танцы "Но". Басё был гостем в его доме.

150 Услышав о кончине монахини Дзю-тэй. - Во время своего последнего путешествия Басё получил грустную весть о смерти монахини Дзютэй (ее прежнее имя неизвестно), которая была подругой его молодости. Она скончалась в шестом месяце 1694 г. В свое время Басё дал приют ей и ее троим детям в своей "Банановой хижине" и заботился о них до самой своей смерти.

151 В капищах древней Нары... - Город Нара, бывший в VIII в. столицей Японии, славился древними храмами.

152 Сономэ (1664-1726) - талантливая поэтесса, жена врача в городе Осака, принимала поэта у себя в доме незадолго до его смерти.

153 Лук для очистки хлопка. - Вату отбивали для очистки с помощью особого приспособления, похожего по форме на лук.

154 ...грустно валёк стучит в темноте. - В поэзии Китая и Японии стук валька по мокрому белью - традиционный мотив осенней печали.

155 Ты так же печален, // Как сердце погибшего здесь Ёситомо... - Минамото-но Ёситомо (1123-1160) - крупный военачальник своего времени. Потерпев поражение во время так называемого мятежа годов Хэйдзи (1159-1160), скрылся в провинции Овари, где и был убит собственным вассалом.

156 На могиле императора Годайго. - Могила императора-изгнанника Годайго (1288-1339) находится в горах Ёсино, в нынешней префектуре Нара.

157 Застава Фува на стыке провинций Оми и Мино многократно воспета поэтами древности.

158 Мастер "безумных стихов" Тикусай...- Бродяга Тикусай был героем одной из популярных повестей XVII в. "Безумные стихи" (кёка) - жанр японской поэзии: танка в комическом стиле.

159 Начинается "год Быка". - Для исчисления времени в старой Японии, как и в Китае, применялись особые циклические знаки. Двенадцать из них носили названия разных животных, а пять - названия стихий, согласно старинным представлениям о природе. С этой системой было связано множество суеверий. Комментируемое хокку - стихотворение-шутка. Человек, навьюченный как бык, - картинка, подходящая для начала года, ведь год этот - под знаком быка.

160 Фусими - во времена Басё - южное предместье города Киото, славившееся персиковыми садами. В стихотворении иносказательно выражено приветствие другу, увидев которого поэт пролил слезы радости.

161 Письма странствующего поэта. - В оригинале этот дневник носит название "Ои-но кобуми", то есть письма из ои - небольшой сумы, которую буддийские монахи носили на шее. В ней хранились священные изображения и дорожные принадлежности.

162 На обновление храма Ацута. - Синтоистский храм Ацута находится в городе Нагоя. Одной из священных принадлежностей национального синтоистского культа является зеркало.

163 ... люди идут // Через горы Хаконэ. - Хаконэ - цепь высоких гор в центре главного острова Японии - Хонсю; к этой цепи принадлежит и знаменитая гора Фудзи. Перевал через горы Хаконэ зимою считался одним из самых трудных мест Токайдоского тракта, соединявшего города Киото и Эдо.

164 В саду покойного поэта Сэнгина. - Поэт Сэнгин Тодо Еситада (1642-1666) был сыном феодала, у которого служил Басё. Общая любовь к поэзии соединила знатного юношу и бедного самурая, но Сэнгин рано умер.

165 Посещаю храмы Исэ. - Синтоистские храмы в провинции Исэ были сооружены в глубочайшей древности и с тех пор периодически восстанавливаются в прежнем виде. Главный из них посвящен культу богини солнца Аматэрасу.

166 Развалины храма на горе Бодайсан. - Гора Бодайсан находится в провинции Исэ, поблизости от долины, где жил поэт Сайгё. Стоявший на ней некогда храм ко времени Басё превратился в руины.

167 Ужель он уродлив, бог этой горы? - Согласно легенде, бог горы Кацураги был настолько уродлив, что вынужден был скрываться от людских взоров.

168 Асунаро - туопсис японский, буквальный перевод названия: "завтра стану!" (кипарисом).

169 Крик одинокий фазана! - В японской народной поэзии фазан - символ родительской любви, потому что не покидает своих птенцов, когда поле выжигают огнем.

170 Ушедшую весну... - Гавань Вака находится в провинции Кии (ныне префектура Вакаяма). Басё смотрел перед этим на вишни в горах Ёсино, но печальные мысли мешали поэту радоваться весне. И только здесь, на берегу воспетой поэтами гавани Вака, он впервые почувствовал радость весны.

171 В день смены зимней одежды на летнюю. - Зимнее платье, по обычаю, меняли на летнее в первый день четвертого месяца по лунному календарю.

172 Посещаю город Нара. - В городе Нара, где до сих пор бродят на свободе стада оленей, торжественно празднуется день рождения основателя буддийской религии Сакьямуни (восьмой день четвертого месяца по лунному календарю).

173 Станешь домиком кукол. - Незадолго до того, как выйти в трудное путешествие, Басё переселился в дом ученика - поэта Сампу, а свой небольшой домик уступил другим людям. Случилось это в канун праздника кукол, который отмечается в третий день третьей луны. В традиционном календаре он следовал тотчас по окончании рассады риса на поля, истоки его в глубочайшей древности и связаны с магией избавления от болезней и бед. Куклы тогда изготавливались из бумаги и затем выбрасывались. Во времена Басё это уже были куклы из глины или дерева. В третий день третьей луны в семьях, где были девочки, из особого ящика извлекали хранившихся там весь год праздничных кукол, изображавших жизнь императора и его семьи: государя, государыню, их свиту, утварь и т. д. По прошествии праздника их бережно убирают обратно. Впрочем, вряд ли тогда эти куклы были столь богато одеты, как это вошло в обычай уже несколько десятилетий спустя.

174 Гора "Солнечного света" (Никко), высотой почти в 2 500 метров, находится в нынешней префектуре Тотиги, возле города Никко. На склонах ее расположены храмы.

175 Могами - судоходная река с очень быстрым течением, впадает в Японское море возле гавани Саката.

176 Там, где родится поток... - В Японии лед на лето сохраняют в земле. Басё ищет такой ледник у истоков ручья, но внезапно обнаруживает, что ива начала поиски раньше него.

177 ...до острова Садо, // Стелется Млечный Путь. - Остров Садо находится в Японском море. Поэту кажется, что Млечный Путь протянулся к острову, словно мост.

178 Арисо - старинное название залива в провинции Kara, ныне залив Тояма в одноименной префектуре. Название Арисо встречается в древней японской поэзии и потому богато поэтическими ассоциациями.

179 Косуги Иссё (1653-1688) - поэт и чаеторговец, жил в городе Канадзава.

180 Шлем Санэмори. - Сайто Санэмори - знаменитый воин XII века. В легенде о нем рассказывается, что, будучи уже семидесятилетним старцем, он выкрасил свои волосы в черный цвет, перед тем как идти на битву. В храме Хода города Комацу провинции Kara хранится как реликвия шлем Санэмори, который он надел перед своим последним сражением.

181 Белее белых скал...- Старая поэтическая традиция в Японии связывает с осенним ветром представление о белом, мертвенном цвете.

182 Сцепленные строфы, или цепочки стихотворений (рэнку). - Каждая строфа в "рэнку" - законченное маленькое стихотворение. Но в то же время любое трехстишие в сочетании с двустишием образует "сложное стихотворение" ("танка"), и притом в двух вариантах. Для этого нужно присоединить к трехстишию предыдущую или последующую строфы.

183 Строфа I. Лето в городе.

184 Бонтё (?-1714) - Нодзава Бонтё, ученик и друг Басё, врач в городе Киото; оставил много замечательных хокку: один из составителей поэтической антологии "Соломенный плащ обезьяны". Быстро прославился как поэт, но попал в тюрьму, и дальнейшая судьба его неизвестна.

185 Строфа III. Лето в деревне.

186 Строфа V. Харчевня в горах.

187 Мукаи Кёрай (1651-1704) - ученик и друг Басё, один из лучших поэтов его школы. Записал беседы Басё о поэтическом искусстве.

188 Строфа IX. Монахиня, сожалеющая о том, что приняла постриг.

189 Строфа XI в сочетании с предыдущей - старый рыбак; в сочетании с последующей - старый привратник в знатном, но обедневшем доме.

190 Строфа XIII в сочетании с предыдущей - картина любовного свидания; в сочетании с последующей - убогая баня.

191 Строфа XXXIII в сочетании с предыдущей - нищий поэт; в сочетании с последующей - привратник в доме, покинутом хозяевами.

192 Ранран Мацукура (1647-1693) - ближайший друг Басё, самурай по происхождению; оставив службу, он поселился в Эдо и стал изучать поэзию под руководством Басё.

193 Гонсуй Икэниси - известный поэт, уроженец города Нара.

194 Сампу Сугияма (1647-1732) - ученик Басё, житель Эдо, придворный поставщик рыбы, один из наиболее способных учеников Басё.

195 Кёрай Мукаи (1651-1704) - ученик Басё, сын ученого конфуцианца, профессиональный учитель поэзии.

196 Иссё Косуги (1653-1688) - поэт школы Басё, торговец чаем в городе Канадзава.

197 Хаттори Рансэцу (1654-1707) - ученик Басё; самурай низшего ранга, впоследствии монах, житель Эдо.

198 Тянется к северу вереница гусей... - Весной гуси улетают на север; туда же, к далеким горам, идут паломники, и поэту кажется, что гуси замешались в их толпу.

199 Уволили старых слуг. - Слуг в Японии обычно нанимали на год, от весны до весны.

200 Коно Рию (1662-1705) - ученик Басё; настоятель буддийского храма Мёсёдзи в городе Хирата провинции Оми.

201 Окада Ясуй (1658-1743) - ученик Басё; торговец в городе Нагоя.

202 Морикава Кёроку (165?-1715) - ученик Басё; поэт и художник; самурай по происхождению (клан Хиканэ).

203 Такараи Кикаку (1661-1707) - ученик Басё; сын врача, профессиональный учитель поэзии.

204 А ведь раньше не было // Возле Фудзи этих гор... - Иными словами, воздух так прозрачен, что видны даже невысокие холмы предгорья, точно они вдруг выросли там, где их раньше не было.

205 Дня не пройдет весной... - Это и следующее за ним стихотворение восхваляют оживленную торговлю в Эдо, где с треском разрывают шелка в лавках и даже продают в день по храмовому колоколу.

206 Оницура Камидзима (1661-1738) - выдающийся поэт-новатор; в своих теоретических работах заложил новые основы поэтики хокку, требуя от него прежде всего жизненной правды. "Вне правды нет хокку", - утверждал Оницура.

207 Найто Дзёсо (1662-1704) - ученик Басё; самурай, впоследствии монах.

208 Спряталась в тени кумирни // Ослепленная сова. - В старину на дорогах Японии устраивались небольшие кумирни, под навесом ставилось изображение буддийского божества.

209 Хиросэ Идзэн (?-1711) - ученик Басё; странствующий поэт.

210Над черной водою полей. - Имеются в виду рисовые поля, залитые водою.

211 Бонтё Нодзава (?-1714) - талантливый ученик Басё; по профессии врач. Быстро прославился как поэт, но попал в тюрьму, и дальнейшая судьба его неизвестна.

212 "Нижний город" в Киото... - Киото делился на две части: в "Нижнем городе" жили простые люди, в "Верхнем городе" - аристократы.

213 Ямамото Какэй (1648-1716) - ученик Басё; самурай из клана Овари, впоследствии врач в городе Нагоя.

214 Татибана Хокуси (?-1718) - ученик Басё; оружейный мастер в городе Канадзава.

215 Кагама Сико (1665-1731) - ученик Басё; буддийский священник, впоследствии врач.

216 Рока (1671-1703) - ученик Басё; настоятель храма Дзуйсэндзи в городе Инами провинции Эттю.

217 Накагава Оцую (1675-1739) - поэт школы Басё; уроженец провинции Исэ.

218 Фукуда Тиё (1703-1775) - родилась в провинции Кага, была женой бедняка. Рано овдовев и потеряв маленького сына, она постриглась в монахини и посвятила себя поэзии, которой занималась под руководством поэта Сико, последователя Басё.

219 Сочиняя стихи. - Тиё в юности посетила одного приезжего поэта и просила его стать ее учителем. Тот дал девушке тему "кукушка" и заснул, а Тиё сочиняла стихотворение всю ночь. Услышав его утром, поэт был восхищен и сказал девушке, что она не нуждается в учителях.

220 Перед казнью. - Неизвестный, приговоренный к смертной казни, услышал на эшафоте песню кукушки и сложил свое прощальное стихотворение.

221 Рёта Осима (1707-1787) - родился в городе Осима провинции Синано, житель Эдо. Был очень популярен в свою эпоху, превосходя известностью Бусона, имел множество учеников и издал более двухсот сборников своих произведений.

222 Тан Тайги (1709-1771) - вероятно, житель Эдо. Один из наиболее известных поэтов Японии XVIII века. Писал изящные лирические стихи о любви.

223 Ёсинакэ Тайро (1730-1778) - самурай из провинции Ава. Увлекшись поэзией, оставил службу и перебрался в Киото, где, в конце концов, стал учеником Басё. Вместе с Бусоном и Кито участвовал в движении за возрождение "истинного стиля" (стиля Басё) в поэзии хокку.

224 Каваками Фухаку (1710-1807) - уроженец города Сингу в провинции Кии. Изучал чайное действо в школе "Омото-сэнкэ" (одного из направлений школы Сэн-но Рикю). Затем основал свою школу в Эдо. Как поэт в поздний период своего творчества принадлежал к школе поэта Рёта.

225 Бусон Ёса - родился в деревне Кэма провинции Сэттю. Подлинное его имя неизвестно. Есть основания предполагать, что он был сыном деревенского старосты. Рано осиротев, уехал в Эдо, где изучал поэзию и живопись. В 1751 году переселился в Киото. Много путешествовал по Японии, прожил три года в живописной местности Ёса, в провинции Танго. Название этой местности стало его прозвищем. Бусон - его поэтический псевдоним; как художник он был известен под именем Тёсо. Бусон создал новую оригинальную школу в поэзии, имел множество учеников. Оставил большое поэтическое наследие.

226 Вот из ящика вышли... - В Японии 3 марта для девочек устраивается Праздник кукол (Хина-мацури). В этот день детям показывают особые куклы: одеты они в старинные придворные костюмы, изображают микадо с супругой и его двор. Стихотворение изображает чувства девочки. Раз в год вынимают из ящика пару кукол. Но разве можно их забыть?

227 "Статуя князя преисподней" - Князь Эмма (санскр. Яма) - божество индийского происхождения, верховный судья в царстве мертвых; изображается краснолицым демоном с торчащими изо рта клыками.

228 Кётай Като (1732-1792) - известный поэт, приверженец старого стиля тэймон в поэзии; житель Нагоя.

229 Кито Такаи (1741-1789) - поэт школы Бусона; житель Киото.

230 Эмори Гэккё (17 48-1824) - ученик Бусона; простолюдин из города Киото

231 Тэрамура Хякути (1748-1836) - ученик Бусона; житель Киото, сын торговца.

232 Исса Кобаяси. - Родился в горной деревне Касивабара, уезда Ками-Миноти, провинции Синано в семье крестьянина. Мать умерла, когда Исса был ребенком, а мачеха обращалась с ним так жестоко, что четырнадцати лет от роду ему пришлось идти "в люди". Он отправился в Эдо и долгие годы боролся там с нуждой. Только на склоне лет Исса смог получить свою долю наследства и жить в достатке. В Эдо Исса изучал хокку под руководством поэтов школы Капусика, основатель которой, Ямагути Содо, был последователем Басё. Исса много странствовал, он оставил богатое поэтическое наследие: более шести тысяч хокку, дневники, шуточные стихи.

233 .За меня толчет мой рис // Горный ручеек. - Картина крестьянского труда: вода горного ручейка приводит в движение небольшую мельницу.

234 "Большой Будда в Камакура" - В старинном городе Камакура находится бронзовая статуя Будды (Дайбуцу) высотой в пятнадцать метров; создана в 1252 году выдающимся мастером Оно Гороэмоном.

235 Сотогахама - место на северо-западном побережье Японии, на территории нынешней провинции Муцу, куда раньше всего прилетают дикие гуси с азиатского континента.